На плахе Таганки - Золотухин Валерий Сергеевич - Страница 46

— Какой хозяйкой могла бы ты быть, когда я все это начинал.

— Нет, я там жить не буду, я это не люблю, не умею и не собираюсь этому учиться.

Как она, бедная, зарыдала у меня на коленях — безутешно, горько, просто забилась в рыданиях. Потом я ее умывал. Кое-как успокоилась. А разговор перед этим был такой, что захотелось ей тут быть, жить и что-то делать. А мне все хотелось спросить: «Да почему же ты не хотела тут жить и делать что-то, когда у нас все было хорошо? А теперь-то что делать, когда поломано, порушено, наговорено?»

«Все, кто держит пчел, 14 августа должны прийти в церковь. Все должны знать, что до 14 августа свежий мед есть нельзя. Приходите с медом, будем освящать мед, ульи и пчеловодческие принадлежности». Я подумал, это как же — ульи-то тащить в храм? А если их больше десятка? На тракторе их везти, что ли?

7 августа 1989 г. Понедельник

Кажется, я выговорился в письме очередном и лихорадочном. Я никогда не был верным мужем. Зачем я требую этого от других?

Бася — странное животное. Она, как собака, ночью живет на улице, а днем приходит в дом есть и спать на своей бараньей шкуре.

8 августа 1989 г. Вторник, заканчивается

Держу в руках свою книжку и не знаю — радоваться или нет. Издана потрясающе, но что за тексты, как они придутся. Читаю один раз — отвращение, читаю второй — нравится. Один и тот же текст по-разному.

16 августа 1989 г. Среда, мой день

Вчера занимался дневниками, комментариями, что подготовила Буденная. Но даже в таком виде их нельзя печатать, тогда уж действительно выбьют окна и изобьют или чего хуже сделают. Тогда и впрямь «в глушь, в Саратов» или Уфу прятаться.

Сайко:

— Куравлев просил не забыть и поцеловать тебя за выступление на Шукшинских чтениях. Несколько раз просил не забыть и обязательно тебя расцеловать.

«Вез я девушку трактом почтовым...» Остановил гаишник, узнал. Потом сам заводил мне машину, у которой капот не открывается и клемма у аккумулятора отходит. Давил на капот, кое-как вскрыл — я опаздывал немыслимо.

Губенко:

— Извини, скажу не очень остроумно. Но мне наконец-то удалось разбить семью Бортник-Золотухин. Скажу, что сделал это сознательно...

Коля не знает, что тот и другой в завязке.

20 августа 1989 г. Воскресенье. Эдинбург

Короткий сон, зарядка, умывание, еда... Когда видишь такую красоту — зеленое пространство, волнующуюся рожь или пшеницу (отсюда не разобрать), поднимающуюся в гору девчонку или старушку одинокую (трудно понять), — хочется многое начать сначала. Нет, не с самого начала, а... Вот тебе и «а». А откуда? С какого места твоего пути ты бы хотел его повторить? Отвратительный рогожский период. Даже сейчас, когда я захожу в эту квартиру № 106, на меня что-то наваливается и хочется бежать. Но кто виноват в этом?! Нинка? Ее жадность? Вряд ли... Скорее, мои пьянство и б... Роман с С., роман с Сабельниковой. Я все испытывал судьбу, все опыты над собой творил, утверждал себя среди баб. Съемки, «Стрелы» и, наконец, Тамара. Но ведь и Сережа, которому сегодня 10 лет и который сразу разобрался в видеосистеме и настроил ее моментально, — смышленый, нормальный парнишка. Распущенность, невоздержание — вот основные страшные гидры, сожравшие мою душу, мой талант. И маюсь я бесплодием писательским, потому что не приучил себя работать, а так... лишь бы говорили. Потому и наказание последовало — книжка тощая, старая, да к тому ж ублюдочная, с такими позорными огрехами типографии — торопились сделать мне приятное. А я-то сижу, коньяки с ними распиваю. Так что ж? С рогожской жизни начнем все сначала? Не будет Сабельниковой (не согласен!), не будет С. (не согласен!) и не будет Тамары... Тем более Сережи!! Да за-ради него, если поднять все документы, и случилось-то все. Значит, все остается как прошло, даже и вместе с Ирбис. Не ной, самый большой грех — уныние! Никогда не поздно остановиться, оглядеться и начать все сначала, то есть не пить, воздерживаться, молить Бога об отпущении грехов и делать дело, предназначенное тебе судьбой, без излишнего тщеславия.

Гулял немножко. Никакой это не злак, это просто высокая, сухая трава, а горы дикие специально оставлены в центре города. Скалы, газоны, чайки, асфальт идеальный, левосторонние машины, порядок, традиции — культура. Обидно за Россию. Обидно за Родину свою многострадальную. Неужели сами виноваты или на все воля Божья? Как ведешь себя по отношению к Богу, так и он относится к тебе.

Губенко пока положительно отнесся к моему заявлению по поводу Австралии. До 15 октября Любимов доделает «Пир», раза два сыграем, Николай в октябре уезжает на месяц в Штаты — значит... а-а, так вот он еще зачем Шопена потащил. Он хочет все-таки ввести его в октябре. Шопен под присмотром (а куда ты денешься?) Любимова и сыграет Годунова. «Высоцкого» не будет. У меня один «Живой». Два раза сыграю в октябре — и хорош. Так что страна Австралия может спокойно у меня получиться.

Губенко:

— Я знаю, ты общался с Дупаком...

— Нет, он мне звонил, но мы не встречались с ним.

Мне только что сообщили, что сегодня Дупак вышел на работу. За время своей так называемой болезни счетчик его автомобиля накрутил не одну тысячу километров, он объездил сотни инстанций и пр. Он официально назначен директором культурного центра на Таганке и при этом еще хочет сохранить за собой театр. Я знаю, он собирал рабочих, чтоб они выступили в защиту его и просили не уходить с поста директора.

Лежал и вдруг подумал: может быть, и не зря я живу на этом свете. Дерево посадить?! Я сад посадил, свою антоновку грызу, свою вишню, облепиху, смородину, малину ем. Детей родил. Хотел бы дочку еще, Олю. Ну, что ж... Хорошо ли, что отец нас от разных матерей нарожал? Кто из нас счастлив-то?

Из театра ушел Дьяченко. Это значит, что 2-го сентября «Вишневый» идет последний раз. Так оно и будет. Заноза Любимова вырвется обстоятельствами. На этом можно считать эпоху Эфроса на «Таганке» канувшей в Лету.

Вчера к концу утомительной репетиции из Лестера прилетел Любимов. Я успел ему шепнуть про Австралию. «Ну, посмотрим». Сегодня премьера. Господи, пошли легкости, пошли скорости и коллегам, и мне! Любимов улыбчиво-вежливо, с наклоном головы и корпуса, поздоровался за ручку со мной, целоваться я не привык ни с кем. Это тут же компенсировали Жучка и Антипов. Надо сохранить на двух первых спектаклях голос. А там уж как Бог пошлет.

Любимов:

— Дорогие господа артисты! Мы находимся с вами в одной из самых театральных стран. Здесь про это дело знают все. Денег на искусство госпожа Тэтчер не дает, все держится на меценатстве. Этот фестиваль еле-еле держится за счет города, за счет людей, заинтересованных в том, чтобы в городе проходило ежегодно такое культурное мероприятие. Они видели все, и удивить мы их можем только ансамблем и настоящей отдачей, настоящим общением, оценками обстоятельств. Так что, как говорится по-русски, давайте не ударим в грязь лицом.

Он в Лестере ставит спектакль «Гамлет» памяти Вл. Высоцкого. Программа спектакля с «похоронным» портретом Владимира. Все на продажу? Нет, здесь это выглядит по-другому. Это раздвигаются границы славы нашего поэта и актера. Если вдуматься, это замечательно. Немножко «на продажу» есть, конечно, но совсем немножко.

Впереди спектакль. Я не делал сегодня большую зарядку, чтоб не устать, но — удивительное дело! — который день чувствую себя утомленным. Четыре спектакля подряд! И за те же суточные, что у всех остальных моих коллег.