Игра в «дурочку» - Беляева Лилия Ивановна - Страница 24

… На следующее утро, как и было договорено через Михаила, молоденькая женщина с челкой, весьма провинциального вида, робко входила в кабинет директора Дома ветеранов работников искусств Удодова Виктора Петровича.

— Я — Наташа, из Воркуты, — произнесла смиренно, замирая на пороге и поначалу даже как бы не смея поднять глаза на Большого начальника за столом. — Я от Михаила Воронцова… он фотографирует для газет…

— Ясненько, ясненько, — зарокотал баритон. — Что ж вы стоите, садитесь!

Села. На кончик стула.

— Ваши документы, пожалуйста…

Протянула паспорт и трудовую книжку, робко взглянула на человека за столом: «Совсем не узнал?! Или притворяется?!» Нет, судя по всему, принял «Наташу из Воркуты» за чистую монету, никак не сопоставив её с давешней экстраординарной мадамой в черной широкополой шляпе, алом пиджаке, белых брюках, черных перчатках, черных очках…

От сердца отлегло, и оно застучало чаще, словно получило полную свободу… Стало быть, первая мизансцена сыграна как надо, на «ура»? но нет, нельзя расслабляться… Может быть, он только делает вид, что доверился?

— Значит, без прописки в Москве? И как же мы с вами? Есть же закон…

— А мама говорит, меня временно пропишут… Завтра уже.

— Без нее? Почему? Куда же она денется?

— Она пока в деревню под Краснодар хочет уехать. Там дом старый от бабушки остался… А я не хочу в деревню. Мне в Москве хочется…

— Всем в Москве хочется! Но вы знаете, что зарплата, если я приму вас на работу, несерьезная?

— Зато здесь тихо, красиво, никаких рэкетиров…

— При чем тут рэкетиры? Вам что, приходилось с ними сталкиваться?

— Ага. Я пробовала у нас на рынке в Воркуте торговать…

— Понятно. Не получилось?

— Не-а. Не умею.

— Понятно. Ну что ж, голубушка, договоримся так: я беру вас на месяц пока, это испытательный срок. Дальше видно будет. Нам нужна уборщица на второй этаж. Мы штат не раздуваем. Поэтому если будет нужда, вы готовы подежурить ночью? Раз в детском саду работали… Кстати, а почему вы не захотели здесь в детсад? В Москве?

— Почему? Ну надоело… дети… кричат, плачут… И денег кот наплакал…

— Понятно. Знать надо, усвоить: старые — что малые. У них тоже бывают причуды, обиды… И вот ещё что — у нас коллектив очень дружный. Очень. Надеюсь, вы не из склочных?

— Да нет…

— Ну и прекрасно. Повторяю: беру вас на месяц, а там посмотрим. Сработаемся — так сработаемся… Вам нужно пройти медкомиссию… Главврач все расскажет, что, куда, как… Ее кабинет в другом конце коридора. Ну что ж… Наташа… я рад, что могу помочь человеку в беде. Михаилу привет передайте. Он человек обязательный, сделал нам отличные снимки. Мы уже оформили стенд. Повторюсь: наш коллектив исключительно дружный! Никаких интриг, склок, сплетен, грызни, пересудов. У нас на руках контингент исключительно интеллигентный, заслуженный. Наша задача — соответствовать. Не подведите!

— Не подведу. Постараюсь.

Виктор Петрович улыбнулся, и, надо сказать, улыбка у него была хорошая. Протянул руку через стол. И рука оказалась теплой, мягкой…

— Оформляйтесь. Наши женщины вас введут в курс ваших обязанностей.

«Наташа из Воркуты» кивала и кивала, глядя, точно по схеме собственного сценария, застенчиво-счастливо, во все глаза, на своего благожелательного работодателя. Так глядела, так глядела, чтоб он заодно догадался, что и как мужчина произвел на девушку из глубинки сильное впечатление. Да ведь он, действительно, «и статен, и приятен», и очень похож в своем клетчатом пиджаке, хорошо подогнанном к плечистой фигуре, на импозантного телекомментатора по спорту.

Аккуратно ступая дрянненькими туфлишками по темно-вишневой ковровой дорожке безлюдного коридора, я скоро очутилась перед дверью с табличкой «Главврач Нина Викторовна Журавлева». Хотела сразу постучать, но не осилила. Одно дело — обдурить мужчину, но совсем-совсем другое — женщину. Может быть, потому, что мужчины действуют все больше разумом, на него надеются, а женщины берут чутьем. Они — вечные соперницы и способны с первого взгляда распознать в другой процент хищности, к примеру…

Струхнула я, одним словом, перед встречей с неведомой Ниной Викторовной. Вдруг она, прозорливица, наблюдала из какого-нибудь потаенного уголка за той экстравагантной особой в алом пиджаке, дикой шляпе и прочих театральных атрибутах, и догадалась, что здесь что-то не то, фальшивкой пахнет? Ведь нос свой я не изменила… И подбородок… Хотя образ супермадам потребовал косметических поправок… «Не паниковать! — приказала себе. — Черные, огромные очки скрыли многое!»

И все-таки, все-таки… Не знаю, сколько бы ещё времени я проторчала перед дверью главврача в нерешительности, если бы эта дверь вдруг не отворилась и мы не встретились с Ниной Викторовной нос к носу. Как и положено «по образу», я, путаясь от робости в словах, натурально краснея, объяснила ей, что вот хочу уборщицей… Виктор Петрович направил к вам… нужно медкомиссию пройти…

Высокая женщина молча шагнула в глубь своего кабинета, села за стол, мне предложила жестом занять кресло напротив, подождала, что скажу еще. Но я умолкла, положила ладонь на ладонь и опять же чуть исподлобья, зависимо как бы и очень неуверенно глянула ей в светлые спокойные глаза.

— Понятно, — наконец, произнесла она неподкупно и жестко. — Но, милочка, зарплатишка ваша будет ничтожной… по нынешним временам. Вам сказали?

— Да.

— И как же? — почти иронично. — Жить?

— Ну… попробую… Меня пока только на месяц… Я в Москве ничего не знаю… Я из Воркуты…

Нина Викторовна не проронила в ответ ни слова. Она вертела на пальце золотое колечко и в упор, почти бесстыдно рассматривала меня. Я же под её взглядом все больше сутулилась… Мне казалось что бесправная в московских условиях Наташа из Воркуты именно так должна себя вести… И уж совсем не по сценарию, а из настоящего страха быть опознанной старалась смотреть в пол, а не в глаза этой явно неглупой тетеньки, которая свое заурядное личико с длинноватым носом и небольшими серыми глазками сумела с помощью всяких косметических ухищрений превратить почти в произведение искусства. Особенно удачно она прорисовала именно глаза и брови. Впрочем, и губы, от природы узкие, сумела с помощью обводки и темно-розовой помады превратить в искусительный бутон…

— А где же вы поселились… живете? — наконец, подала она голос, подняла вазочку с веткой белой сирени, поднесла к лицу, понюхала.

Я очень, очень смутилась. Возможно, даже переиграла и не без труда выговорила:

— Пока… тут один знакомый… он по командировкам… вот у него… он приезжал к нам в Воркуту…

— Молодой?

— Почти, — прошептала я, низко, повинно наклоняя голову. — Тридцать семь лет…

— Вот как… Вот, значит, как…

Закончила Нина Викторовна насмешливо-ободряюще:

— Ничего не поделаешь, милочка! Когда не живешь, а выживаешь — не до жиру… Женская гордость только в романах хороша и к месту. А позволь узнать, почему не замужем?

— Была.

И с воодушевлением пересказала кусок подлинной Наташиной биографии. — Он как с армии пришел, ничего был, нормальный. Ну а как в шахте стал — как не пить? Если все у них там пьют… Я с ним два года промучилась… Шел пьяный в метель, а на него бульдозер… Погиб.

— И ребенка не успела родить?

— Нет. Не хотела. И мать не велела. Он же пьяный когда — бил меня…

— Все хорошо, что хорошо кончается, — заключила главврач. — Видно, мать у тебя толковая женщина.

— Она у меня все понимает…

— Ну что ж, красавица, — вздохнула Нина Викторовна. — Мало кто из русских, российских женщин знает, что такое женское счастье. Не ты первая, не ты последняя. Но надеяться надо… Как без надежды? Вдруг ещё и встретится человек, который тебя полюбит, и ты его, и все будет как надо… Небось, так думаешь: в Москве парней много, авось повезет?

— Ой, правда! — поспешила я согласиться, благодарно глядя женщине в глаза. — Это у нас в Воркуте пьянь на пьяни, а здесь всякие… Улицы полные… Метро…