Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович - Страница 43

Следом за Салаватом, передней сотней, скакали его башкиры. Приняв начальствование над всем отрядом, Салават назначил сотником над своими Кинзю. Он слышал ропот среди своих: «Сын старшины сына муллы поставил! Другим не верит…» «Боится измены, собака!» — ворчали втихомолку башкиры.

Рядом с Кинзей, под надёжной охраной двоих башкир, назначенных Салаватом, трясся на лошади без седла связанный Семка.

Салават напряжённо думал о том, как выбраться из своего почётного и тяжёлого плена. Ещё полсуток пути — и всё будет кончено, тогда уже не уйти. Надо было спешить. Но как?

Незаметно Салават удержал своего коня и сравнялся с Кинзей и Семкой, когда капрал отъехал покурить со своими солдатами. Пользуясь тем, что никто из окружающих Семку не понимает по-русски, Салават вполголоса обратился к нему:

— Ты, Семка, где письмо государское взял?

— За его рукой государевой припись — такое письмо где взять, как ты мыслишь? Сам государь мне дал, — сказал Семка.

— Так, стало, ты сам его видел?!

— Сам видел, — признался пленник.

— Чего же государь тебе наказал? Зачем он тебе башкирско письмо дал?? Ведь ты не башкирец!

— Вас, башкирцев, приводить к его царской руке послал… — Семка осёкся, заметив, что капрал их нагоняет.

Капрал и сам давно уже порывался заговорить с пленником, но опасался того, что Салават понимает по-русски. Семку он знал ещё год назад, до побега его из солдатской службы, как знали и помнили Семку и все солдаты. Если бы Семка пал на глаза не Богданову и не вновь присланному в тот год поручику, а попался бы кому-нибудь из старых офицеров полка, то его бы разом признали, но Семке, что называется, повезло. Только что, дымя табачком, капрал говорил с солдатами именно о нём. Они узнали его и вместе с тем ещё не узнали. Капрал догнал Салавата и Семку.

— Семка, хошь табачку? — внезапно спросил он.

— Милость твоя, Листратыч, то дай потянуть, — отозвался Семка, не таясь от капрала.

— Ты, сказывают, затем и бумагу поднял с дороги, чтобы табачку покурить, — усмехнулся тот.

— За тем-то и поднял, — подтвердил пленник.

— А что в ней писано было? — спросил капрал.

— Ты башкирца спроси, Салаватку. Ему давал барин читать — по-татарски ведь писана, — притворился незнайкой пленник.

— Слышь, Салаватка, про что бумага? — обратился капрал к Салавату, свёртывая цигарку для Семки.

— Царь Пётра письмо написал к башкирцам. Землю, волю даёт, реку, лес, начальников убивать велит царь.

— Какой же он царь, коль велит начальников побивать?! — усомнился капрал.

— Они его тоже ведь не жалели, значит! — сказал Салават.

— Точно, что не жалели, — признал и капрал. — А что же он одним башкирцам письмо прислал? Царь-то русский, а письмо башкирцам?!

— Видать, он ко всем народам писал. У народов ведь разные нужды, — вмешался Семка. — Кому чего надо, того тем и жалует.

— А сказывает начальство — не царь он, Пугач, беглый каторжник, рваные ноздри! — сказал капрал.

— Тьфу, брехня-то! — не выдержал Семка. — Каки таки рваные ноздри?! Да я его, как тебя, видал! Образом благолепен, бородка, усы черноваты с русинкой. Очи кари, обычаем прост, аж до слёз…

— И грозен? — спросил капрал, уже поддаваясь искреннему тону пленника.

— Кому-то и грозен, а кому-то и милостив. Люди разны, и милость и грозы под стать человекам!

— Стало, письмо-то… Не на дороге нашёл! — качнул головой капрал. — И говорил он с тобою, с солдатом беглым?!

— Не токмо что говорил — из царских рук чарку я принял, — увлёкся Семка, — за ручку с царём витался и лобызал его ручку, манифесты своею рукой он мне дал, а как в дорогу послал, то сам государь меня обнял и в уста целовал.

— Мать честна! — удивился капрал. — Чай, мёдом пахнет, как целовал?

— Водкой да луком. Дух чистый русский! — сказал Семка. — Поручика чин на мне нынче.

— Ну, брешешь, Семён! Каков уж ты, братец, поручик?! Из беглых солдат — во поручики!.. Бога побойся, собака! — рассердился капрал.

— Искали бумаг у меня господа, а заветную разыскать не сумели, — признался пленник. — На привале ты сам прочитай, покажу, то не скажешь — брешу!..

Капрал замолчал. Как ведь знать — не накликать бы лиха! Вдруг вправду был беглый солдат, а теперь офицер… благородие!

— Хоша б посмотреть своими глазами на царский подпис… Эх ты! Не сберёг такую бумагу — поручик взялся! — укорил капрал.

— А бумага в бакете у Салаватки лежит, печатью её припечатали да в бакет заложили, — утешил Семка.

— Неужто вправду? — спросил капрал.

Салават молча вынул пакет, показал капралу и спрятал обратно в шапку.

— Мать честна-то! А что, кабы нам почитать? — заикнулся капрал.

— По-татарски ведь писана — как ты читаешь! — со злостью откликнулся Салават, которого самого замучило желание открыть пакет и дочитать до конца запретную грамоту.

— Ведь ты почитаешь, а мне-то по-русски скажешь, — с усмешкой сказал капрал.

Салават не понял, притворно он так говорит или в самом деле хочет узнать, что в бумаге. А может, поймает на слове да и свяжет, как Семку.

— А ты сам печать ломать будешь, с орлом, на бакете? — так же насмешливо спросил Салават, чтобы не понять, нарочно он говорит или вправду.

— Дурак ты, я смехом сказал! Береги бакет, коли начальство тебе вручило! — поучающе заключил капрал и отъехал в сторону от Салавата и Семки.

— В каком месте держать поворот на царску стоянку? — спросил вполголоса Салават у Семки.

— За рекой Казлаир, — так же вполголоса буркнул и пленник.

— Далеко ещё?

— Так ехать, то завтра в полдни доедем.

Салават прояснел: впереди оставалась ещё ночёвка и ночная беседа со своей сотней. Если не согласятся с ним свои, то он рассчитывал бежать ночью к царю, захватив в провожатые Семку.

Они остановились в селе при переправе через речку Мелеус.

Избегая преждевременной встречи с войсками, под предлогом опасения от казаков, Салават запретил разжигать в поле костры, и вся тысяча человек разместилась у жителей, кроме тех, у кого были с собой для похода захвачены коши. Их было немного, почти у одних лишь башкир Салавата, оседлые же тептяри и мещеряки не везли при себе кочевого добра и устроились на ночь по избам, клетям, сеновалам и по овечьим закутам. Капрал и солдаты держали караул вокруг лагеря.

Кинзя привёл ночевать к Салавату в кош самых верных и молодых из тех, что прискакали к его кошу по первой вести о приходе солдат на кочёвку. В кош Салавата поместили и Семку, и в темноте, под свист осеннего ветра и щёлканье капель дождя по кошам, Салават открыл свой замысел кучке товарищей.

— Жягеты, я был как тот листок, который хотел странствовать и призывал бурю на весь лес. Я думал, что дуб не сможет расти без меня и полетит по ветру за мной, и я чуть не сгубил вас всех, — сказал Салават. — Я задумал обманом вас увезти к казакам, к царю и чуть не выдал всех головой царице…

— Зачем обманом? — спросил Салах.

И Салават узнал голос того, кто в первый ночлег поутру шептался в коше.

— Ты же нам рассказал про царя. Мы считали теперь, что ты ему изменил, и сами собрались уйти к царю.

— Если б ты стал нас держать, тебе не уберечь бы своей головы, — поддержал Салаха Кильмяк.

Тогда сказал Мустай:

— Зачем нам царь! Пусть царь дерётся с царицей. Выберем хана, как указал султан. Прогоним русских и станем жить, как отцы.

Начался спор.

Выставленные в дозор двое юношей бродили всю ночь под дождём у коша, чтобы не услышал никто из чужих этого спора.

И до утра шёл говор.

Изредка Салават говорил с Семкой по-русски и переводил всем его рассказ о царе и о том, что в его войсках немало калмыков, татар, киргиз и башкир, сбежавшихся поодиночке…

Сафар уговаривал тут же, ночью, бежать к царю, покинув отряд тептярей и мещеряков. Салават обратился к Семке: как думает он?

— Чудак, — сказал Семка, — царю чем больше людей, тем лучше. Ты вот своих боялся, ан они все как надо решили и без тебя. Теперь вы все тептярей страшитесь, а тептяри, я чай, — вас!.. Как до реки Казлаир доскочем, тут надобе все порешить между всеми, а до того тептярей пытать — как они мыслят.