Остров Буян - Злобин Степан Павлович - Страница 15

– Не так, – поправил Первушка.

– Мой лучше! – заспорил Иванка.

Первушка хотел у него отобрать работу. Но отец, взглянув на узор, рассудил продолжать. Это поддало жару фантазии живописца, и он продолжал разделывать небывалые на горлачах и блюдах цветы и узоры. Так он работал дня три. Однако, когда на четвертый день Истома велел ему сесть за роспись, Иванка надулся. Он не ждал, что так скоро забава станет работой. Ему хотелось удрать к ребятам играть. Со скучающим видом, тяжко вздыхая, он сидел рядом с Первушкой, черту за чертой повторяя привычный узор брата, ошибался, путал и наконец, убедившись сам, что ничего не выходит, горько заплакал…

– Пусти уж его. Не может дите, пусти! – вступилась бабка.

Истома махнул рукой и отпустил.

За высокой оградой позади Козина дома был сад, в котором ребята охотились за кислыми яблоками.

Сын стрелецкого старшины Кузя не ладил с ребятами. Он был толст, неподвижен, не мог быстро бегать, и когда принимали ребята его в игру, то забавлялись лишь тем, что мучили бедного толстяка, «заваживая» до слез…

Тогда у стрелецких ворот появлялась мать.

– Кузька, пошел домой! Сколь раз говорила тебе: не водись с голозадым отродьем! – кричала она Кузе.

И он шел покорно домой, больше всего негодуя на мать, которая отрывала его от общей игры, хотя мучительной, горькой, но нарушавшей печальное одиночество его детства… Ребята работных и кабальных людей, живших вокруг, отплачивали Кузе за то, что его мать с презрением отзывалась о подневольной и голодной доле их собственных матерей и отцов. И пуще других изводил толстяка Иванка…

Несколько раз стрелецкий старшина жаловался Истоме на озорного сына. Много раз порывался и сам изловить Иванку…

Кузя, чтобы привлечь к себе ребят, набирал в саду полную пазуху яблок, выходил за ворота и, усевшись на лавочке, угощал недавних обидчиков. Ребята же наедались яблок, потом отбегали подальше и начинали новую злую потеху, швыряя в того же Кузю огрызки. Ему бывало обидно, но он смеялся, чтобы не плакать.

Однажды во время такой забавы Иванку сердито схватил за шиворот Кузин дядя, псковский хлебник Гаврила. Несмотря на крики и визг, хлебник втащил его в дом.

– Пошто обижаешь Кузю? – грозно спросил он, поставив перед собою оробевшего пленника. – Ну, сказывай, воробей! – настаивал хлебник, не умея в светло-русой широкой своей бороде сдержать улыбку при взгляде на струсившего мальчишку.

– А ему все равно – он дурачок, – бойко отрезал Иванка, ободренный улыбкой Гаврилы.

– А давай-ка спытаем, кто из вас дурачок, – серьезно, как взрослому, возразил дядя.

И он обратился к Кузе, который приплелся за ним в дом, и стал им обоим задавать загадки. Кузя разгадывая метко и верно, Иванка же никак не попадал в цель.

Кузя тихонько шепнул отгадку, но Иванке стало досадно говорить по подсказке, и он угрюмо молчал.

– Ну, кто же из вас дурачок? – спросил хлебник.

– Видно, я, – признался смущенный Иванка.

– Я мыслю, ни ты, ни он, – возразил Кузин дядя.

– Он хитрей, – продолжал Иванка.

– Хитрей? Ну и быть ему думным дьяком, – захохотал дядя и щелкнул Иванку в лоб.

– А мне воеводой: я сильный да смелый, – заключил Иванка. – Эй, думный, пойдем, что ли, в бабки играть!..

– Думный, отколь у тебя столько смекалки на все загадки? – спросил Иванка дня через два.

– От грамоты, – просто признался толстяк.

И рассказал, что уже две зимы пономарь его учит грамоте. Так захотел дядя Гаврила, чтобы потом Кузя ему помогал в торговле. И все те загадки, которые спрашивал дядя, написаны в книге.

Иванка попросил:

– Думный, а думный, тебя пономарь учит, а ты меня обучи.

– А как же я тебя драть стану? – опасливо возразил толстяк.

– Пошто же драть? – удивился Иванка.

– Для подспорья. Меня пономарь постоянно дерет, чтобы грамота лучше шла.

– А грамота входит в зад али в голову? – живо спросил Иванка.

– Мыслю, что в голову, – озадаченно молвил Кузя.

– Грамота в голову – а зад дерут? – развел руками Иванка. – Ну, давай так: ты меня будешь учить, а я тебя драть – не все ли равно, чей зад в ответе!..

Начать обучение Иванки помог Кузе тот же дядя Гаврила, долго гостивший у них и постаравшийся сблизить ребят меж собой.

Иванка за зиму обучился читать и начал писать буквы.

– Верно, пономарь тебя за двоих драл, что мне твоя грамота даром дается, – сказал Иванка своему молодому учителю.

Ребята стали друзьями.

Грамота за год сдружила их, как не могло бы сдружить никакое озорство. От этой дружбы Иванка стал несколько тише, а Кузя смелее.

На Немецком дворе для услуг жил старик Калиник с дурачком, двадцатилетним дылдой Петяйкой. Петяйка рубил дрова, чистил конюшню и подметал во дворе, а в остальное время сам с собой у ворот играл в денежки. Кузя до того осмелел, что вместе с другими ребятами забавлялся, отнимая иноземные денежки у Петяйки, который смешно ревел на все Завеличье, и дразня глуховатого деда Глухой Калиной, а рябоватого внука – Рыжей Рябиной.

Иванка тащил Кузю во все игры и не давал в обиду. За то полюбили его мать и отец Кузи.

Однако за то же самое – за дружбу с Кузей – невзлюбила его другая соседка, подьячиха Осипова, сын которой, Захарка, был одинок, как и Кузя, потому что подьячиха считала посадскую мелкоту не под стать себе и запрещала Захарке водиться с «халдеями», как называла она ребят Завеличья. Чистенького и откормленного подьяческого сынка Иванка и Кузя вместе с другими «халдеями» дразнили: «Пан Трык – полна пазуха лык».