Записки ночного сторожа - Зиновьев Александр Александрович - Страница 9

Метод мышления

Поскольку я теперь мыслитель, то я обязан отработать подходящим образом свой метод мышления. И тут я вспомнил Шизофреника. Тогда мы все над ним смеялись. Теперь я вдруг понял, что в его бредовых речах было много здравого смысла. И я начал кое-что припоминать, кое-что выдумывать заново.

В ибанском обществе все прозрачно и в то же время все тщательно замаскировано. С одной стороны, видишь, как на твоих глазах совершается гнусность. А с другой стороны, видишь, что она есть благо. И разобраться в том, что происходит на самом деле, без научного подхода совершенно невозможно. Причем, научный подход — не обязательно профессиональная наука. Последняя может быть еще менее научной, чем обывательское сознание. Научный подход — это определенный способ рассмотрения социальных явлений, который может быть выработан и вне официальной науки. Заключается этот способ в стремлении построить теорию — некоторую совокупность универсальных утверждений, объединенных в единое целое и позволяющих по определенным правилам выводить новые утверждения относительно данной области явлений. Принципиально важно здесь то, что никакая приличная социальная теория не может непосредственно объяснить конкретные явления действительности, — обстоятельство, служащее основанием бесконечных спекуляций за счет теорий и против них, но никогда не в пользу их. Хорошая социальная теория приложина к конкретным фактам лишь посредством некоторых промежуточных звеньев. По теории Шизофреника, например, всякий социальный индивид, желающий получить побольше кусок пирога на пиршестве ибанской жизни, должен убедить окружающих в том, что он есть среднеподлое и бездарное существо. И этот закон неотвратим. Но есть другие законы, модифицирующие и маскирующие его проявление. Представьте себе, в среду ибанских писателей, художников, ученых и т. п. приходит Ибанец и говорит. Я — дерьмо. Хотите, я напишу донос. Подпишу гневное письмо, клеймящее Правдеца. Напишу портрет Заибана. Будет он иметь успех? Конечно, нет. Но ведь все это делают, и именно благодаря этому имеют успех. В чем дело? Имеется другой закон ибанской жизни, столь же неотвратимый, как и первый: в Ибанске бездарность должна принять форму подлинного таланта, подлость — форму добродетели, донос — форму заботы о благе народа, клевета — за истину. Потому-то Ибанец для успеха должен первое правило достижения успеха реализовать в форме, удовлетворяющей второму правилу. Он должен выглядеть прилично. Не имеет значения то, что всем очевидно: он — прохвост. Важно лишь то, что это — прохвост, который отвечает правилам ибанской жизни и выглядит согласно этим правилам как порядочный ибанец. Он должен быть формально неразоблачаем. Далее, всякий ибанец начинает сражаться за свой кусок пирога в ситуации, когда все роли уже распределены, выгодные места заняты, и владельцы их не отдадут их без боя. Может ли Ибанец ждать, когда его заметят и оценят? Конечно, нет. Он должен проявить минимум активности. Как? Будет ли он иметь успех, если замахнется на очень многое? Например, начнет доносить на высших чинов в своей сфере? Нет. Имеется другой закон ибанской жизни — закон соразмерности. Ибанец должен убедить прочих прохвостов своей сферы в том, что его претензии не угрожают их существованию. Если Ибанец рискнет нарушить этот закон, он должен использовать другой из этой же категории, а именно — поставить власть имущих в ситуацию, когда у них нет иного выхода — дать Ибанцу слишком большой (по их мнению) кусок. Или использовать такую ситуацию. Но это бывает редко. Обычно же наряду с законом соразмерности действует закон постепенности. Ибанец должен претендовать на больший кусок, предварительно получив кусок поменьше, привыкнув к нему и приучив окружающих к нему как к вполне заслуженному. При этом его нарастающие претензии выглядят естественной платой за заслуги. Кроме того, на каждого прохвоста, начинающего жизненный свой путь, найдется другой прохвост, который имеет репутацию безмерного прохвоста. Это — тоже закон: ибанские прохвосты выталкивают из своей среды какую-то часть в качестве таких выдающихся негодяев, чтобы их собственная негодяйность не была так заметна. И путь начинающего прохвоста должен выглядеть как путь развития ибанского общества от большого негодяйства к меньшему, т. е. как прогресс. Теория Шизофреника есть объективная теория, т. е. теория, создаваемая с точки зрения некоего внешнего и бесстрастного (не запутанного во внутренних страстях общества) наблюдателя. Она предполагает возможность точных измерений и прогнозов с этой точки зрения. Но это не исключает возможности использования ее в корыстных интересах каких-то групп самого общества. Со временем она будет детально разработана именно в этих интересах, причем — как сверхсекретная теория, ибо она в корне противоречит официальной идеологии и пропаганде. Это — тоже проявление одного из законов ибанского общества. Но для общего понимания ибанской жизни нет надобности детально разрабатывать такую теорию. Достаточно усвоить некоторую ориентировочную способность к анализу социальных явлений и сведению их хотя бы к некоторым ближайшим тенденциям и хотя бы приблизительно. Например, напечатали в газетах, что в такой-то стране повысили цены на продукты питания. Знай, что цены у нас повысились и повысятся еще более, ибо в глубине ибанской экономики лежит постоянно действующая тенденция сведения жизненного уровня населения к некоторому минимуму. Тут нет надобности производить расчеты. А если и потребуется, можно отыскать некоторые огрубленные методы сравнительно легко. Поскольку описанный выше подход к пониманию социальных явлений сами ибанцы считают антинаучным, то его можно назвать антинаучным. Название не играет роли. Пусть подход антинаучен. Лишь бы он давал возможность хоть что-то понять в ибанской жизни в натуральном, а не в апологетически искаженном виде. И не в том виде, в каком Ибанск позволяют видеть иностранцам, а в каком ежедневно существуют сами ибанцы.

Она

Опять позвонила Она. Потом еще раз. Мы уже на Ты. Хочешь, я завтра возьму отгул, сказала Она. Миленькая, сказал я, я завтра работаю. Как, удивилась Она, ты же ночью работаешь. Неужели ты думаешь, что мужчина таких размеров как я и с такими духовными запросами может прожить на зарплату ночного сторожа, сказал я. Мне этих денег на одни книги не хватает. Жаль, сказала Она. Ну, да мы что-нибудь придумаем. Давай, сказал я, думай. С твоей головкой непременно можно решить любую житейскую проблему. Я приеду к тебе, сказала Она. Жду, сказал я.

Муки творчества

Я все время сам с собой веду ожесточенную полемику. Прежде чем записать что-либо, я часами воюю со своими мыслями. Мой главный аргумент против себя: а много ли таких как ты?! Много ли таких судеб?! Много ли таких бригад, как наша?! Это же все не типично. Так стоит ли об этом писать?! И так далее в таком же духе. И я не находил против этого защиты. Защита пришла совершенно неожиданно. Контора моя расположена довольно далеко от дома. Больше часа езды с двумя пересадками. Я как всегда с боем втиснулся в перегруженный автобус. За спиной у меня где-то внизу пищали две тонюсенькие девчушки. Они тыкали мне в спину чем-то острым и обвиняли меня во всех смертных грехах. Я не обращал внимания, хотя это было несправедливо. Я сдерживал напор по крайней мере половины автобуса. А обеспечить им комфорт, необходимый для сохранения достоинства личности, было не в моих силах. Когда народ в автобусе ужался более или менее равномерно, я прислушался к их писку. Это не типично и не характерно для нас, пропищала одна. Не типично — да, пропищала другая. Но насчет нехарактерности не согласна. Разве мир раньше был набит отеллами, Робинзонами, Онегиными? Но такие случаи были, не сдавалась первая. И отдельные черты во многих людях. Писатель обобщает… А Гулливер, сердилась вторая. А Гаргантюа? А Фауст? А Ад? Нет, дело тут не в этом. Характерность может обнаруживаться и в исключительных явлениях. И в выдуманном ее можно показать. Даже лучше получается. Тогда она виднее. Девицы продолжали спорить. А я уже не слушал их. Мне было уже ясно, в чем дело. Характер общества отчетливее проступает именно в исключительных обстоятельствах. Сколько лет я проработал в ИОАНе?! Много ли было персональных дел вроде дела Неврастеника за это время? Пусть даже всего одно. Но именно в нем заметным образом проявились некоторые существенные черты ибанского общества. Они и раньше тут были. Они все время есть. Но обычно они действуют так, что их не видно. Их как будто бы и нет. Если не осуществляются массовые репрессии, это еще не означает, что общество не имеет таких свойств, которые проявляются в них. Пусть даже такие репрессии произошли один раз. Эти свойства могут быть постоянными свойствами общества. Но они в других условиях могут действовать так, что до репрессий дело доходить не будет. Например, нам сейчас это не выгодно. Да и ни к чему. Те же результаты получаются другими методами. Зачем, например, человеку позволять вырастать в крупную и заметную величину и давить его на глазах у всех? Лучше в зародыше давить потенциальных, будущих отщепенцев. Тут подошло время выбираться из автобуса. А это не так-то просто. Пробиваясь к выходу, я забыл кучу красивых мыслей, которые минуту назад резвились в моей голове, и записал лишь корявые их обрывки. Все-таки письменный стол предпочтительнее автобуса и импровизированной тумбочки, если даже последняя считается продуктом современной чудо-науки и сверх-чудо-техники. Кстати, у меня еще никогда не было своего письменного стола.