Записки ночного сторожа - Зиновьев Александр Александрович - Страница 14

Талант

Понятие таланта в Ибанске точно также отличается от такового в других обществах. Согласно ибанскому пониманию Наполеон, Ньютон, Паскаль, Пикассо, Достоевский и т. п. были бы вопиющими бездарностями в начале их деятельности, и ибанцы ни в коем случае не допустили бы их появления. Зато согласно ибанскому пониманию Заибан, Заместители, Помощники и прочие суть таланты (конечно, пока их не скинули более талантливые Заибаны, Заместители, Помощники и прочие). Талант в ибанском смысле есть способность наиболее эффективно использовать общие Социальные законы применительно к своим особенностям и к особенностям избранной сферы деятельности в данных конкретных условиях. Пусть X есть величина абстрактной способности к деятельности данного рода (талант в старом, буржуазном смысле), — к математике, живописи и т. п. Пусть Y есть величина социальной адаптивности индивида. Пусть Ј есть величина таланта в ибанском смысле. Имеет силу правило: Ј=х. у. Ј, — где Ј есть коэффициент системности. Возьмем, например, двух индивидов А и В. Пусть для первого X = 100 и У = 0, 1, а для второго X= 0 И У=2. В старом буржуазном смысле второй есть полная бездарность сравнительно с первым. Но иначе обстоит дело с ибанским пониманием. Величина таланта первого из индивидов в ибанском смыле равна 10Ј, а второго — 20Ј. В ибанском смысле второй вдвое талантливее первого. Причем, это — не просто конвенция идеалистов насчет смысла слов. Указанное измерение осуществляется практически. В реальности второму индивиду отдается предпочтение. Причем, если учесть, что между X и У имеет место обратнопропорциональная зависимость (чем больше X, тем меньше У; и наоборот), то ничего нет удивительного в том, что ибанское общество на всех парах идет к расцвету талантов и буквально кишит ими. Так что когда по радио и телевидению и через газеты начинают искать таланты, то это сущая правда. Не думайте, что при этом врут и лицемерят. При этом действительно ищут таланты, но в своем, ибанском понимании, которое превосходит (само собой разумеется) всякое иное понимание по глубине, высоте, широте и по всем прочим параметрам. Когда Союз Художников характеризовал Мазилу как бездарность, а Союз Писателей характеризовал Правдеца как среднеспособного, то они не ошибались.

То, что я бездарен в ибанском смысле, это очевидно. Но был ли я талантлив в старом смысле слова? Учителя в школе говорили: да. Профессора в университете говорили: да. Коллеги в один голос говорили: да. А результат? Неврастеник напечатал четыре книжки. А где мои? Даже Эстет, посредственность из посредственностей и паразит из паразитов, имеет мировую известность. А я? Кто узнал о моих способностях, кроме небольшого круга лиц, приложивших немало усилий к тому, чтобы этот круг не расширился? Впрочем, какое это имеет значение. Если уж делать открытие, так чтобы это было действительно нечто выдающееся. А из-за пустяков волноваться не стоит.

Неразрешимая проблема

Когда я был помоложе, говорит Физик, я тоже мечтал сделать выдающееся открытие и одним махом решить все проблемы: прославиться, обрести независимость и прочное положение, получить житейские блага и все такое прочее. Но потом я от этого отказался. Нет, не из-за того, что в наше время индивидуальные открытия невозможны в силу сложности познания как такового. Это — сказки. Такие открытия вполне возможны и фактически совершаются. Если, конечно, не принимать во внимание социальную среду науки. Такие открытия невозможны фактически, но — именно в силу законов социальной среды науки. Они невозможны социально, а если и совершаются фактически, мир об этом не знает, ибо в мир они приходят не как открытия отдельного гения, а как открытия крупных объединений, возглавляемых крупными чиновниками. В этом суть дела. Хотите, я вам расскажу по сему поводу одну коротенькую историю? Это не выдумка. Участники этой истории все живы. Одних вы знаете хорошо. Других — нет, ибо их знать не положено ибанцам. С главным героем этой истории мы вместе учились в институте и даже слегка дружили. Мы его звали Гением, причем — без тени юмора. Он был в высшей степени одаренный парень. Мы одновременно окончили аспирантуру, одновременно опубликовали первые статейки. Конечно, в соавторстве с руководителями и заведующими лабораторией. Нас обоих оставили в Институте. Началась скучная бесконечная рутина, именуемая научной работой. Мне это осточертело. Мне повезло: женился на дочке… Вы знаете, Меня сразу назначили заведовать отделом, за какой-то пустяк дали докторскую степень, за какой-то другой пустяк — Премию. Осточертела такая жизнь и Гению. Но он решил избрать другой путь. Дочки крупных чинов на улице не валяются. Да и на вид он был таков, что не имел шансов жениться даже на дочери завхоза Института. Кстати, симпатичная была девчушка. И Гений решил сделать нечто из ряда вон выходящее. Вы, конечно, знаете, что проблема Чудака чуть ли не тысячу лет считалась неразрешимой, и что ее недавно удалось решить в Институте под руководством Погонщика. Они там все получили Премии, а сам Погонщик стал пятирежды Героем. Но решил эту проблему Гений. Решил в одиночку. Лет десять он убил на нее. Причем, десять лет ничего, кроме этой проблемы. Ни сна, ни отдыха. Ни семьи. Ни друзей. Только о ней. Только с ней. Над ним смеялись. По обрывкам бумаги, которые он иногда бросал в мусорную корзину, догадались, чем он занят. Его таскали в психиатрические больницы. Признали здоровым. Но на всякий случай начальство велело его поставить на учет. А Погонщик даже слегка поощрял Гения. Иногда отечески похлопывал по плечу. Как-то раз даже дал творческий отпуск. Короче говоря, однажды Гений пришел на работу чистенький, выбритый, просветленный. И все поняли, что либо он окончательно свихнулся, или… Потом начался какой-то странный период. Гений оказался в сумасшедшем доме. А Погонщик получил очередного Героя и вошел в историю науки. Сейчас он член десятка западных академий. Но недавно один человечек, которого обошли и обидели, по пьянке рассказал мне кое-что. Оказывается, Гений решил-таки проблему Чудака. Трудно сказать, как об этом пронюхало начальство. Погонщик ринулся в самые верхи. Там — заседание специальное. Решили: нельзя это открытие доверять Гению. Кто он такой? Беспартийный. Замечен в порочащих связях. Высказывания допускает. Короче, на роль автора этого открытия нужна другая, более подходящая кандидатура. И началась дикая свара В конце концов победил Погонщик: четырежды Герой, десятирежды Лауреат, член такого-то Совета, член такого-то Комитета и прочая, и прочая, и прочая. Кроме того, открытие сделано в его институте. И, честно говоря, Гений лишь реализовал мои идеи, настаивал Погонщик. И добился своего. Гения забрали, произвели обыск, собрали все его бумажки, создали комиссию под председательством Погонщика. Комиссия без труда нашла основную идею Гения в его бумажках. А вскоре нашли рукопись Гения с подробнейшим изложением решения проблемы. Гения основательно подлечили. Но выпускать не собирались. Вдруг кое-что вспомнит и начнет рыпаться?! Однажды Гений вдруг разразился смехом и хохотал подряд несколько часов. Врачи решили, что он свихнулся окончательно и выпустили его. На работу, конечно, не взяли. Дали копеечную пенсию. Недавно я встретил его. Разговорились. И у меня сложилось впечатление, что он вполне в своем уме. Я спросил о проблеме Чудака. Он махнул рукой. А ну их, сказал он устало. Они даже украсть как следует не умеют. Они не умеют даже с ума свести понастоящему. Халтурщики! Ты знаешь, почему я начал смеяться? Я нашел ошибку в своих доказательствах. А эти кретины за счет ошибки отхватили премии, втерлись в историю. Ошибка, удивился я. Так ты на этом деле можешь теперь еще более громкое имя сделать себе! Зачем, пожал он плечами. Проблемато все равно пустяковая. Пусть считается решенной. Никто, кроме меня, сейчас ошибку не найдет. Может быть лет через тысячу найдется такой же болван, как я, и угробит жизнь на эту чушь. И раскопает ошибку. Я совершил другую, более важную ошибку, которую уже не исправишь. Я думал, что в Ибанске можно за счет великого открытия стать Человеком. Ну, а ты как? Стал ты человеком, спросил он меня. Впрочем, можешь не отвечать. Это и так видно, сказал он и, не попрощавшись, ушел.