Кризис коммунизма - Зиновьев Александр Александрович - Страница 47

Для политических партий в коммунистическом обществе вообще пока нет условий хотя бы в силу положения и интересов ее социальных слоев. Высшие слои общества и большая часть средних имеют защитников своих интересов в лице государства. Они сами входят в состав государства. Это и есть их «партия». Низшие же слои и частично средние не способны создать свои политические организации в силу положения их в обществе, распыленности и неоднородности. Кроме того, чтобы политическая организация стала устойчивой, членство в ней должно быть безопасным и даже приносить какую-то выгоду. Как это может сделать некая оппозиционная партия? И на какие средства она будет существовать? На пожертвования, на взносы? Это в условиях коммунизма смехотворно. Если же такая партия будет иметь средства от государства, она быстро превратится в орудие КГБ. От таких «партий» выгода будет только ее главарям, что станет очевидным очень быстро. И вряд ли у рядовых членов этих «партий» хватит надолго энтузиазма быть пешками в чужой нечистой игре.

В том же направлении, что и усилия реформатора Горбачева, идут и усилия консерватора Лигачева. Как опытный партийный функционер он почувствовал, что ключом к выходу из кризиса является восстановление престижа и фактической власти государственного аппарата. Только в отличие от Горбачева он видит путь к этому в укреплении партийного аппарата и партийных организаций, т е. КПСС. Он тем самым склоняется к брежневистскому стилю руководства. Какая линия победит? Скорее всего – компромисс этих двух линий.

Весьма возможно, что структура советской системы власти в ближайшие годы благодаря горбачевским реформам будет выглядеть так. Стержневой аппарат власти, роль которого до сих пор открыто выполнял партийный аппарат, потеряет четкие очертания и будет скрыт от внешнего обнаружения бутафорским парламентом (советами), иллюзорной коммунистической партией, якобы потерявшей монополию на власть, другими марионеточными партиями и прочими учреждениями «демократии». Стержневой аппарат власти будет на всех уровнях складываться неформальными путями, в том числе – путем личных контактов. Он будет складываться из работников реального партийного аппарата, органов государственной безопасности, советов, министерств, военных учреждений, короче говоря – из лиц, обладающих реальной властью, какие бы внешние формы она ни принимала. Аппарат сверхвласти будет стоять над партийным аппаратом. Его будет возглавлять скорее всего Президент. Сохранит он при этом пост Генерального секретаря ЦК КПСС (или председателя партии) или нет, вопрос второстепенный. Важно то, что аппарат сверхвласти будет сформирован опять-таки неформальным порядком. Это не будет высший орган советов. Это будет просто высшая часть стержневого аппарата власти. В него войдут высшие лица партийного аппарата, органов государственной безопасности, советов, Совета Министров, вооруженных сил. Советы станут высшей властью лишь по видимости, как это и было до сих пор. Они будут орудием аппарата сверхвласти, как и партийный аппарат. Но в перспективе все же партийный аппарат все равно будет иметь тенденцию доминировать в системе власти. Возможно, под другими названиями. Дело в том, что стержневой аппарат власти и аппарат сверхвласти в том виде, как я только что описал, являются аморфными и неустойчивыми. А система власти нуждается в определенности и стабильности. Так что если со временем придется выбирать одно из двух – замаскированная, но аморфная и неустойчивая, или открытая, но четкая и стабильная стержневая и высшая власть, то вторая на длительный срок сменит первую. В советской истории нечто подобное уже имело место, когда брежневизм пришел на смену сталинизму. Сейчас маятник советской истории качнулся в сторону сталинизма. Лишь чрезмерная осторожность Горбачева и его страстное желание сохранить дутую репутацию величайшего реформатора века сдерживают эту тенденцию.

Сроки

Когда именно произойдет решительный перелом в ходе кризиса, это зависит от множества факторов. И главный среди них с этой точки зрения – время, необходимое для восстановления должного порядка в системе власти. Хотя формально путь к этому вроде бы свободен, нужно еще несколько лет, чтобы формально всесильная власть стала таковой фактически. У Сталина ушло на это более десяти лет. Горбачев уже прошел половину этого пути.

Плюрализм и коммунизм

Первое время жизни на Западе меня удивляло всеобщее стремление избегать говорить о классовых различиях людей и о борьбе классов. Сначала я это связывал только с тем, что опыт Советского Союза и распространение коммунизма по планете напугал привилегированные (высшие) классы западного общества и все средства воздействия на сознание людей здесь были обращены на то, чтобы скрыть социальную структуру общества и отвлечь внимание людей от классовых различий и классовой борьбы. Но потом я понял, что эта социальная бесформенность общественного сознания Запада отражала гораздо более серьезное явление в его социальной структуре, а именно – размывание граней между различными социальными категориями людей, изменение в самой социальной структуре западного общества, делающее марксистский классовый подход к нему бессмысленным. Западное общество нельзя считать капиталистическим в том смысле, как капитализм понимался до второй мировой войны. И ленинское учение об империализме как о высшей стадии капитализма потеряло смысл, хотя отдельные его положения можно истолковать так, что они будут выглядеть верными. Хотя в западных странах можно видеть все элементы классического капитализма (деньги, прибыль, банки, наемный труд, рынок, конкуренция), этого уже недостаточно теперь, чтобы западное общество в целом определять просто как капиталистическое. Оно является теперь действительно плюралистским, но в гораздо более серьезном смысле, чем об этом принято говорить.

Если допустить, что западное общество когда-то тяготело к социальной целостности, то теперь можно констатировать внутренний распад последней. Плюрализм есть прежде всего результат и показатель этого распада. Различные элементы целого (промышленные объединения, банки, государственный аппарат, партии, профсоюзы, средства массовой информации и т д.) достигли мощи, сопоставимой с мощью больших целостных человеческих объединений, и приобрели такую автономию, что можно говорить о сосуществовании в одном социальном пространстве множества различных социальных структур. В свое время в Западной Европе имела место феодальная раздробленность. В отношении современного Запада можно говорить о плюралистической (если не капиталистической) раздробленности. Эта раздробленность есть закономерный результат прогресса общества. Но она с такой же необходимостью порождает противоположную тенденцию – тенденцию к объединению. А тут, на мой взгляд, следует обратить внимание на другой аспект плюрализма: в западном обществе наряду с капиталистическими явлениями в сильнейшей степени развиваются явления коммунальности, приближающие социальную структуру населения западных стран к таковой стран коммунистических. Западный плюрализм, на мой взгляд, есть капиталистическая раздробленность с тенденцией к объединению по законам коммунальности, т е. с тенденцией к коммунизму.

Идеи коммунизма были изобретены в странах Запада, а не в России. Они реализовались раньше в России, а не на Западе, но это не означает, что Западу удалось избежать коммунизма. История человечества – не прямая линия, а брожение трясины и болота бесчисленного множества «линий» всяких форм и всяких направлений, бесчисленное множество событий и действий людей в рамках исторического времени, т е. в веках и тысячелетиях. Исторические эволюционные линии делают зигзаги, обрываются, обнаруживают себя вновь спустя много десятилетий и веков в новом обличий. Идеи коммунизма возникли на Западе не без оснований. Эти основания не исчезли совсем. Они лишь изменили свои формы, а суть их осталась и теперь вновь заявляет о себе.

Коммунизм здесь вырастает не из идеологии (как и в России!), а из самих внутренних условий жизни. Этот процесс происходит независимо от усилий западных коммунистических партий, а в значительной мере вопреки им. Основу коммунистической тенденции образуют не рабочие и крестьяне, а огромные массы чиновников, инженеров, учителей, директоров, врачей, профессоров, артистов, писателей, художников, журналистов, короче говоря, – всех тех, кого в Советском Союзе относят к категории служащих. Этот слой населения, жаждущий стабильных и гарантированных условий существования, растет и приобретает все большее влияние и в странах Запада. Число людей, жаждущих стать служащими государства, в странах Запада огромно. Эти люди не думают о том, какую цену их потомкам придется заплатить за осуществление этого идеала.