Заговорщица - Зевако Мишель - Страница 10

Екатерина, улыбнувшись, покачала головой и сказала:

— Сын мой, вы нанесете Гизу удар, и какой удар!.. А у меня достаточно шпионов и соглядатаев, чтобы разрушить коварные замыслы герцога. Но вы никому не должны показывать, что догадываетесь о планах Гиза… Отправляйтесь в ратушу как ни в чем не бывало, потом участвуйте в крестном ходе… Ничего не бойтесь, мать всегда защитит вас, Генрих!..

Король опять расцеловал Екатерину и, очень довольный, сказал ей на прощание:

— Матушка, мы с вами так хорошо понимаем друг друга!

Затем Генрих вернулся в свои покои. Там уже толпились его фавориты и придворные. В свите короля Гиза очень не любили и охотно злословили по поводу появления в Шартре крестного хода с надменным герцогом во главе.

Д'Эпернон позволил себе намекнуть королю:

— Сир, стоит Вашему Величеству пожелать…

— Что пожелать, герцог?

— Мы такую облаву устроим!.. Охота на крупную дичь… Достаточно приказать Крийону закрыть городские ворота, а остальное я беру на себя…

Д'Эпернон действительно готов был «взять на себя все остальное», как он выразился. Этот вельможа, тративший денег больше, чем король, обожавший роскошь, удовольствия и празднества, был человеком редкостной отваги, способным на дерзкие, безрассудные поступки. О его смелости ходили легенды… впрочем, он действительно был любимцем Фортуны. Через несколько лет, спасаясь от ареста и королевского гнева, он сбежит из Парижа в Ангулем. Но горожане восстанут против него, и на герцога устроят облаву: забаррикадировавшись в одиночестве в собственной спальне, д'Эпернон выдержит тридцатичасовую осаду, ранит или убьет сотню нападавших и выберется из ловушки живым и невредимым.

Вот каков был человек, дававший советы Генриху III. Д'Эпернон не задумываясь пронзил бы шпагой всех, кто явился из Парижа в Шартр, — от Гиза до Жуайеза.

Но король был истинным сыном Екатерины Медичи, и, как он сам сказал, они с матушкой прекрасно понимали друг друга. Если нужно, он, не колеблясь, хватался за оружие, однако же любому оружию предпочитал хитрость. Генрих не стал слушать д'Эпернона, приказал поставить в соборе Шартрской Богоматери двенадцать свечей, дабы умилостивить Деву Марию, и заявил, что пора идти в ратушу.

Д'Эпернон пожал плечами и прошептал на ухо Крийону:

— Вот увидите, по вине короля нас всех тут перережут, кого пораньше, кого попозже. Одолжите-ка мне, приятель, пятьдесят ваших солдат, и я сам наведу порядок в городе! Король пошумит, пошумит и успокоится, зато мы будем спасены, да и Его Величество тоже!..

Крийон, похоже, заколебался, но тут к нему обратился Генрих:

— Что же ты, мой храбрый Крийон? Приказывай… Пора!

Крийон вытащил шпагу и крикнул:

— Эскорт Его Величества!

А сам взглядом дал понять д'Эпернону, что, будучи солдатом, может выполнять только приказы короля. Через десять минут Генрих в окружении свиты двинулся к ратуше. Солдаты Крийона живым заслоном стояли между королем и толпой на тротуаре. Люди за спинами рейтаров провожали короля враждебными взглядами — ни одного приветственного крика, ни одной улыбки. Зловещая картина!..

— Слушай, д'О, — обратился к своему спутнику неугомонный д'Эпернон, — чуешь, чем пахнет?

Д'О принюхался и, не чувствуя подвоха, ответил:

— Пахнет новыми духами, что Руджьери составил специально для Его Величества. Поистине чарующий запах, никогда не встречал подобного… Руджьери — великий искусник, не правда ли, сир? — обратился д'О к королю.

Генрих улыбнулся и расправил складки пропитанного духами плаща, а д'Эпернон мрачно заметил:

— А, по-моему, тут пахнет предательством!

Генрих побледнел, нахмурился, и рука его скользнула к рукояти шпаги. Король словно хотел сказать: «С предателем я разберусь!» Но ничего не произошло, Его Величество благополучно прибыл к ратуше и устроился на троне, воздвигнутом для него в парадном зале. Придворные встали у подножья трона. Крийон расставил своих людей по всему залу — всякое могло случиться! Затем Генрих III приказал впустить депутацию от Парижа.

Гиз, похоже, сделал все, чтобы усыпить бдительность короля. Все силы герцога — и солдаты, и сторонники Лиги, и дворяне — собрались за городскими стенами. Герцог был уверен, что в ратуше ничего не произойдет: ведь Жак Клеман должен был нанести удар Генриху III только у входа в собор. Тотчас после аудиенции в ратуше Гиз собирался выйти из города и присоединиться к своим сторонникам. После этого оставалось лишь дождаться условного сигнала: двенадцать ударов соборного колокола, если Валуа мертв, и шесть ударов — если покушение на короля закончится неудачно.

Итак, глава Католической Лиги вошел в зал шартрской ратуши в сопровождении лишь нескольких горожан, которых возглавлял Менвиль.

Увидя, сколь невелики силы противника, король с облегчением вздохнул, а д'Эпернон ехидно ухмыльнулся. Придворные тут же захихикали.

Герцог спокойно прошествовал через весь зал. Он шагал гордо и величественно и, остановившись у трона, склонился в низком поклоне.

— Дорогой кузен, — любезно обратился к Гизу король, — похоже, между мной и моими добрыми парижанами возникли некоторые разногласия. Я узнал, что вы взяли на себя труд донести до меня жалобы и прошения моих подданных. Говорите же без страха, ибо я готов выслушать любые пожелания. Король должен внимать голосу своего народа.

— Конечно, сир, — ответил Гиз, — а аристократия должна поддерживать короля, ибо он — первый дворянин государства. Именно поэтому, сир, я остался в Париже, желая убедить горожан в необходимости переговоров с Вашим Величеством. Этим моя роль и ограничивается. Я счастлив, что мне удалось уговорить парижан помириться с королем, но не мне решать, на каких условиях будет заключен этот мир…

Слова герцога, исполненные скромности и сдержанной гордости, произвели самое благоприятное впечатление на королевскую свиту. Однако д'Эпернон продолжал ухмыляться, а лицо Генриха III оставалось совершенно бесстрастным.

Депутаты от Парижа поклонились в знак согласия со словами Гиза. А король произнес:

— Говорите же, господа, я готов выслушать вас.

Из группы горожан выступил вперед человек, которого Генрих сразу же узнал:

— Вот как? Значит, от имени горожан будете говорить вы, господин де Менвиль?

Говорить и впрямь поручили Менвилю, хотя вообще-то он больше привык убеждать противника шпагой или кинжалом, чем словом.

— Если на то будет согласие Вашего Величества, я начну, — произнес Менвиль.

— Прошу, сударь.

Посланец парижан гордо выпрямился:

— Сир, я имею честь передать вам прошение от имени господ кардиналов, принцев, дворянства и горожан Парижа, а также от имени других городов, объединившихся в союз ради защиты католической веры.

Король содрогнулся, почувствовав в этих словах скрытую угрозу. Требования к нему выдвигались уже не от имени парижан, а как бы от всего королевства, включая прелатов, аристократию и даже простолюдинов. Их волю и выражал здесь Менвиль.

— Итак, каковы же будут просьбы? — холодно поинтересовался король.

— Сир, — продолжал Менвиль, — упомянутые союзники осмеливаются умолять Ваше Величество о следующем: во-первых, удалить герцога д'Эпернона, пособника еретиков, смутьяна и расточителя королевской казны…

Д'Эпернон расхохотался.

— Сир, мне удалиться прямо сейчас? — нагло спросил он.

Все молчали, чувствуя какую-то неловкость. Король неуверенно улыбнулся и, полуобернувшись к д'Эпернону, произнес:

— Как вам будет угодно, герцог…

Услышав такие слова из уст Генриха III, д'Эпернон побледнел. Гиз с изумлением воззрился на короля, а депутаты от горожан одобрительно закричали:

— Да здравствует король!

Охваченный яростью д'Эпернон потянулся к шпаге: он был готов на любое безумство. Но тут герцог заметил, что король пристально смотрит на него и улыбается. Д'Эпернон понял, точнее, решил, что понял: Генрих III разыгрывает комедию. Герцог гордо скрестил руки на груди и заявил: