Огонь, вода и медные трубы - Беляев В. И. - Страница 52

— А, Гуляев?

— Остался висеть на колючей проволоке перед немецкой первой траншеей. Страшная картина!. Он висит грудью на проволоке, руки свешены за проволоку и вытаращенными глазами смотрит на немецкую траншею. Похоронная команда потом сняла его и закопала. Что мы толкуем о войне, да о войне. Лучше поговорим о житье — бытье. Отец твой «враг народа».Это все еще сказывается на твоей судьбе?

— Еще как сказывается! Врагу своему не пожелаю! Вот самый свежий пример Рассказываю Пошивалову об одном таком случае.

В нашем институте есть особый закрытый факультет. О его существовании нигде не упоминается. Он располагается в отдельном корпусе и тщательно охраняется. Открытого приема десятиклассников на этот факультет нет. Студентов, окончивших первый курс других факультетов на отличные оценки, после проверки, зачисляют туда на второй курс. Меня, как окончившего первый курс с отличными оценками по всем предметам, направили на проверку в здание, в котором помещался этот факультет.

В большой аудитории нас, отличников, собралось человек семьдесят. Всем раздали анкеты на четырнадцати страницах. Один экземпляр испортил и получил второй, а первый припрятал и храню до сих пор. Каких только там вопросов не было! Например: служил ли в царской армии или в войсках, боровшихся против советской власти? Если служил, то в качестве кого, где и т. д Состоял ли в других партиях, есть ли родственники за границей?. Главный вопрос о родителях. Написал все, как было.

Строгого вида мужчина прочитал мою анкету и, немного подумав, спросил, за что посадили отца? У меня всегда один и тот же ответ: нам ничего не сказали по этому поводу. Это действительно так! Задумался проверяющий и сказал, что я могу быть свободен. Ушел не солоно хлебавши! Есть и другие случаи! Разве все расскажешь!

Некоторое время мы сидели молча. Как в песне: — «И каждый думал о своем, припомнив ту весну»…Молчание прервал Пошивалов

— Все это очень печально и несправедливо. Но, что поделаешь? Такова жизнь! Другие родственники у тебя есть или ты один, как перст? Тебе хоть кто — то помогает?

Рассказываю, что в Подмосковье живет моя сестра с мужем кадровым военным. Трое детей и мама живет с ними. Тяжеловато живут! На воскресенье езжу к ним. Из стипендии всегда кое —что выделяю. Стипендия у меня повышенная, да еще подрабатываю: на кафедре 2100 рублей и летом, где придется.

Зять подарил мне свой изношенный китель. Моей радости не было предела. Целую неделю в Москве мысленно примерял его на себя. Роскошь, да и только! Приехал в субботу вечером, а сестра из этого кителя сшила себе юбку. У нее тоже одежды раз, два, да и обчелся. Но не следует унывать, эта гимнастерка еще поносится. Ткань даже на локтях еще не протерлась!"

— Даа! — протянул Пошивалов. А ты помнишь, перед войной всюду были расклеены плакаты — Сталин с девчушкой на руках. Хорошенькая такая девочка — круглолицая с бантиком на голове. И надпись: — «Жить стало лучше, жить стало веселей!» Так вот у нас под этими плакатами умные люди подписывали: — «Шея стала тоньше, но зато длинней!» Я вспомнил это потому, что все это и сейчас актуально.

А у нас распевали такую песенку.

Товарищ Ворошилов, война уж на носу,

А конница Буденного пошла на колбасу.

Ворошилов К. Е. — маршал, был наркомом (министром) обороны. Маршал Буденный во время гражданской войны командовал 1ой конной армией.

— У нас песенки распевали и похлеще, — похвастался Пошивалов. Могу исполнить!

— Что — то мы с тобой в крамолу ударились? Надо быть поосторожней с такими высказываниями. Ведь опять идут аресты. Строятся новые лагеря. Не дай Бог, кто бы не услышал.

— Устал я уже бояться! Всю жизнь боюсь! Ну, ладно! Хватит жаловаться на жизнь! Ты вот ездишь на электричке за город. Обратил внимание, сколько инвалидов?

— А как же! Всю дорогу! Кто без руки, кто без ноги, а кто и без обеих рук или ног. В вагоне одновременно находится 2 или 3 нищих.

— Эти нищие, как ты говоришь, капитаны, майоры. Это они поднимали нас в атаку: — «За мной! За Сталина! За Родину!» Мы шли за ними на немецкие траншеи с винтовками наперевес и при этом орали — «Урааа!» А теперь вот они нищенствуют, чтобы не сдохнуть с голоду!

— Но у них же есть пенсия!

— Какая, к черту, пенсия! Разве на нее проживешь? Мы их отлавливаем, а разве они виноваты? Вот на днях задержал я инвалида. Он меня спрашивает: — «Ты воевал?» «Ясное дело, воевал!» — говорю «А в каком звании?» « Рядовой!» — говорю. А он мне — «А я майор командовал полком, а вот теперь побираюсь, чтобы не умереть с голоду!» Вот так — то дорогой сослуживец!

— Даже в сознании не укладывается, что можно таких заслуженных людей обречь на нищенство! А кого еще знаешь из наших сослуживцев?

— Комбата нашего знаю!

— Вот это да! Что ж ты сразу не сказал? Где он?

— В Туле!

— Как его найти? Обязательно поеду в Тулу и с ним поговорю. Напомню ему про случай с сумкой немецкого офицера, убитого Хаджихановым. Думаю, что комбат меня не узнает. В его батальоне таких гавриков, вроде меня, было много. Но это не важно. Все равно пообщаемся. Как его найти?

— Надо походить по винным магазинам и среди алкашей, лежащих в канаве, поискать нашего комбата. Спился он! А вот историю Молчанова ты не знаешь!

— А что он — шлепнул пять фрицев, и все дела!

— Если бы так! Он тоже был легко ранен и, мы с ним вдвоем кантовались в ППГ. Только после того смертоубийства стал он, каким — то странным. Все старался уединиться, на разговор его не вытянешь. Я служил в ПФС, а он в боепитании. Однажды, мне с огромным трудом удалось вытянуть из него несколько слов. Он кратко рассказал мне, что убитые немцы приходят к нему по ночам.

Они идут гуськом друг за другом с поднятыми вверх руками и, кричат: — зачем ты убил нас!

— Ты бы видел, какой болезненной гримасой исказилось его лицо во время этого рассказа. Думаю, что это и явилось причиной его болезни. И вот, вдруг, он начал говорить какие — то непонятные слова, нечленораздельные звуки. Одним словом, сошел с ума. Хорошо, что удалось во — время вырвать у него из рук оружие. Он был очень буйным бросался на людей, что — то кричал. Пришлось его связать и отправить в тыл в психбольницу. Дальнейшие следы его потерялись.

Этот рассказ произвел на меня огромное впечатление

— А тебя тот фриц, которого ты шлепнул в том городе, который мы освобождали, не донимает? Тебя еще в Особый отдел таскали за него, Обвиняли в том, что ты, якобы, вытрясал его карманы.

— Еще как донимает! Он до сих пор является мне по ночам. Первое время это вызывало страх и лишало сна, но с годами эти посещения происходят все реже и реже. Да и сам посетитель становится менее агрессивным. В начале он меня все обвинял. «Ты, почему убил меня? Ведь я сдался. Бросил оружие и поднял руки. Я просил тебя не убивать.»

Естественно, в ответ: — «Ты пришел в нашу страну, как завоеватель. Убивал ни в чем не повинных людей. Грабил и сжигал дома. Надо было очистить нашу землю от таких зверей, как ты!» А он опять: — «Но я же сдался! Пленных нельзя убивать! Ты совершил военное преступление и должен за это ответить!» Это мною парируется так:-"Неверно! Ты еще не был пленным! Это был бой. Ты в этом бою был убит!".

— Как ты думаешь, кто написал на тебя в Особый отдел о том, что ты, якобы, вытрясал карманы у убитого фрица? Пигольдин! Он много гадостей натворил! Еще такой вопрос. Как у тебя. со здоровьем? Последствия войны сказываются? — спросил Пошивалов.

— Еще как сказываются! При поступлении в институт мы проходили медкомиссию. Врачи разных специальностей осматривали нас и выдавали свое заключение о годности к учебе. Тогда врачи определили, что моя нервная система в очень плохом состоянии. Они ее назвали «лобильной».Приписали в год два раза проходить курс внутривенного вливания, Выполняю. Спросил врача, как долго это будет продолжаться? Сказали до конца обучения в институте, а лучше всю жизнь.. Да и пребывания в окопах, заполненных ледяной водой, не прошли бесследно. Не приведи господь! Вот так — то, брат!