Принцесса из рода Борджиа - Зевако Мишель - Страница 5

— Кардинал, — продолжала Фауста равнодушно, — не забудьте предупредить господина Клода.

— Палача?! — выдохнул кардинал. — Вы — само всемогущество и верховная власть! Будьте же великодушны! Не подвергайте меня страшной пытке вновь увидеть человека, который вырвал мою душу, украл у меня и обрек на смерть мою…

— Молчите, кардинал Фарнезе!

На этот раз в ее голосе звучала такая угроза, а глаза метали такие яростные молнии, что мужчина пошатнулся, задыхаясь; в глазах у него потемнело. Он покорился. Фауста же тихо добавила:

— Это произойдет нынче вечером, в десять часов. Идите, кардинал, действуйте. И заодно вручите вот это письмо герцогу де Гизу.

Дворянин взял запечатанное письмо и с поникшим видом вышел и спустился по лестнице, бормоча себе под нос:

— Проклятие тяготеет надо мной… Иди, презренный! Одним преступлением больше в этой мрачной череде! Ну что ж, значит так тому и быть!..

Оказавшись на Гревской площади, он прямиком направился к Бельгодеру. Лицо его снова стало суровым.

На передке повозки сидела испуганная Виолетта. Рядом с лошадью стояла Саизума, загадочная и неподвижная. В этот момент герцог де Гиз склонился к мошеннику-цыгану и прошептал:

— Эй, ты, висельник, сегодня некий дворянин передаст тебе мои распоряжения. Исполни их, если не хочешь лишиться головы.

— Я готов, сударь. Приказывайте!

— Хорошо. В таком случае, тебе дукаты, а мне — девчонка. А теперь прикажи ей спеть, чтобы мое присутствие здесь имело объяснение.

— Сию минуту. Виолетта! Виолетта!

Девушка вздрогнула, словно пробудившись от восторженных мечтаний. Она не видел Гиза, который с побагровевшим лицом пожирал ее взглядом… Пробираясь сквозь толпу, к ней приближался юный дворянин; его глаза были устремлены на нее. Их взгляды встретились. Молодой человек весь светился любовью; это был сын короля Карла IX, герцог Ангулемский.

— Виолетта! — завопил Бельгодер.

Вдруг из повозки донесся ужасный крик.

— Матушка! Моя матушка умирает! — пролепетала Виолетта, бросаясь внутрь.

Умирающая, которую она называла матерью, вцепилась руками в тюфяк, чтобы привстать, и широко раскрытыми глазами смотрела в маленькое окошко, словно завороженная страшным видением.

— Матушка! Матушка! — рыдала Виолетта.

— Господа! — кричал снаружи Бельгодер. — Сейчас я приведу сюда певицу. А тем временем знаменитая Саизума предскажет вам удачу во всех делах.

Саизума оставалась неподвижной. Ее горящий взгляд был прикован к кардиналу Фарнезе, к человеку, которого послали, чтобы уготовить смерть Виолетте. Цыган заметил этого человека в черном, пробравшегося сквозь толпу, в тот момент, когда в повозке раздались крики умирающей…

Кардинал увидел женщину в красной маске… Они смотрели друг на друга, словно два призрака, вопрошающие один другого о событиях давних и жутких.

— Виолетта! Виолетта! Сейчас же выйди! — рычал Бельгодер, поднимаясь по ступеням.

— Матушка! Матушка! — повторяла Виолетта, стоя на коленях рядом с больной.

Вдруг женщина повернула к ней лицо, выражавшее бесконечное сострадание.

— Виолетта, я сейчас умру, — прохрипела она. — Тебе нужно знать… Я тебе не мать!..

— О! — рыдала потерявшая голову девушка. — У вас помутился рассудок. Матушка, придите в себя!

— Я тебе не мать! А твой отец, Виолетта, ты думаешь, что твой отец — это господин Клод? Ты так думаешь? Но нет, это тоже неправда…

— Это предсмертный бред! — прошептала Виолетта в испуге.

— Твоя мать, — вновь еле слышно заговорила умирающая, — я не знаю, где она… Но твой отец, Виолетта!.. Твой отец!.. Хочешь узнать, кто он?.. Хочешь его увидеть? Гляди же, вот он!

Судорожным движением несчастная попыталась указать на человека, к которому был прикован ее взгляд.

— Святые угодники! — бормотала растерянная Виолетта. — Сжальтесь над моей матерью!

В этот момент горестная сцена была прервана дикими проклятиями, ибо в фургоне появился Бельгодер, угрожающе сжимавший огромные кулаки. Он бросился к девушке, схватил ее за плечи и резким движением заставил подняться.

— Вон отсюда! — проревел он. — За работу, певица!

— Гляди! — кричала умирающая. — Гляди и запоминай!

— Черт! — завопил цыган. — Теперь еще и Симона! Ну, погоди у меня!

Он яростно отшвырнул Виолетту вглубь повозки и бросился к Симоне — к умирающей! Повалив ее на подстилку, он одной рукой зажал ей рот, а другой стиснул горло…

Симона несколько секунд сопротивлялась, но внезапно, коротко застонав, дернулась и замерла; ее рука бессильно упала, однако была по-прежнему протянута к окну, как будто покойная все еще указывала на человека в толпе… на посланника Фаусты! На принца Фарнезе, любовника Леоноры де Монтегю… отца Виолетты!

Грубо отброшенная девочка упала и расшибла лоб; к счастью, она не видела страшной сцены: ни того, как Бельгодер зажал рот несчастной Симоне, ни того, как его железные пальцы стиснули горло бедной женщины… Когда Виолетта поднялась на ноги, негодяй уже встал; мрачный и удивленный своим преступлением, цыган отошел в сторону и проворчал:

— Я сжал чересчур сильно, должно быть! Но однако я вовсе не убивал ее! Смерть давно уже витала над ней, и я просто помог костлявой, вот и все!

Взгляд Виолетты упал на бледное лицо Симоны.

— Умерла! — воскликнула она. — Моя матушка умерла!

— Она спит, — пробурчал цыган. — Спи спокойно, Симона, спи глубоким сном…

— Умерла! — повторила девочка, утирая слезы.

— А я тебе говорю, она спит! — усмехнулся Бельгодер. — Вон отсюда, певица, вон! За работу!

Но Виолетта, не слушая злодея, упала на колени и зарыдала:

— О моя бедная матушка Симона, вас больше нет! Вы покинули вашу маленькую Виолетту! Вы никогда больше не обнимите меня! Когда я прибегала к вам и мы плакали вместе, мне казалось, что мои слезы уже не такие горькие и что ваша улыбка защищает меня от ударов жестокой судьбы! И вот вас больше нет!.. Моя мама умерла…

В это мгновение у полога повозки возникла цыганка Саизума. Ее платье ниспадало рельефными складками и было украшено медными медальонами, ослепительные белокурые волосы рассыпались по плечам, а лицо закрывала красная маска. Саизума вошла своим обычным размеренным шагом и, словно не видя ни Бельгодера, ни Виолетты, ни покойницы, села в глубине повозки. Вдруг она протяжно вздохнула и прошептала:

— Почему этот мужчина так на меня глядел? В каких глубинах ада я уже чувствовала на себе взгляд этих черных глаз? О! Снимите саван, укрывающий мои мысли! Разгоните туман моих воспоминаний! Господи, что это за призрак склонился над трупом моей умершей души?..

Она поднесла руки к лицу и сбросила маску на колени, словно та стала ее тяготить. Присутствовавшим открылось ее лицо. Странное, с застывшим выражением, бледное, как увядшая лилия, оно все же хранило следы ни с чем не сравнимой красоты, в которой было что-то трагическое, таинственное, бесконечно нежное и непостижимое…

Виолетта не могла прийти в себя от горя. Она беззвучно плакала, прижав губы к мертвенно холодной руке той, кого она называла матерью.

Бельгодер ходил взад-вперед и цедил сквозь зубы бранные слова, удивляясь собственному замешательству. Вдруг он взял гитару, на которой Виолетта обыкновенно аккомпанировала себе, и прорычал:

— Довольно! Если ты будешь так реветь, то не сможешь больше петь. Идем, певица, тебя ждут! Благородные господа, герцоги и принцы — достойное общество, хорошие сборы!

Виолетта поднялась, но, казалось, ничего не поняла.

— Прощайте, — прошептала она, — прощайте, бедная матушка Симона! Я вас больше никогда не увижу! Скоро вы совсем одна отправитесь на кладбище. Совсем одна… Без единого цветочка на гробе… Ведь ваше дитя может вам подарить одни только слезы…

Эта неожиданно явившаяся мысль о том, что через несколько часов ее мать унесут и что она слишком бедна, чтобы положить простой букет на ее могилу, мысль о гробе, который понесут по улицам без единой розы в знак памяти, словно это гроб преступницы или чумной, перевернула душу девочки; она вздрогнула, и сдавленное рыдание вырвалось из ее груди.