Принцесса из рода Борджиа - Зевако Мишель - Страница 14

Его громадные плечи сотрясались от рыданий. Он забыл обо всем, забыл, где находится, забыл, зачем пришел сюда…

— Ах, да! — сказал он, восторженно смеясь. — Пора домой… Понимаешь? Домой!

— В наш славный маленький домик в Медоне?..

— Нет… то есть… да! Почему мы здесь сидим? Идем же…

— Здесь! — прошептала Виолетта в ужасе. — О! Отец… но где же мы находимся?

— Мы…

Лицо Клода исказила судорога. Во взгляде мелькнуло безумие. Он повторил, дрожа:

— Почему мы здесь? Почему?!

— Отец, отец! Какой ужас написан на вашем лице! О! Я боюсь! Что это за дом?

— Что это за дом? — повторил Клод, озираясь по сторонам и проводя рукой по лбу. — Господи, я вспомнил… Бежим… скорее бежим отсюда!

Он рывком вскочил и схватил за руку девушку, охваченную таким же ужасом, какой она вдруг услышала в голосе своего отца. В этот момент отворилась дверь. Вся в черном, вошла Фауста.

Женщина устремила на Виолетту взгляд, полный жгучего любопытства.

— Так это, — прошептала она, — и есть ребенок, которого подобрал палач! Значит, это дочь Фарнезе! Что ж, тем хуже для нее… Ей придется умереть!

Клод окаменел. Фауста мрачно улыбнулась:

— Чего вы ждете, вы, поклявшийся повиноваться?

Клод отпрянул от нее, как дикое животное от ножа. Виолетта, дрожа, обратила растерянный взгляд на эту женщину в черном, которая так странно говорила с ее отцом. Фауста же по-прежнему спокойно повторила:

— Чего вы ждете?

Клод вздрогнул. Загородив собой Виолетту, он молитвенно сложил руки, униженно склонил голову и едва слышно пробормотал:

— Мое дитя, сударыня, это мое дитя… моя дочь! Видите ли, я потерял ее… и вот нашел… здесь! Представьте, что вы потеряли рай… и находите его в аду… Теперь вы все знаете. Идем, дочка. Пропустите нас…

— Мэтр Клод, — сказал Фауста, — почему вы не делаете свое дело? Палач, отчего ты не казнишь приговоренную?..

Услышав слово «палач», Виолетта с изумлением посмотрела сначала на черную женщину, а потом на своего отца. Крик страха и отчаяния вырвался из ее труди, она пошатнулась и закрыла лицо руками:

— Мой отец… палач!..

Клод смертельно побледнел. Он вдруг сгорбился, его плечи поникли, голова упала на грудь. Обернувшись затем к девушке, он устало проговорил:

— Не бойся… Я не коснусь тебя больше, если ты этого не захочешь… Я не буду говорить с тобой… я больше не назову тебя своей дочерью… Однако нам пора… Пойдем со мной. Сударыня, — произнес он вдруг, обращаясь к Фаусте, — вы только что совершили преступление — вы разорвали узы привязанности, которые соединяли меня, отверженного, с этим ребенком. Я говорю вам в лицо: это богомерзкое дело — открыть мою тайну единственной душе, которая любила меня! И я объявляю вам: берегитесь!

— Берегись и ты, палач! — прервала его Фауста без малейшего гнева, словно сама Судьба, которая лишает жизни, потому что лишать жизни — ее право. — Мы теряем время. Ты противишься? Или ты повинуешься?

— Повиноваться? Так вы не поняли? Моя дочь! Я вам говорю, что это моя дочь!.. Не бойся ничего, моя маленькая Виолетта, не бойся ничего… Да, ты моя дочь, но я не буду тебе докучать… все, что мне нужно, — это чтобы ты жила… пойдем же отсюда!

— Палач! — повысила голос Фауста. — Выбирай — умереть здесь вместе с ней или повиноваться!

— Повиноваться?! — зарычал Клод с искаженным лицом — Казнить свою дочь?!. Вы безумны, государыня! Дорогу! Дорогу! Или, клянусь адом, настал твой последний час!

Левой рукой он обхватил Виолетту за талию, приподнял ее и двинулся на Фаусту.

Фауста видела идущего на нее человека, огромного, похожего на лесного зверя, однако же не двинулась с места. Поднеся к губам свисток, который она носила на поясе, Фауста подула в него. Раздался короткий и пронзительный звук… В то же мгновение четырнадцать вооруженных аркебузами стражников ворвались в комнату смерти и выстроились перед Фаустой… Этот маневр был проделан с ошеломляющей быстротой.

Клод с полумертвой Виолеттой на руках отступил в глубину помещения, к стене. Оскалив зубы, как разъяренный пес, он свирепо смотрел на стражников и рычал нечто нечленораздельное, что должно было означать:

— Подходите, подходите! Дотроньтесь до нее, если посмеете..

Но стражники не приближались; без сомнения, Фауста заранее отдала им какой-то приказ. Вдруг Клод увидел, что они приготовили аркебузы!

— Как! Эти люди расстреляют мою дочь?.. — прошептал он.

Волосы у него растрепались, взгляд стал безумным, жилы на лбу вздулись от напряжения; он чувствовал, что его сердце разрывается, мускулы сводит судорогой, а нервы натянуты, как струна. Мысленно он лихорадочно искал способ спасти Виолетту.

— Целься! — скомандовал грубый голос.

В то же мгновение в комнате раздался вой, перешедший в дикий хохот; стражники увидели гигантскую тень, которая совершила отчаянный прыжок… Грянул выстрел четырнадцати аркебуз… Мрачная комната наполнилась дымом, и солдаты покинули ее.

Фауста осталась одна, неподвижная, с загадочной улыбкой на устах. Когда клубы дыма рассеялись, она поискала взглядом трупы Клода и Виолетты… палача и жертвы… и не увидела их! Клод и Виолетта исчезли!

Взгляд Фаусты блуждал по темным углам и наконец остановился на люке в центре комнаты… Люк был открыт! В зияющей пропасти колодца плескалась Сена… Фаусту охватила легкая дрожь — она вспомнила взрыв дикого хохота и отчаянный прыжок Клода!..

Фауста приблизилась к люку, наклонилась и прислушалась. Она немного постояла над черной бездной, в глубине которой плавали теперь два обнявшихся трупа… И бездна эта была куда менее черна и чудовищна, чем бездна ее души!..

Глава 6

ДОБРАЯ ХОЗЯЙКА

Расставшись с Крийоном на равнине Тюильри, шевалье де Пардальян и герцог Ангулемский миновали мельницу, вращавшую свои крылья на холме Сен-Рок, перешли ров и вернулись в Париж через Монмартрские ворота. Но вместо того, чтобы направиться на постоялый двор «У ворожеи», как предлагал Пардальян, они пересекли город, добрались до улицы Барре, расположенной между Ситэ и Сен-Полем, и вошли в простой дом, где оставили накануне свои нехитрые пожитки.

Дом этот принадлежал Мари Туше, матери юного герцога, и был ею получен от Карла IX. Он полнился воспоминаниями о короле, умершем так рано и такой ужасной смертью…

Все эти памятные предметы — портреты, оружие, охотничий рог, забытые шапочка и камзол, вышитый коврик с девизом «Пленяю всех», несколько томиков стихов Ронсара с пометками покойного короля, кубок позолоченного серебра, прочие мелкие вещицы — Карл Ангулемский рассматривал и перебирал, то и дело испуская меланхолические вздохи.

Карл зазвал Пардальяна к себе за тем, чтобы высказать ему тысячи мыслей, впрочем, сводившиеся к одной-единственной:

— Я влюблен!

Карл считал своими товарищами многих молодых дворян из Орлеана и Иль-де-Франса, но друг у него был один: Пардальян. А ведь он знал его всего лишь двенадцать дней: однажды вечером шевалье, явившийся неизвестно откуда и направлявшийся в Париж, оказался в Орлеане и нанес визит возлюбленной Карла IX. Мари Туше расплакалась, впервые после стольких лет увидев шевалье. Она была очень рада ему и долго рассказывала своему сыну о давних подвигах Пардальяна; юный герцог слушал ее, как слушают рассказы о рыцарских временах… На следующий день Карл Ангулемский собирался в путь; Мари Туше подняла на шевалье умоляющий взгляд:

— Я колебалась, отпуская мое дитя… но я буду спокойна, если вы даруете ему вашу дружбу.

— Сударыня, — сказал шевалье де Пардальян, целуя все еще прекрасную руку Мари Туше, — я направляюсь в Париж, где рассчитываю пробыть довольно долго. Я надеюсь, что господин герцог Ангулемский соблаговолит считать меня одним из своих друзей…

Мать Карла поняла обещание, заключенное в этих словах, и ответила улыбкой, в которой выразилась вся ее признательность. В дороге герцог проникся симпатией к своему спутнику; он не уставал восхищаться беззаботной походкой, звонким смехом, манерами, одновременно непринужденными и благородными, простыми и выразительными, язвительной речью, тонким профилем, дерзким и ироничным взглядом — короче, всем тем, что делало Пардальяна особенным человеком, одним из тех, кого нельзя не заметить.