Любовь шевалье - Зевако Мишель - Страница 11

— А где прелестная мадам Югетта? — поинтересовался Пардальян. — Сын попросил меня кое-что передать ей.

— Моя супруга сейчас появится. Однако, сударь, умоляю: отведайте нашей стряпни — на прощание, перед разлукой с Парижем.

— С удовольствием, друг мой! А вы тем временем несите все счета.

— Бог с вами, сударь… это не к спеху.

— Ну нет, мне не терпится уладить это дело!

— Конечно, раз уж вам угодно… не скрою: счет давно вас поджидает. Вы же сами два раза заговаривали об этом и два раза пытались расплатиться… Впрочем, о чем мы толкуем?.. За вами ведь такой пустяк… Вы уже несколько дней назад отдали бы его, если бы вас все время не отвлекали всякие непредвиденные события…

Тут в зал впорхнула очаровательная трактирщица.

— Югетта, прелесть моя, мы с сыном покидаем этот город, — обратился к ней Пардальян. — Отбываем в далекие края… И вот перед отъездом вспомнили, что нужно занести вам некоторую сумму…

— О, сударь, — пробормотал тронутый до глубины души Ландри. — Я сейчас сбегаю за счетом.

— Милая Югетта, — сказал меж тем хозяйке ветеран, — похоже, шевалье не сможет зайти сюда и вернуть долг, который хотел отдать лично вам…

— Но он ничего мне не должен! — горячо заверила старика Югетта.

— Не должен? Да нет! Еще как должен! Он прямо заявил мне: «Я в отчаянии, что мне не удалось отблагодарить красавицу Югетту — не деньгами, а двумя крепкими поцелуями — за ее доброе отношение ко мне. Обязательно передайте ей: ее пленительное личико навеки запечатлено в моей памяти!»

— Это действительно его слова? — прошептала хозяйка, зардевшись как маков цвет.

— Точно! Впрочем, по-моему, он не высказал даже половины того, что испытывает к вам. Теперь же — получайте обещанное…

Сказав это, ветеран встал и от всего сердца расцеловал Югетту в обе щеки. Затем он снова опустился на стул, взял бокал и громко провозгласил:

— За здоровье дивной Югетты!

— О, сударь, — отозвалась растроганная женщина, — я всю жизнь буду помнить эту любезную речь господина шевалье. Умоляю вас, заверьте его в этом. И в знак моей признательности я хочу передать ему кое-что…

— Да, да, моя прелесть?..

— Так вот. Скажите шевалье: она его обожает, — промолвила Югетта и не сдержала тяжкого вздоха.

— Кто это — она? — вскинул брови изумленный Пардальян.

— Та прекрасная девушка… Лоиза… Я не сомневаюсь: она отдала ему свое сердце… А он так страдает…

— Югетта, вы чудо!

— Да, он так мучился, что я не выдержала и открыла ему правду. Когда он возьмет Лоизу в жены, повторите ему это мое пророчество. Пусть помнит, что я первая заявила ему: его любовь взаимна!

— У вас редкая способность делать людей счастливыми, золотая моя Югетта, а к моему сыну это относится вдвойне! Черт возьми, с меня опять причитается!

И снова расцеловав хорошенькую трактирщицу, Пардальян-старший со всей серьезностью приступил к трапезе.

Под влиянием отменного вина достойнейшего Ландри ветеран предался сладким грезам: он уже видел себя на свадьбе Лоизы и Жана. Но неотложные заботы быстро вернули старика к действительности.

— Размечтался! — пробурчал недовольный собой Пардальян. — Мне же еще надо в Воровской квартал — подобрать пару надежных ребят… Вообще-то, я и без Югетты знал, что нас любят… Но вот как нам живыми и здоровыми выбраться из города?

Все хорошее, увы, когда-нибудь кончается — в том числе и замечательный обед. Убедившись, что все бутылки пусты, ветеран с удовлетворенной улыбкой пристегнул шпагу, взялся за кожаный пояс, в котором лежали три тысячи экю, прихваченные из ларя управляющего Жиля, и кликнул трактирщика. Излучающий счастье Ландри мгновенно подскочил к Пардальяну и вручил ему бумагу в целый локоть длиной. Пытаясь как-то обосновать чудовищную величину этого шедевра счетоводства, толстячок быстро заявил:

— Цифр, бесспорно, многовато, сударь, но я ведь даже не все вписал…

— Так внесите сюда все ваши издержки, любезнейший Ландри, — великодушно разрешил Пардальян.

— Ну если подсчитать точно, получится ровно три тысячи экю…

Ветеран достойно выдержал этот удар: не изменившись в лице, он принялся стаскивать с себя пояс. На лоснящихся щечках Ландри заиграл нервический румянец — в такое волнение привело его это историческое событие.

— Свершилось! — трепеща, прошептал достойный кулинар.

И вот эта-то идиллическая сцена была в один момент грубо прервана дикими криками.

— Это он! Хватай его! — заорали в три глотки мужчины, вломившиеся в зал; они выхватили шпаги и ринулись на Пардальяна. Загремели падающие стулья; рука Пардальяна, лежавшая на заветном поясе, мгновенно переместилась на эфес шпаги, и в воздухе сверкнула сталь клинка. Улыбку счастья на лице Ландри сменило выражение полной безнадежности и панического страха. Сильным пинком Пардальян опрокинул стол; со звоном полетела на пол посуда; мадам Югетта метнулась в кухню. А три человека, вне себя от гнева, стремительно атаковали старого вояку.

— Теперь уж никто тебе не поможет! — вопил один.

— Никаких поручителей! — завывал второй.

Это были Келюс и Можирон. Третий мужчина не произнес ни слова; он в холодном бешенстве наступал на ветерана. Это был Моревер. К «Ворожее» они заглянули лишь на всякий случай, просто вспомнив, что Пардальяны долгое время обретались на этом постоялом дворе. Шевалье они здесь не обнаружили, но, заметив его отца, без колебаний бросились в атаку.

Ветеран, еще не вполне оправившись от ран после боя на Монмартрской улице, героически защищался. Однако на него наседали три разъяренных противника; старик оборонялся, как мог, но нападавшие все же оттеснили его вглубь зала. Бой проходил в полном молчании. Придворные хотели только одного: уложить Пардальяна на месте, а затем отправить на тот свет и его сына. Они не расходовали сил зря, не теряли злой рассудительности и слаженно наступали, выбирая подходящую минуту для рокового удара. Пардальян подался назад. К сожалению, путь на улицу был отрезан неприятелем. Ветерана загоняли в дальний угол зала, к распахнутой двери в небольшую гостиную, где, как нам известно, устраивали когда-то вечеринку стихотворцы, содружество которых называли Плеядой. Натиск придворных становился все ожесточеннее, и Пардальян, пятясь от них через зал поэтов, вскоре оказался возле самой дальней комнатки.

— Ну, теперь ему не скрыться! — удовлетворенно процедил Моревер.

«Судя по всему, я испущу дух не на руках у сына!» — промелькнуло в голове у старого солдата.

Но вдруг он заметил приоткрывшуюся дверь в темную кладовку; оттуда было два выхода: один — в подвал, второй — в узкий коридор, ведший на улицу. Не успели придворные понять, что случилось, как дверь кладовки резко захлопнулась, едва не расквасив им носы. Но закрыл ее не Пардальян, которому удалось в последний миг шмыгнуть в чуланчик. Это сделала прелестная мадам Югетта! Когда очаровательная трактирщица сообразила, что ветерану сейчас придется плохо, она выскочила из большого зала, помчалась по улице к задним дверям, поспешно их отомкнула и притаилась в темной каморке над погребом. Увидев же, что Пардальян влетел в кладовку, Югетта тут же навалилась на дверь и щелкнула ключом в замке.

— Это вы! — вскричал потрясенный старик.

— Вам надо торопиться! — волновалась милейшая хозяюшка, увлекая Пардальяна к выходу из здания.

— Нет уж! Сперва я должен вас поблагодарить! — заявил Пардальян-старший, твердой рукой обнял мадам Югетту за талию и громко чмокнул спасительницу в щечку, а потом и в другую.

— Один поцелуй — от меня, второй — от шевалье!

Потом ветеран кинулся бежать по длинному коридору и в следующую минуту уже мчался по улице Сен-Дени.

А придворные атаковали закрытую дверь.

— Ты от нас не спрячешься! Мы все равно до тебя доберемся! — вопили Можирон и Келюс.

Моревер бросился на поиски молотка, чтобы вышибить запор. Он влетел в большой зал, где едва не смел со своего пути невозмутимую мадам Югетту.

— Молоток! Дайте молоток! — заорал Моревер.