Кровное дело шевалье - Зевако Мишель - Страница 11

— Да, это правда. Я шла сюда, чтобы поговорить с Франсуа. Но я рада увидеть отца моего дорогого мужа.

— Вашего мужа?! — яростно взревел коннетабль. — Как вы смеете называть так моего сына? Этой ночью Франсуа признался мне во всем. Я знаю все, вы поняли? Все! Мне известно, как вы со своим папенькой ловко окрутили моего мальчика и заставили его жениться на вас. И он заключил этот брак, позорящий имя Монморанси.

— Это подлая ложь!

— Что?! Да вы отдаете себе отчет?..

— Ваше поведение, милостивый государь, недостойно дворянского титула и герба! Если бы мой отец, которого вы убили, смог встать из могилы, он отхлестал бы вас по щекам и его не остановил бы даже ваш возраст… Как вы можете оскорблять даму, принадлежащую к вашей семье?!

Слова Жанны не были словами уязвленной женщины; это была речь оскорбленной королевы.

Потрясенный Монморанси побагровел, потом побелел; он хотел позвать слуг, но, слава Богу, опомнился. Знаменитый полководец сдался, восхитившись твердостью духа этой хрупкой женщины, и замер перед Жанной в почтительном поклоне.

— Господин мой! — снова заговорила она, пытаясь справиться со своими чувствами. — Вы полагаете, что вам все известно! Но как вы заблуждаетесь! Нет, вы не знаете чудовищной правды; не знает ее и мой горячо любимый муж, которому принадлежу я душой и телом… Во имя Франсуа, во имя этого невинного ребенка, во имя нашей любви — умоляю, позвольте мне рассказать вам все, господин коннетабль!..

Прекрасная и мужественная речь Жанны, ее нежное лицо и душевная стойкость тронули сердце старого герцога.

— Я готов вас выслушать, мадам, — вежливо проговорил он и покосился на спящую малютку. Жанна заметила этот взгляд, и в душе ее затеплилась надежда. Не в силах скрыть материнской гордости, она взяла младенца на руки, ласково поцеловала и, преодолевая робость, протянула суровому деду.

В этот миг каменное сердце старика дрогнуло. Наклонившись над ребенком, он поинтересовался:

— Как вы его назвали?

— Лоиза! — улыбнулась Жанна.

Старый герцог разочарованно отпрянул. Девочка! Даже не прикоснувшись к малышке, он опустился в кресло и сказал:

— Итак, мадам, я вас слушаю… Можете быть со мной откровенной, вам нечего опасаться.

Жанна почувствовала, что старик решительно подавил зародившуюся было в его душе неожиданную симпатию к ней. Однако, несмотря на это, призвав на помощь все свое мужество, молодая женщина твердо вознамерилась объясниться с отцом Франсуа начистоту.

Она поведала старику о первом свидании с Франсуа, о внезапно вспыхнувшей страсти, о пылких признаниях и горячих клятвах. Она рассказывала — и речь ее, полная любви и нежности, лилась, словно дивная песнь…

Затем старик узнал о ночном венчании, об угрозах Анри, о рождении Лоизы и о тех ужасных муках, что выпали на долю несчастной жены и матери…

Жанна ничего не утаила, старик же слушал ее горестную исповедь в полном молчании. Страдания Жанны не взволновали его. Герцога заботило только одно — как спасти от бесчестия имя Монморанси.

В отчаянии несчастная женщина бросилась на колени и протянула руки к жестокому отцу своего супруга. Рыдания сотрясали все тело Жанны:

— Монсеньор, я вижу, вы мне не верите! Господи, я не смогла достучаться до вашего сердца!.. Но, клянусь, все, что я говорила, — правда, чистая правда… Я готова поклясться на святом Евангелии, нет, я клянусь жизнью Лоизы, моей дочери!.. Почему вы молчите? Почему не хотите поверить мне?.. Монсеньор, ведь Франсуа — ваш сын, а Лоиза — ваша родная внучка… Пожалейте, пожалейте меня, я больше не выдержу, я умру!..

Жанна умоляла, а старик коннетабль, глядя на обессилевшую, измученную женщину, размышлял…

— Я не сомневаюсь в вашей искренности, мадам, — проговорил наконец коннетабль, — как не сомневаюсь и в том, что каждое ваше слово — правда…

— Благодарю Тебя, Господи! — вскричала обрадованная Жанна. — Моя дочь спасена!

Каменное сердце коннетабля снова дрогнуло, но, быстро справившись со своими чувствами, он решительно заявил:

— Я не знал о той роли, которую сыграл в этой истории мой сын Анри. Франсуа ни о чем таком даже не обмолвился. (А вот это уже было ложью! Франсуа рассказал отцу о «признании» брата.) Говоря, что мне все известно, я намекал на ваше тайное венчание. Решившись жениться против моей воли, Франсуа тяжко оскорбил меня и показал, что преступно пренебрегает интересами нашего рода. Этот брак не может быть заключен, мадам!

— Но он уже заключен! — пролепетала Жанна. — Мы ведь женаты уже целый год!

Коннетабль не спеша вытащил из-за обшлага камзола две бумаги, одну из которых, расправив, подал Жанне:

— Взгляните-ка!

Жанна быстро прочла документ, и лицо ее залила смертельная бледность. А написано на листе, который дрожал в ее руке, было следующее:

«Повелеваю нашему прево, господину Теллье, схватить Франсуа, графа де Маржанси, старшего сына и наследника рода Монморанси, полковника нашей швейцарской гвардии, и заключить оного Франсуа в нашу королевскую темницу, именуемую Тампль, где ему и надлежит пребывать до той поры, пока не придет ему время предстать перед Богом. Такова наша королевская воля»

— О господин мой! — ломая руки, зарыдала Жанна. — Но за что? Чем провинился перед вами Франсуа? Обречь собственного сына на пожизненное заключение! Или вам просто нравится пугать меня?

— Мадам, — холодно проговорил Монморанси, — эта бумага еще не подписана. Однако помните: я королевский коннетабль. Скоро король пожалует сюда. И стоит мне только протянуть ему этот документ, поклониться и сказать: «Не изволите ли подписать, ваше величество?», как завтра же, мадам, вашего любимого бросят в темницу.

— Боже, какой ужас… Нет, не может быть… За что же?

— Он совершил преступление — он женился на вас.

— Преступление! — прошептала Жанна, чувствуя, что теряет рассудок. — Так покарайте же меня… лишь меня одну!

Глаза коннетабля засветились злой радостью.

— Хорошо, мадам, ознакомьтесь теперь с другой бумагой. Это ваше прошение о расторжении брака.

— Нет, нет, умоляю вас! Лучше смерть! — воскликнула Жанна.

— Развод, конечно, получить непросто, расторжение брака — дело сложное, но с помощью его величества…

— Сжальтесь надо мной! Я молю лишь о справедливости!

— Думаю, его святейшество папа римский с благосклонностью рассмотрит ваше прошение… Вам нужно только поставить свою подпись…

— О, нет… Я не откажусь от Франсуа, он мой, мой!

— Подпишите, мадам… и папа расторгнет этот брак.

— Но как же моя дочь? Из-за вашей жестокости у нее не будет ни отца, ни имени!

— Прекратите, мадам. Одну из этих бумаг я скоро положу перед королем. Или прошение о расторжении брака будет нынче вечером послано в Рим, или Франсуа отправится завтра в тюрьму. Ваша подпись спасет его…

— Смилуйтесь! — рыдала Жанна.

Тут у парадного подъезда грянули восторженные клики:

— Король! Да здравствует король!

Запели фанфары, по каменным плитам застучали каблуки множества придворных, сопровождавших Генриха II. Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге вырос дворецкий:

— Мой господин! Его величество уже здесь!

— Что ж, прощайте, мадам, — медленно проговорил Монморанси. — Вы можете разорвать прошение о расторжении брака. Я передам королю приказ, касающийся Франсуа, и ваш муж умрет в тюрьме.

— Стойте! Я подпишу! — простонала измученная жертва.

И она подписала роковую бумагу…

Не глядя на бедную женщину, коннетабль вырвал у нее из рук вожделенный документ, засунул его за обшлаг камзола и чеканной походкой жестокого, привыкшего к страданиям и смерти солдата двинулся навстречу королю Генриху II.

Стены дворца Монморанси содрогались от приветственных криков:

— Да здравствует король! Да здравствует коннетабль! Да здравствует король! Король… Король…