Эмигрант с Анзоры - Завацкая Яна - Страница 27

Понятное дело, думал я, каким-то чудом удерживаясь в седле. Сейчас поднимут по тревоге охрану, далеко нам не уйти. Доехать до Баллареги – и думать нечего. Я бросил взгляд на индикатор бензина – ха-ха… на полчаса езды, от силы. Потом скар станет совершенно бесполезным, нам никто, никогда, ни при каких условиях не позволит его заправить. Поднимут вертушку, засекут, выпустят машины… действия Треугольных предугадать не трудно. Арни это тоже явно понимал, потому что при первой же возможности свернул с шоссе на какую-то проселочную дорожку, а с нее – чуть ли не на лесную тропинку. Скар подпрыгивал и ревел на каждой кочке. Но лес прикрывал, и появилась надежда, что нас, может быть, потеряют.

Только бы от преследования уйти… хрен с ним, с транспортом, пешком до Баллареги дотопаем. Лишь бы уйти сейчас. Бог, сказал я, если ты есть все-таки, помоги нам уйти, пожалуйста. Может, я не прав, может, мы ошибаемся, мы потом это поймем. Но помоги уйти сейчас. Голова начала кружиться. Сознание бы еще не потерять. Арни вдруг остановил машину. Спрыгнул с седла.

– Ты чего? – спросил я, едва ворочая языком.

Тихо было так вокруг… Листья только шуршали, падая. Удивительно тихо, после всей этой гонки, стрельбы, рева мотора.

– Показывай, – сказал он, – куда он попал?

Я только сейчас понял, что левая рука моя все это время, оказывается, страшно болела и мешала. То есть, что мешала, я чувствовал, конечно. И она не то, что болела, а просто находилась в огне. То есть ее просто не было уже, а был сплошной огонь. Он жег, конечно, но как бы отдельно от моего тела. Кровь лилась потихоньку, темная, видно венозная.

Арни только глянул, и тут же сбросил куртку, стал стягивать рубашку свою, грязную и заскорузлую от крови. Понятно, больше перетянуть у нас нечем. Арни оторвал рукав, относительно чистый, разделал его на две половины и стал изо всех сил затягивать мне рану.

– Пуля там сидит, – сообщил он безжалостно, – в кости, похоже. Дрянь дела…

Я сглотнул комок.

– Давай мою рубашку, – сказал я, – она хоть почище.

Арни согласился. Из рубашки он скроил вполне приличный бинт и туго замотал мне предплечье.

– Крови ты много потерял, дрянь,– сказал он озабоченно, – хорошо бы сейчас уже остановилась…

– Вряд ли там крупная вена задета… это не такое уж кровотечение, – сказал я. Мне доводилось видеть хорошее кровотечение. Но на душе было как-то пакостно… тревожно как-то. Если бы я точно знал, что рана эта меня доконает, что крови ушло слишком много, или что кровь не остановится, или что начнется нагноение, я бы, может, и успокоился. А так, когда не знаешь, чего ждать, что думать…

Какого черта! Я разозлился на себя. Теперь уж мы обязательно дойдем. Это смешно, от Райзнока не дойти до Баллареги. Доползем, как угодно – но доберемся… здесь всего дня два ходу. Может быть, нас и не поймают… Еще есть банка консервов, немного сухарей.

– Главное, не ошибиться с направлением, – сказал я озабоченно.

– А чего направление? – ответил Арни. – Райзнок находится точно на юге от столицы. Пойдем на север, по солнцу, и рано или поздно все равно выйдем. Тебе идти-то не тяжело… с рукой?

– Не с ногой же. Если ты можешь идти, то и я могу.

Да и выхода, если честно сказать, у нас не было.

Мы шли три дня и так и не добрались до Баллареги.

Мы уже видели дым, поднимающийся из ее труб. Прошлой ночью мы стояли на холме и созерцали сияние огней в долине, оконный свет всех общин Баллареги. А за день мы смогли пройти совсем немного. Совсем немного.

Немного мы прошли и вчера – нас снова засекли Треугольные, и нам снова удалось уйти, но к столице мы почти не продвинулись. Практически мы шли только в первый день. Мы съели все, что было в мешке, и только зажигалка еще оставалась у нас. И как это ни было опасно, но в эту последнюю ночь я развел огонь. В яме, в полуоблетевшей рощице посреди степи.

Слишком уж холодно…

Арни сидел, привалившись боком к бревну, и хрипел. Я не думал, что это будет так страшно. Моя рука разламывалась от боли, но хуже были эти хрипы… это были уже не нормальные, привычные дыхательные шумы, это был сип какой-то, предсмертный сип. Сегодня мы шли очень медленно. Мы останавливались у каждого поваленного дерева, где можно было присесть. Я пробовал нести Арни, но слишком уж болела рука. Арни два раза убедительно объяснял, почему я должен его оставить и идти в одиночку, второй раз я чуть не треснул его… сдержался, конечно.

Мне казалось, что я и сам задыхаюсь. Что это мне не хватает воздуха… время от времени на меня нападали приступы судорожного кашля. Впрочем, я действительно был болен, кололо в боку, голова кружилась – от раны или от начавшегося воспаления легких. Возможно, у меня был жар… не знаю. Мне было не до того сейчас.

– Ланс, – прошептал мой друг в промежутках между хрипами, – завтра ты дойдешь… до Баллареги. Ты должен… обязательно.

– Завтра я найду какой-нибудь транспорт. Лошадь или скар. Или машину. И мы поедем, – пообещал я. Действительно – это был единственный приемлемый вариант. Арни не дойти самостоятельно.

Сейчас, при свете костра, его лицо уже не выглядело так страшно, как днем. Днем – светящиеся огромные глаза в черных провалах, на восковом, мертвенном лице, еще и со ссадинами. Сейчас он выглядел почти нормально. И даже, казалось, почти не задыхался, так, губы судорожно вздрагивали… И хрипы стали тише – на самом деле это значило, что дышать ему становилось все труднее.

Он не задохнется, подумал я. Умирают от другого… не справляется сердце, кровь становится ядовитой.

Верю ли я в то, что завтра удастся найти повозку, скар или хоть что-нибудь? Что Арни сможет сделать хоть шаг? Хотя бы подняться?

К утру ему всегда становится хуже.

– Ты бы поспал, Ланс… что толку сидеть.

Я ничего не отвечал… спать. Это сказать хорошо – спи. Как только закроешь глаза, так забываешь обо всем, и боль подступает. Такая, что хочется встать и залезть на ближайшее дерево. Она, конечно, и так не легче…

И вся ночь впереди. Самое страшное во всем этом – вся ночь впереди. Это хуже боли, хуже страха за себя и за Арни. Великий Цхарн, что бы я ни отдал за то, чтобы приблизилось утро…