Трубка снайпера - Зарубин Сергей Михайлович - Страница 51

Щёлкнул лейтенант каблуками начищенных сапог, повернулся и вышел.

В тот же день выдали Номоконову «Памятную книжку снайпера». В ней записали, что стрелок имеет на своём счёту 76 убитых гитлеровских солдат и офицеров. Ниже — особая запись, скреплённая полковой печатью: «По данным разведки, 25 октября 1941 года С. Д. Номоконов уничтожил представителя гитлеровской ставки, инспектировавшего войска переднего края. Снайперу объявлена благодарность командира дивизии».

Все в порядке теперь, все на месте. Правильно, лейтенант! И новый командир полка нашёл время, чтобы прийти к снайперам, хорошенько с ними поговорить, узнать, как они живут, как воюют, в чём нуждаются. А потом человек с густым голосом кивнул Номоконову, попросил его проводить и в темноте у блиндажа руку протянул:

— Извиняюсь, товарищ Номоконов. Нервы у меня… Плохо мы тогда воевали, отступали… Много было в наших рядах паникёров, разболтанных людей.

— В машине не было эдаких, командир. На фронт люди двигались, воевать. Однако, о своей земле думали, защищать её встали. Догадался, почему обидел людей? Не за то, что гусем шли, не за то, что обмотки плохо крутили… Это как руки поднимать перед фашистами? Забыл?

— Ну, хорошо, хорошо, — зарокотал полковник. — Все ясно, молодец.

И ушёл.

С лёгким сердцем шёл в бой Номоконов. Укрывшись в яме за вывороченным пнём, вспоминал он события последних дней, мысленно благодарил своего командира взвода.

Первые километры освобождённой земли… Запомнилась Номоконову «частная наступательная операция» дивизии —лишь после третьего штурма цепи пехотинцев прорвали первую линию вражеской обороны. Пули Номоконова дырявили ожесточённо сопротивлявшихся врагов, настигали убегающих, останавливали офицеров. С высоты бил пулемёт, никому не давал подняться, и на глазах солдат, лежавших рядом с ним, Номоконов истребил весь расчёт.

На гребне высоты, отвоёванной у врага, остановился снайпер, оглянулся, осмотрел долину, так долго бывшую «ничейной». Как растревоженный муравейник, кипела теперь она. Среди сновавших серых фигурок появлялись вспышки пламени, сизые купола разрывов, клочья дыма. Фигурки падали, исчезали, вновь поднимались и упорно продвигались вперёд. Шла подмога. Цепи охватывали подножие горного кряжа, поднимались по склонам, исчезали в лесу. Хорошо виднелся и островок ельника— разгромленный вражеский опорный пункт. Возле него в день первого снега на старую звериную тропинку, на которую артиллеристы выкатывали теперь большую пушку, упал гитлеровский генерал. Добрая была охота! Понял Номоконов, что уже не вернётся в свой блиндаж. Последний рубеж, на котором осенью закрепилась отступавшая 34-я армия, оставался позади.

Номоконов обернулся и помахал рукой.

Прощайте, бугорки, пни, насквозь простреленные, переломанные ёлочки! Вы укрывали солдата, заслоняли от пуль, и он кланяется вам, шепчет слова благодарности.

И на запад долго смотрел Номоконов. Поодаль бугрились лысые тусклые холмы, виднелись низкорослые ели с обломанными сучьями, серо-зелёные валуны, овраги. Холодная, но своя земля. Закинул солдат винтовку за плечо и пошёл на звуки удаляющегося боя.

На новой позиции снайперы выбрали для жилья блиндаж, оставленный врагами. Солдаты подметали пол, мыли закопчённые стены, а лейтенант Репин подходил к ним и расспрашивал о результатах работы в наступательном бою. Видел Номоконов: в тот день после каждого его выстрела падали на снег немецкие солдаты.

Твёрдо сжимались губы таёжного зверобоя. «Если вы этого хотели, — мысленно говорил он, — получайте нашу землю…». Когда подошёл к нему лейтенант, он сказал:

— Запиши трех, пулемётчиками были… А так… Много я сегодня, лейтенант…

Солдат стоял у железной печки и подбрасывал в топку мусор, который сметали товарищи. Среди вороха бумаг мелькнула красочная обложка журнала. Номоконов подобрал её и стал рассматривать.

На всю жизнь запомнилась картина.

По улице большого города грозным строем шли немецкие солдаты. С балконов и тротуаров их приветствовали женщины, бросали охапки цветов.

— Кто так встречал фашистских захватчиков? Скажи, старший сержант.

— Не наши, — разъяснил старший сержант Юшманов. — Журнал немецкий, сфотографировано в Германии… «Берлин, август 1941 года, — читал он. — Солдаты уходят на Восточный фронт».

Видел Номоконов: молодые люди, шагавшие по улицам большого города, шли убивать, грабить его страну в полном согласии со своими матерями. Радовались женщины, шляпами махали, платочками. Немецкие матери бросали цветы под ноги солдат, шагавших на войну.

— Не встали на пути своих сыновей, — задумчиво проговорил Юшманов.