Крыса - Гомбрович Витольд - Страница 3

Но крысы не было.

А ведь немыслимым казалось, чтобы грызун, столько лет в столь тесном и мучительном союзе с особою его пребывавший, соединенный с его особой в истязательную систему, привыкший к его особе более, чем когда-либо какое-либо животное привыкало к человеку, — немыслимым казалось, чтобы грызун (нельзя еще забывать о такой вещи, как слепая привязанность животных) мог оторваться от него, исчезнуть, отступиться — просто так, здорово живешь…

Но крысы не было.

Когда же вдруг что-то продолговатое стремительно промелькнуло по краю большого солнечного пятна и скрылось…

Неужто крыса?

Гуляка водил туда-сюда, шарил взором, не будучи абсолютно уверен, но опять что-то зашуршало в сухой листве.

И опять — неужели крыса?

Да, почти наверняка — крыса.

Он — шаг, а за ним — шмяк

Верный друг крыса!

Он — прыг, а за ним — шмыг

Верный друг крыса!

Хулиган бросился к дереву, притаился в дупле, а крыса бросилась в кустарник, притаилась в кустах. Но дупло не обещало надежной защиты — невменяемый грызун, ослепленный светом дня, исторгнутый из подвальной тьмы, мог шмыгнуть под ноги, юркнуть в штанину. Разве не следовало ожидать, что извлеченная из темноты крыса, перепуганная, разоблаченная, в панике кинется искать какое-нибудь убежище, что-нибудь знакомое, а что могло быть более ей знакомо, чем штанина Хулигана? К какой другой норе она привыкла больше? И разбойник вдруг отчетливо осознал, что щели и дыры, которые ему принадлежат, ямки и закоулки, которые — хочет он того или не хочет — имеются в теле и между телом и одеждою, всего желаннее крысе, это ее укрывища. Поэтому Хулиган выскочил из дупла и, гонимый страхом, рванул напрямки куда глаза глядят, а за ним (почти наверняка) низко над землей метнулась крыса. О, только бы отыскать яму, нору, расселину, щелку, укрыть спину, спрятать ноги, оградить себя со всех сторон, перекрыть доступ к своим таким соблазнительным впадинкам, щелям и дырам;.. и разбойник, выбравшийся из-под земли, мчался, мчался, мчался по лугам, лесам, долинам, холмам, полям и оврагам, унося дырки своя, а за ним (вероятно) мчалась крыса. Собрав последние силы, бандит бросился к какому-то лазу, который аккурат ему подвернулся, не помня себя, втиснулся в проем; оберегая впадины своя, и зарылся в солому. Лишь спустя несколько минут заметил ошалелый злодей, что отверстие, в которое он проник, было проломом в деревянной стене сарая, и влез он в сарай, точнее, в ригу. В любую секунду, однако, из соломы могла выскочить крыса и забраться под мышку или во впадинку между складок рубахи, так что Хулиган высунул голову и настороженно огляделся. Но что это? Сон или явь? Где я? Эге, да это знакомый сарай! Кто же там лежит на току, на соломенной подстилке у противоположной стены? Эй, это же Марыся, Марыська! Эгей, Марыська тут лежит, Марыська отдыхает, Марыська спит, мерно дыша, ах, эге-гей, Марыська, Марысечка! Ой, дана, дана, Марысенька! Окороченный, до самых потрохов пронизанный крысиным страхом разбойник впился в спящую взглядом — верить не верилось, что это она… Девушка лежала, погруженная в сон, с полуоткрытым ртом, и Хулиган вскочил — вот сейчас, сейчас он запоет, заревет, как прежде — как в былые времена: “Марыся, Марыся, эх, Марыська, Марысенька…”

И вдруг сбоку вылезла крыса.

Изрядных размеров крыса высунулась из-под балки, осторожно скользнула на ток и замельтешила возле Марысиной юбки.

Опять, значит, крыса.

Рядом с Марыською — крыса.

На сей раз Хулигану не померещилось — осязаемая, доподлинная крыса мельтешила в четырех шагах от него на току. Разбойник замер. Вероятно, это был другой зверек — не тот, которым его истязали, — но крысы все настолько похожи, что полной уверенности у страдальца не было. Больше того, он также не был уверен, не оставило ли в нем долголетнее и мучительное общение с одним из этих грызунов нечто притягательное для крыс вообще. Однако пуще всего он боялся, как бы не кинуться с перепугу на крысу: ведь тогда крыса с перепугу могла кинуться на него — нет, нет, надо действовать осмотрительно, как нельзя деликатнее обозначить свое присутствие, только чуть-чуть всполошить крысу, чтобы она снова спряталась в нору. Ради Бога! — избегать резких движений, не поддаваться панике, не заразиться дикой, подземной; мельтешаще-егозящей невменяемостью, свойственной этим страшным, шуркающим, визжащим, хвостатым обитателём подземелий! Разбойник отыскал место, где, по всей вероятности, находилась крысиная нора, и приготовился было к деликатному, едва слышному вспугиванью — в полной почти тишине, с легким только шорохом или, самое большее, покашливаньем — как вдруг… крысу почему-то потянуло под правое колено девки. Она шмыгнула туда, и Хулиган замер: да, крыса коснулась ее, мерзкая тварь отерлась о ногу его девушки, его Марыськи — Марысечки!

И это самое прикосновение, это, страшнее всякого страха, отирание крысы о Марыську заставило бандита… взреветь! Он взревел, как прежде, что было мочи, на весь белый свет, испустил давнишний свой неотразимый рык и бросился на крысу — с таким неистовым воплем, так плотно в броню рева закованный, что крысе ни за что было не пробиться сквозь этот рев к нему в штанину! И, не думая вовсе, что отрезает крысу от норы, злодей с ревом бросился на нее в лобовую. О, внезапный бросок Хулигана, о, прыжок крысы в сторону, о, отскок и подскок и рывок и скачок — и мгновенно овладевшая ревущим бандитом уверенность, что крыса от него не уйдет, что он крысу настиг, что он убьет крысу, напрочь лишенную дыр и нор!.. Уж не знаю, продолжать ли рассказ? Произнесут ли уста самое страшное? Ой, кажется, произнесут, ибо нет предела ужасному, да, да, безжалостность беспредельна, ужас, коли уж начнет множиться, множась, множится — множится, множась — бесконечно, безгранично, безудержно — и, нарастая, перерастает самого себя — автоматически. Ой, кажется, уста мои это произнесут: крыса… полуослепший грызун, перепуганный и преследуемый, одержимый тупой и неодолимой манией дырки… крыса вскочила Марыське в рот, шмыгнула, нырнула в темную дыру полуоткрытого рта спящей о разверстых устах девки. И прежде чем Хулиган успел опомниться, он это увидел: крысу, ныряющую в рот, в панике ищущую укрытия в любимой полости рта! О, автоматизм! Марыська, разбуженная, еще не придя в себя, чисто автоматически, молниеносным движением сжала любимые челюсти — и нарушился автоматизм ужаса, пришел конец крысе с отгрызенной, отделенной от туловища головой, настигла крысу смерть.

Не было больше крысы.

А Хулиган постоял еще перед обгрызенной крысиной смертью в любимой полости рта любушки своей Марыськи. И с тем ушел.

Он — прыг, а за ним — шмыг

Смерть крысья.

Он — шасть, а за ним — хрясть

Смерть крысы в полости рта Марыси.