Варяжский круг - Зайцев Сергей Михайлович - Страница 9

Вот так и получилось, что Эйрику больше не к кому было обратиться за помощью, только к Рагнару, по совету Ингунн – потому что между Рагнаром и ее отцом уже много раз пробежала бешеная собака. Вышло, как и ожидали: Рагнар не побоялся помочь Эйрику и обещал взять его с собой, чтобы через два-три года вернуть в Бирку богачом.

Эйрик сказал:

Игрец опять подумал про Настку. Или не переставал думать о ней. Когда Эйрик рассказывал про Ингунн, Берест видел перед собой только Настку. Он подумал, что всюду дуют схожие ветры. Недобрые силы! Срывают листья, путают траву.

Посветлело. Но утренний туман покрывал и реку, и лес. Только малый клинышек степи был доступен взгляду.

Там в высокой траве, скрытый до пояса, шел человек. Он то и дело озирался, потом вдруг менял направление и внимательно смотрел себе под ноги – искал следы.

– Это Ингольф! – узнал Эйрик.

Берсерк поднялся на пригорок, сказал:

– Рагнар зовет. Все уже на веслах.

При этом один глаз у Ингольфа сильно косил.

Возвращаясь, обнаружили в траве мертвого жеребенка. И рассказали Ингольфу про плач кобылицы. Берсерк пощупал труп ладонью и объяснил:

– Это знак нам: тиун Ярицлейв отыскал Атая и Будука и избил. Уже остыли их тела.

Глава 4

Киев – город городов, город между небом и землей, между севером и югом. Ключ ко всем дорогам – Киев. Гостям в киевских воротах приготовлены хлебы. Врагам высокий Киев – как высокий порог. О него спотыкаются враги.

Теперь, впервые попав в стольный город, Берест мог убедиться в правдивости всего того, что ему доводилось слышать о Киеве. Игрец стоял в ладье под парусом в толпе восхищенных варяжских купцов и видел перед собой городской посад – это бесконечное Подолие, огороженное деревянным столпием. Хоромы на хоромах, кузни с дымами, гончарни, амбары, винокурни, церкви, торговые ряды… И над всем этим круто поднимается Гора. А на ней великий Ярославов город, сплошь заставленный теремами и храмами, окруженный невиданным земляным валом и стенами, да с тремя воротами. Слушать про этот вал, не видя его прежде, – значит, наживать себе врагов. Ни одному слову не поверишь. Высотой этот вал, как семь человек, составленных друг другу на плечи, шириной – человек двенадцать. Насыпан вал, как на основу, на огромные дубовые клети. А чтобы те клети собрать, дуб свозился не один год со всех сторон; бывало, очень издалека. И вырубили при князе Ярославе для одного только киевского вала тридцать три огромных дубравы. Дубы же там были не кряжистые, а все больше прямые, как сосны, и очень высокие. Строили вал четыре года. Тысяча человек работала на нем изо дня в день.

– Богоизбранный город! – сказал отец Торольв.

Киев был застроен так тесно, что могло показаться с реки, не оставалось в нем места ни для улиц, ни для площадей. Но едва только ступишь на землю, увидишь, что здесь достаточно широки улицы и часты площади. И место есть всему, что заслуживает места.

В этом городе все торговали, все менялись – от босоногого мальчишки с хитрым лицом до глубокого старца с лицом бесстрастным. Город вырос на торговле и мене. Здесь был обычай прибыли свои прятать в «лисьей норе» под домом. От того обычая, говорят, насыщена золотом и серебром, тяжела киевская земля. От купца до купца, как в круговой поруке, дотянешься рукой. И так, дотрагиваясь, сможешь обойти весь город. И еще правда то, что парод в Киеве многоязычен, как в Вавилоне в первый день после смешения языков. Однако здесь все понимают друг друга, потому что хотят либо купить, либо продать. И это неудивительно: как не понять человеку человека, если у них одно на уме? Да и в языках киевляне были сильны. Игрец еще в Смоленске знавал одного купца, который, как присказку, часто повторял: «Мой дед – славянин, бабка – гречанка, другой дед – варяг, другая бабка – торчанка. А я, выходит – киевлянин!» И всюду этому человеку был ход, и покупали у него больше, чем у других, потому что он был мил людям и везде оказывался своим.

Скейд вошел в узкое русло реки Почайны. Гёде правил к пристани. Кто из людей не сидел на веслах, тот глазел на город. Снизу обратили лица к высоким и крутым днепровским кручам. Шапки придерживали руками. Всего-то видели от верхнего города – вал на горе и высокие стены, видели рядок крыш и куполов. И только…

Но увидели бы Весь! Как видели птицы, как отражали небеса – звездами. На холмах – как на столбах. Как на ножках стол – город стольный. Пестрой покрыт желто-зеленой скатертью с золотыми блестками. А дороги от Киева, как лучи от солнца, разбегаются на все стороны. И ручьи-речушки – из конца в конец. Внизу же Подолие, словно подножие. Ступенька! Был человек малым человеком, ремеслу обучился, на ступеньку встал – стал хозяином. Поднялся. Его милости просили с княжьего двора. Приласкали бояре. И хозяином вошел человек в Ярославов город. И от малой толики хозяйских богатств был им на Горе воздвигнут новый храм. Многие так поднимались, особенно из купцов. А ростовщикам славный Мономах прижал хвост…

Гёде сказал:

– Киэнугард – мировое гнездо. В нем от лета до лета находят приют перелетные птицы.

Дважды прошли вдоль пристани. Не могли найти свободного места, чтобы причалить. Тогда Рагнар, раздраженный, скрипнул зубами и сам взялся за руль. Он направил скейд в самую гущу мелких лодок-однодеревок и, причаливая, несколько из них помял или опрокинул. Хозяева лодок, оказавшиеся поблизости, начали было браниться, но, убедившись, что на их брань даже не обращают внимания, кинулись куда-то с жалобой. Тем временем Рагнар приказал сбросить на пристань мостки, а гребцам сделал знак быть настороже и держать руки под скамьями, где у них были припрятаны боевые секиры.

Но все было тихо. Только несколько перекупщиков один за другим подходили к мосткам и спрашивали про товар. Рагнар отвечал им, что ничего продавать не будет. Еще приходили другие продающие и спрашивали, не желает ли уважаемый хозяин что-нибудь купить. Рагнар ответил, что не желает. Потом он подумал и предложил купцам:

– Если кто-нибудь из этих честных господ захочет перевезти свой товар в другой город, то я имею им помочь.

– О каком городе ведется речь? – спросили продающие.

– Миклагард.

– О! Царьград! – воскликнули купцы и стали негромко советоваться друг с другом.

Потом один сказал:

– Я могу указать тебе нужного грека. Но ты за то уплати.

Рагнару не понравился такой разговор, и он прогнал купцов.

Скоро пришли те жалобщики и привели с собой десяток вооруженных людей. Все они подошли к судовым мосткам, но на борт ступить не решались. Спросил с пристани один из стражи – может, десятник:

– Чей это корабль?

Гёде Датчанин придержал Рагнара за плечо, ответил:

– Это мой скейд, господин, – и поднялся на пристань. Киевляне усмотрели в этом поступке старика явный знак миролюбия. Ведь стремящийся к ссоре не покинет своего судна, не отдаст себя на расправу страже. Поэтому глядели на Гёде уже не так строго. Тем более, что стражникам самим не хотелось ссориться с гостем, у которого на корабле так много гребцов. Весло в драке – оружие грозное.

Но пострадавшие жалобщики не заметили перемены в настроении киевлян, продолжали жалобить, указывали пальцами на оцарапанные борта скейда, на свои залитые водой, треснувшие однодеревки, на подмоченный, подпорченный товар.

Десятник кивнул Гёде:

– Ответь им.

Гёде сказал:

– Давно не причаливали к пристани, отвыкли. Ветром в парус ударило, поэтому занесло. Не хотели ломать лодки.