Жесткий контакт - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 59

О Великий Кахуна, спаси и помилуй! Нарушитель законов морали и экономики дернул за рычаг ручного тормоза. «Яузу» тряхануло, потащило юзом по скользкой дороге. Рука-клешня отпустила ручник, сжалась в кулак. Другая ручища выпустила руль, замахнулась. Выбор сделан – или убить, прихлопнуть, как муху навозную, хромого жандарма, или... Сработал реверс автомагнитолы. Запретный диск заиграл сначала, с первой песни, с первого куплета:

– Врешь, фраерок! Ни-икуда ты от меня не денешься, братец!

Бывший слоник не понял, как так получилось, что только он замахнулся, и рукоятка трости, рогулька на конце сучковатой палки, сразу же уперлась в горло. Лязгнули зубы опрометчиво приоткрытого рта. Голову запрокинуло. Макушка стукнулась об ободок дверцы. Обеими руками, обеими клешнями ветеран рабочих дружин схватился за трость-рогатину. Ай!.. Медная бляха жандарма скользнула под локти рук-молотов и ударила в пах. Пудовые кулаки разжались, так и не сумев сломать деревянную трость.

– Палка внутри железная, братец, стальная. Напрасно мучился. Зря время потратил. Надо было попытаться дотянуться пальцами до моих глаз и пах надо было беречь, братец.

Евграф Игоревич дернул тросточку на себя. Отчаянный человек за рулем согнулся, пытаясь дотянуться лбом до колен. В паху у него жгло огнем, в горле полыхало пламя.

– Больно, братец? Больно, милый! Ты, мой хороший, отчаянный мой, послан калеке жандарму в штатском не иначе самой судьбою! Случай – это псевдоним бога, когда бог не желает подписываться. Счастливый случай свел нас обоих, братец. Крепись, борись с болью и слушай меня внимательно. Я обещал расплатиться за провоз по-царски, я сдержу слово. Я забуду твои обидные слова в адрес жандармов, выражения в недопустимой форме. Я... – Евграф Игоревич коснулся магнитолы, песня блатного ухаря оборвалась на полуслове – ...я разрешу тебе выбросить диск с непотребной музыкой. Я забуду номер твоей машины и то, что у тебя нет лицензии. Я отпущу тебя, братец. Утром. А до утра ты мой раб. Послушный и беспрекословный. Договорились?

– Чего делать прикажете, ваше высокородие? – сгорбившийся раб набрался сил задать вопрос и храбрости заглянуть в лицо хозяину.

– Поработаешь по своему профилю, извозчиком. Предупреждаю: ежели раб еще раз рискнет попробовать себя в качестве гладиатора, я...

– Ваше высоко...

– Молчать! – Трость стукнула раба по лбу. Невольник сжался, спрятал голову в огромных ладонях. – Чавку без команды не разевай, мразь! Бивни посшибаю, хобот узлом завяжу! Ты – бывший слоник, я – бывший скаут. Уяснил расклад сил? Понадобится, я тебя и без всяких подручных средств, со связанными за спиной руками, зубами загрызу! Есть опыт, верь слову! Сядь нормально! Спину выпрями, харя! Езжай дальше! Скажешь охраннику пароль: «Анфиса», ворота откроются, езжай к самому большому коттеджу у озера в глубине парка. Выполнять!

Поселок на холме в непогожую ночь выглядел фантастично. Вокруг поля, простор, посреди полей возвышенность, поросшая аккуратно стриженными деревьями. Над кронами деревьев торчат кирпичные башенки а-ля донжоны средневековых замков. Холм окружает ограда. Ажурная решетка с фигурными завитушками. Столбики ограды светятся красным. За оградой сияют оранжевым пеньки-фонарики. Прожектор с КПП шарит по полям.

Луч мощного прожектора поймал букашку «Яузу» на расстоянии полета стрелы от бойниц контрольно-пропускного пункта.

– Тормози, братец раб.

– Не доехали, ваше...

– Тормози, смерд! Стеклышко опусти, спросят: «Куда?», скажешь: «Анфиса».

«Яуза» остановилась. Прожектор потух. Машину поглотила тьма, из придорожного мрака к авто шагнул охранник в перепачканном землей камуфляже, с тяжелым боевым топором на изготовку.

– Куда? – простуженно спросил охранник.

– Анфиса, – ответил раб ротмистра.

– Проезжай.

Секунда, и вновь вспыхнул прожектор. Луч света пополз по дороге перед носом «Яузы» к открывшимся воротам.

– Спаси и сохрани...

– О чем бормочешь, смерд?

– Сексоты запишут номера тачки...

– Дурень! Барчуки за оградой специально пароли придумали, дабы шлюхи по вызову не боялись ездить в гости. Мы, жандармы, на это безобразие сквозь пальцы смотрим, кое-какие вольности барчукам дозволены по высочайшему соизволению.

– Охранник видел, в машине...

– Дурак! Охраннику платят за то, чтобы он, услышав пароль, более никого и ничего не видел, ясно?

Минули КПП, с черепашьей скоростью поползли по лабиринту парковых дорожек. Хрустела тонкая пленка льда под колесами, кружились на ветру снежинки. Похолодало, и в мешанине дождя со снегом исчезла жидкая составляющая. Оранжевый свет фонариков обманчиво казался теплым. Как будто фонарики согревали озеро, чтобы оно не замерзло.

По дуге, берегом озера, подъехали к готическому замку из стекла и бетона.

– Стоп, машина! Жди, я скоро. Рискнешь смыться, учти – на выезд другой пароль, жди.

Евграф Игоревич выбрался на воздух. Резиновый набалдашник трости скользнул. Гололед, будь он неладен. К дубовым дверям замка-коттеджа ротмистр шел, внимательно глядя под ноги. Голову поднял, лишь оказавшись под козырьком возле двери, которая моментально и бесшумно открылась. За порогом – миниатюрная блондинка в форме горничной. Девушка встретила Карпова лучезарной улыбкой.

– Могу я чем-то вам помочь, милостивый государь? – проворковала горничная, вскинув длинные ресницы.

– Позволите в тепло войти, сударыня?

– Милости прошу.

Позволила. И дверь за Евграфом Игоревичем закрыла. И ротмистр с девушкой остался один на один в замкнутом помещении, где, помимо входной, находилась запертая дверь во внутренние покои.

– Что-то я раньше вас, сударыня, среди челяди Пал Палыча не замечал. Доложите их благородию – его высочество Граф пожаловал, собственной персоной.

– Великодушно извините, господин Граф. Их благородие изволят почивать.

– А ты, куколка, разбуди вельможу, побеспокой светлейшего.

– Никак невозможно. Они строжайше не велят их...

Евграф Игоревич ударил кулаком в смазливое девичье личико. Девица не оплошала – кошкой скользнула под бьющую руку, пальчиками-коготками поймала запястье ротмистра, крутанулась, и будьте любезны: хрупкая милашка заломала руку барину-драчуну за спину.

– Ох, ловка, чертовка! Ой, полегче! Сломаешь! Где запрещенным приемам научилась, холопка? А вот я на тебя жалобу напишу!

Отворилась дверь во внутренние покои. В комнату-тамбур переместился до того ожидавший в засаде дородный малый. Именно – «переместился» И «малым» перемещенное толстобрюхое тело назвать возможно разве что в шутку. Килограммов сто пятьдесят в «малом» живого, жирного веса. Будь разрешены соревнования по борьбе сумо, быть сему толстяку чемпионом, право слово! – Держи его, Улита, крепче, – деловито распорядился толстяк. – Карманы барина проверим, и в погреб его до утра.

– Ой! Ой, не нужно меня в погреб, пожалуйста! – взмолился Евграф Игоревич. – Я болен! У меня клаустрофобия! Я нервный, психованый! В замкнутом пространстве с ума схожу до того, что вот девице-красавице в рыло кулаком... Ой! Больно!.. Простите, братцы! И сестры! Богом прошу, отпустите, а то плохо будет!

– Станет плохо, врача вызовем, – пообещал толстяк, смещая брюхо на кабаньих ножках ближе к Евграфу Игоревичу.

– Ты не понял, братец! Не мне, тебе плохо будет, девушке плохо будет! Отпустите? Нет? Зря...

Позже, много позже, девушка Улита с надеждой понять станет вспоминать маневр несчастного на вид инвалида, который позволил ему с легкостью необычайной освободиться от классического силового удержания. И потенциальный чемпион сумо, пройдет время, срастутся переломы, будет с ужасом вспоминать господина с тросточкой. Но все это будет потом, а сейчас, сказавши «зря», Евграф Игоревич вдруг разрывает захват девичьих пальцев, освобождает правый кулак и бьет им в кадык тяжеловесу. Толстяк падает, девица за спиной Карпова, получив локтем под дых, отлетает к стенке. Оживает палка в руке инвалида. Взмах, и трещат ребра тяжеловеса, еще взмах, и девушка хватается за подбитое колено.