Спартак Superstar - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 11

Непоколебимая трое субъективных суток панель-стол, панель-лежанка качнулась раз, другой с увеличением амплитуды и на следующем качке поменяла горизонтальное положение на вертикальное. Встав на попа, панель поплыла по воздуху, полетела, норовя обойти человека с фланга. Спартак вполне обоснованно предположил, что она, подлюка, вновь вознамерилась шандарахнуться в спину, прилепиться к затылку, локтям и пяткам.

Летающая панель вызвала неожиданные ассоциации – Спартаку вспомнился классический ужастик Гоголя с летающим по церкви гробом и мерзкими монстрами. В детстве, читая Гоголя и когда смотрел экранизацию великого ужастика, Спартак ото всей души жалел героев Николая Васильевича. Жалел, что герои Гоголя не владеют восточными единоборствами. Малыш Спартак мечтал о хеппи– энде и представлял, как бы здоровски Брюс Ли в роли семинариста из монастыря Шаолинь расправился с неуклюжим Вием и его шайкой. Разве мог мальчик Спартак представить, что будущее ему уготовило роль спарринг-партнера монстров? Что ему, возмужавшему, старшему научному сотруднику, кандидату наук, предстоит уворачиваться от летающего без руля и ветрил предмета, похожего на заготовку для крышки гроба?.. Риторические вопросы, и обдумывать их некогда – панель, падла, увеличила скорость полета!

Спартак резво повернулся во фронт к стремящейся залететь в тыл панели. А она, гадина, взмыла под потолок, пролетела над головой Спартака и оказалась-таки сзади.

Спартак рухнул ничком, автоматически выполнив страховку падения вперед, панель шлепнулась на рухнувшего героя, и она бы его накрыла, припечатала к полу, кабы он не откатился колбаской.

Панель шумно стукнулась всей своей плоскостью об пол. Спартак колбаской – с живота на бок, с бока на позвоночник, с ребер на грудь – докатился до стены, поджал колени, встал на пятки, выпрямился, царапая лопатки, прижимаясь спиной к стеночке, вжимаясь в нее.

А панель, способная выполнять фигуры высшего пилотажа, так и осталась лежать на полу. Спартак видел ее размякшие края и понял, что у него получилось обмануть коварный предмет. Паскудная панель слишком рано превратилась в пластилин – хотела прилепить к себе Спартака, однако сама, сволочь, прилипла к полу. Конечно, она вскоре отлипнет, но Спартак уже придумал, как спасти свою спину – надо всего лишь по-прежнему чувствовать спиной стенку.

– Не понимаю я, знаете ли, какой смысл играть в кошки-мышки с бездушной штуковиной? Вам бы силы для боя поберечь, а вы ведете себя, точно дитя малое.

Спартак слышал реплику и шаги вошедшего в камеру Александра Сергеича, но не видел его. Спартак не смог повернуть голову – его затылок прилип к стене. Влипли в стену и локти, и пятки. Иначе говоря: за что Спартак боролся, на то он и напоролся. Зачем боролся – вот в чем вопрос.

– Перетренировались, уважаемый? Готовы спарринговать со всем, что движется? – Задавая обидные для героя вопросы, на которые Спартак не смог ответить и самому себе, в поле зрения влипшего в стену появился Александр Сергеевич.

Одеяние менеджера-продюсера поражало воображение и шокировало интеллект. Настолько шокировало, что Спартаку-воину пришлось до предела напрягать силу воли, чтобы задушить в зародыше Спартака-ученого.

Александр Сергеевич был одет... нет, не одет... нет, раздетым он не был, хотя, наверное, под облаками был голым. Он был весь окутан облаками. Точнее – густой облачностью. Еще точнее – не везде густой и не совсем весь. Лицо его оставалось открытым. Легкая пелена полупрозрачной облачности, будто вуаль, паутинкой туманности покрыла прическу и шею. Ближе к плечам облачность становилась гуще. Ниже ключиц фигуру обволакивали по контуру медленно-медленно перемещающиеся, густые и плотные облачка. Александр Сергеевич как бы облачился в скафандр, сотканный из маленьких облаков, которые сонно «жили», чуть заметно вспучивались и опадали, обтекая тело-планету. Не иначе, между плотной неровностью облачности-скафандра оставался малюсенький зазор искусственной атмосферы с благоприятным микроклиматом, который менялся в зависимости от заоблачных условий. Однако более всего поражали, загоняя воображение в глухой тупик, подметки облачности-скафандра, плотные до состояния пружинной твердости, и легчайшая, еле-еле, едва-едва заметная атмосферная аура перчаток.

– Сегодня я, знаете ли, совпаду с вами по времени тютелька в тютельку, – небожитель... или, правильнее, внебежитель, Александр Сергеевич, встал, подбоченясь, на обманутую Спартаком панель, мешая ей отлипнуть от пола. – За пределами этой камеры нет приборов, гарантирующих мою личную безопасность. Посему на ристалище я доставлю вас, как дикого зверя, лишенного возможности царапаться да кусаться.

От стены отделился прямоугольник, подобный размерами тому, что попирала обутая в облака нога. От стены отлепилась панель с влипшим в нее, словно муха в мед, Спартаком. Панель со Спартаком опрокинулась, зависла горизонтально, подплыла к Александру Сергеевичу, застыла на уровне его пояса.

– Пора в последний путь, уважаемый, – глядя сверху вниз на Спартака, обрадовал повелитель и повернулся к рабу задом, к двери передом.

Александр Сергеевич вышел из серой камеры в серый коридор. Спартак, прикованный к... так и тянет сказать: к ковру-самолету, хотя правильнее: прикованный к столу-самолету, поплыл следом за спортменеджером. Закатив глаза, Спартак видел облачную спину и туманный затылок Александра Сергеевича; скосив глазные яблоки, мог видеть серые стены коридора; глядя вверх, не мучая глаз, наблюдал потолочную серость. По коридору Александр Сергеевич шел, а Спартак плыл минут десять. Возможно, чуть больше, не исключено, и чуть меньше. Окончился коридор мыльным пузырем. В том смысле, что Спартаку пузырь показался мыльным.

Радужный пузырь с дырой-входом, равной по площади срезу серого коридора, болтался вовне, в черноте Космоса. За тонюсенькой, колышущейся оболочкой пузыря раскинулась бездна, припорошенная звездами.

Александр Сергеич вошел в пузырь, радужная оболочка под его весом заколебалась. Спартак вплыл вовнутрь пузыря, и оболочка затянула коридорный срез. Пузырь отделился от.., Спартак скосил глаза – от гигантского серого куба, парящего в космосе, от светящейся серым, усыпанной пузырями-прыщами грани суперкуба. Пузырь дрейфовал в невесомости минуты три, до тех пор, пока Александр Сергеевич не произнес позевывая:

– Курс – на Дворец Спорта.

И оболочка пузыря-космолета вспыхнула ровным белым сиянием, отчего исчезла панорама за... скажем так – за бортом.

– Поехали... – изрек Александр Сергеевич, присаживаясь. Его зад вляпался в донце светящейся сферы, которая, очевидно, перемещалась из одной точки космической бесконечности в другую. Как перемещалась, на какое расстояние – хрен знает. Но перемещалась относительно долго, «ехали» более получаса – Спартак специально считал секунды. Счет перевалил за две тысячи, когда потух пузырь-лампочка. Спартак увидел иную конфигурацию созвездий в черноте бездны и другой мегакуб, источающий бледно-голубоватый свет и утыканный пупырышками пузырей.

«Причалили» к свободному проему голубого коридора. До боли скосив глаза, Спартак приметил как бы шторку меж вакуумом космоса и срезом коридора. Пузырь прижался к шторке и вместе с ней лопнул частично, открыв проход в голубизну мегакуба.

– Приехали, – молвил Александр Сергеич, оторвал зад от колышущейся выпуклости, вышел из пузыря, за ним, как привязанный, выплыл Спартак на ковре, тьфу! – на столе-самолете.

По голубому коридору двигались дольше, чем по серому. Гораздо дольше. В конце голубого коридора Спартака подстерегал очередной шок.

Коридор вывел в... как бы ЭТО назвать-то?.. В супермегацирк. Блин арены по площади раза в два превышал футбольное поле. Посередине – ринг. Помост с канатами раза в четыре более боксерского – земного. На ринге топчется нечто, о нем попозже.

Купол цирка – ЭТО что-то. Из-под этого купола можно прыгать с парашютом. Причем затяжной прыжок. Под куполом светит, типа, солнце. Оно, вопреки всем законам физики, высвечивает ринг да блин арены, оставляя в тени ярусы со зрителями. С тысячами, десятками тысяч зрителей, чьи смутные, облачные силуэты с трудом, но угадываются.