Час рыси - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 25

Дверь в квартиру, ставшую местом гибели Липы и двух его солдат, она запирать не стала, так же как не заперла и свою собственную. Но на сей раз просто потому, что не нашла ключей, очень спешила.

С трофейным пистолетом в кармане плаща, целлофановым пакетом (все тем же, с инструментами, за исключением опасной бритвы и шила) и с сумочкой через плечо Раиса Сергеевна подошла к своим «Жигулям».

Мотор послушно завелся. Автомобиль выполз из лабиринта дворовых асфальтовых дорожек и вписался в поток транспорта на широком, прямом, как гоночная трасса, проспекте. Она сноровисто вела машину, путь до места обитания пресловутого Гули был долог. У нее появился пистолет, это было хорошо, очень хорошо. Жаль только, что без глушителя. Можно, конечно, в принципе, отыскать железную трубку необходимой длины и диаметра, скажем, можно сообразить, как зафиксировать ее в соответствующем месте ствольной коробки (на память сразу же пришло несколько простых и надежных способов), но куда сложнее разжиться пригоршней пробок от винно-водочных бутылок, именуемых в народе «бескозырками», вырезать в центре каждой треугольник, загнать пригоршню фигурно изрезанных «бескозырок» в металлическую трубку и таким образом завершить изготовление глушителя. Но, к величайшему сожалению, на все это рукоделие совершенно нет времени. Придется шуметь, стрелять и быстро уходить, пока трусливые обыватели будут набирать 02...

Раиса Сергеевна прекрасно отдавала себе отчет в том, что еще одна рукопашная схватка может крайне неприятно сказаться на ее больном сердце.

Опять кольнуло под левой лопаткой. Это уже серьезно. Сердце подводит так некстати, перед самым ответственным моментом. Она перестроилась в крайний ряд, притормозила и свернула в довольно пустынный переулок. Свернула еще раз, въехала в тихий дворик, припарковала машину рядом с пустующей детской площадкой под раскидистыми ветвями тополей-великанов и заглушила мотор. Порывшись, нашла в сумочке упаковку нитроглицерина. Нитроглицерин в особо острых случаях ей помогал, но за это приходилось расплачиваться приступом головной боли. Раиса Сергеевна приняла нитроглицерин, откинулась на спинку водительского кресла, прикрыла глаза. Сердце сразу же стало успокаиваться, и одновременно застучало в висках, заломило в затылке, ударило изнутри в лоб. Сейчас ни в коем случае нельзя думать о Костике, планировать будущие поступки и анализировать уже совершенные. Работа мысли только усилит боль — это проверено. Но так уж человек устроен, что не может совсем ни о чем не думать. Что же делать? Впрочем, она знала, что делать. Погрузиться в океан воспоминаний. Выбрать глубину погружения, измеряемую в минутах, часах, днях, годах, и нырнуть мысленно в пучину прожитой жизни.

Она сделала это без усилий, мгновенно перенеслась в начало семидесятых. Калейдоскопом промчались картины выпускного бала в детском доме, слезы о том, что погибшие в послевоенных лагерях родители не видят ее сейчас, такую взрослую и красивую; промчалась в ускоренной перемотке сцена первого похода в военкомат, еще стремительней пролетели воспоминания о втором, третьем и всех остальных визитах в кабинет седого полковника с внушительным «иконостасом» орденских планок на груди. Вызвало внутреннюю улыбку воспоминание о той радости, которая ее охватила, когда ее приняли наконец на службу, да еще в такие необычные войска. Годы, проведенные в специальном учебном центре, слились в размытую от заливающего глаза пота картину крови, грязи, тысячи стреляных гильз и сотен километров учебной штурмовой полосы. Постепенно из глубин памяти всплыло рыжеусое лицо капитана Карпова. Лента памяти замедлила ход, и вот уже она стоит навытяжку перед дымящим «Примой» Игорем Анатольевичем Карповым, неумело, одним пальцем отстукивающим на пишущей машинке «Ундервуд» необычную служебную бумагу. Только звали ее в ту пору не по имени, а Рысью — в соответствии с присвоенным псевдонимом.

— Рысь, ты курить пробовала? — спросил Карпов, затягиваясь «Примой».

— Так точно, товарищ капитан.

— Отставить товарища капитана, дочка. Зови меня, как все, — Рыжий. Я привык. Да и приятно вспомнить, какие награды в свое время немцы за голову Рыжего обещали... Так, говоришь, курить пробовала. И чего ты пробовала курить, Рысь?

— "Казбек", «Беломорканал», «Нашу марку», «Аврору», товарищ Рыжий.

— А «Приму» за четырнадцать копеек?

— Пробовала.

— И как тебе?

— Крепкие, горло дерут.

— А я как в начале шестидесятых попробовал, так только ее и курю. Дешево и сердито. Помню, приехал как-то в Москву, иду по улице Горького, гляжу, рядом с Белорусским транспарант — пижон нарисован с сигаретой и надпись: «На сигареты я не сетую, сам курю и вам советую». В те годы сигареты были в новинку. Решил попробовать. Когда покупал их, один полковник, танкист, научил засовывать в табак сломанную пополам спичку — с того конца, с которого куришь. Удобно, лучше, чем мундштук. Держишь спичку зубами и докуриваешь до махонького чинарика...

Эту историю про сигареты, спичку и агитационный транспарант Игорь Анатольевич рассказал всем своим подопечным уже раза по три. Менялась лишь войсковая принадлежность полковника, который поделился с ним маленькой хитростью. За годы, проведенные «за забором», Рысь успела изучить характер капитана. С подобных бытовых воспоминаний Игорь Анатольевич обычно начинал особо доверительные и важные разговоры.

— Я, откровенно говоря, тебя, Рысь, вызвал не песни петь про «давай закурим» из репертуара Клавы Шульженко. Имею до тебя, дочка, просьбу. На, прочти. — Он вытащил из пишущей машинки отпечатанный в одном экземпляре листок. — В личном деле значится, что школу ты на «отлично» окончила. Вот и проверь, не наделал ли я ошибок.

Она взяла из его руки листок с текстом, немало подивившись, что эта рука пусть плохо, но умеет печатать. Она слишком хорошо знала другие способности этой узкой мужской кисти: изгибаться так, что кончики пальцев свободно касаются покрытого редкими рыжеватыми волосами предплечья. Человека, разработавшего запястье до такой гибкости, невозможно взять на кистелоктевой бросок — на этом и срезались курсанты, попадая к нему в пару во время очередного экзамена.

Машинописный текст не имел заголовка. Сразу, с красной строки, шло примитивное изложение хорошо известных Рыси фактов с простенькими выводами и незамысловатыми комментариями:

"Система рукопашного боя для подготовки нелегальной агентуры создавалась Разведывательным управлением Генштаба РККА и РККФ (Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота) в 20 — 30-е годы... Разведчик-нелегал не должен выделяться своим видом. Значит, способы тренировки, требующие набивки рук и чреватые переломами носа и ушей, не годились. Не подходили и такие системы, где решающую роль играли чисто физические данные — рост, вес, сила, быстрота реакции и т.д. Для агента-нелегала гораздо важнее иные особенности личности.

Кроме мастеров т.н. официальных отечественных боевых систем, военные широко использовали специалистов из китайцев и корейцев, живших на Дальнем Востоке СССР, а также исторический боевой и применимый в бою бытовой опыт других народов Советского Союза, в частности Кавказа, Средней Азии, Севера, казаков, уголовной среды...

К работе, кроме профессионалов-рукопашников, привлекались медики, биологи, физиологи, спортивные специалисты, опытные артисты цирка...

В результате многолетней работы большого коллектива высококлассных специалистов были освоены и творчески переработаны наиболее результативные способы боя как Востока, так и Запада. Создана необыкновенно эффективная и сохраняющая эту эффективность в отсутствие регулярной тренировки, гибкая и технически несложная боевая система... Арсенал ее приемов и тактических ходов отличается высокой надежностью и универсальностью, простотой исполнения, органически сочетает все способы поражения противника, доступен для человека любых физических данных, труднораспознаваем и практически непредсказуем, в нем «вязнут» любые сюрпризы противника...