Час дракона - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 30

Я же действовал вульгарно просто. Из стойки дзюмонзино камаэ – «позиции огня» без всяких сложных финтов и подготовок нанес банальный прямой удар ногой. «Мая-гири», выражаясь по-каратешному.

Нога сгибается в колене, выносится вперед и резко распрямляется. Все! Поскольку упомянуто карате, отмечу: мая-гири новички разучивают месяце на втором-третьем после начала тренировок. Самый простой и доступный удар ногой. Учитывая, что бил я «по среднему уровню», то есть в живот, атаки проще невозможно придумать. Не спешите ухмыляться, друзья!

Я рассказал про то, КАКОЙ удар я провел, но не рассказал, КАК я его провел. От начала движения до момента контакта ноги с животом противника прошло менее одной четвертой доли секунды.

Доказано: если в течение одной секунды произвести четыре удара, человеческий глаз не в силах их зафиксировать, как не в силах уловить полет пули. Удар за четверть секунды – удар-невидимка…

Прямой удар ногой – один из самых мощных и сокрушительных. При хорошо поставленной технике тренированная пятка легко пробивает кирпичную кладку. Добавьте к вышесказанному энергетический импульс. Пресловутую силу ци, выплескивающуюся из точки дань-тянь, что на четыре пальца ниже пупка. И вы поймете – КАК я ударил.

Все ингредиенты – скорость, сила, энергия – слились в одном-единственном, простейшем мая-гири. Недаром существуют стили кунг-фу из одного движения, отработанного до полного, абсолютного совершенства. Моя пятка пробила брюшину соперника, молотом прошла через хитросплетения его внутренних органов и, словно сухую ветку, сломала позвоночник врагу.

Последнее, что ощутил Сержант, – чувство крайнего унижения. Это чувство я прочитал в его помутневшем зрачке перед тем, как остекленел хрусталик.

Да, я унизил его, намеренно презрев высшую технику боя и в то же время продемонстрировав вершины мастерства на примере, самом примитивном из всех возможных. Так я отомстил за всех замученных и убитых Сержантом. За всех тех «жалких людишек», которых он от всей души презирал с высоты своего черного совершенства.

Я подошел к машине. Открыл дверцу, отыскал подле сиденья водителя клочок ветоши и тщательно вытер пятку правой ноги. Подобрал с земли свой пояс и цепочку. Оглянулся последний раз.

Прощай, санаторий. Еще раз привет тебе, псина. Извините, ребята, честное слово, вы сами виноваты.

Мотор завелся с пол-оборота. Микроавтобус, подпрыгивая на колдобинах, помчал меня прочь из царства смерти.

За окном автобуса мелькнула черная тень. Мне показалось, будто ворон-оборотень Тэнгу, опережая машину, мчится вперед, в Москву, навстречу новым поединкам, новой крови и новой судьбе.

В воздухе таяла предрассветная дымка. Близость большого города ощущалась, как близость океана.

Машин на шоссе было мало. Иногда встречался дальнобойщик, просидевший ночь за баранкой в последнем рывке к вожделенной столице. Парочка «жигулят» проехала навстречу. Водители за рулем, позевывая, не спешили разгонять своих стальных коней на пустынной серой ленте шоссе. Слишком отчетливо еще помнил затылок мягкую подушку, а желудок ленился переваривать наспех схваченный бутерброд вперемешку с чашкой предутреннего крепкого кофе.

Я гнал микроавтобус, балансируя между ста двадцатью и ста шестьюдесятью километрами в час. Я мог себе позволить роскошь скорости вовсе не потому, что «какой же русский» и т. д. Просто, на мое счастье, в бардачке обнаружилась пухлая пачка стодолларовых купюр.

Тысяча семьсот баксов на мелкие дорожные расходы. Редкий в столь ранний (или поздний?) час гаишник рутинно принимал от меня очередной стольник и понуро махал полосатой палкой, не произнося ни слова. Стража дорог ничуть не смущал мой более чем странный вид, а именно – черное кимоно на голое тело. Пират шоссе видывал и не такое.

Забавно: будь за рулем не я, а кто-нибудь другой – все равно те же баксы из бардачка достались бы тем же гаишникам. Машина как бы сама за себя расплачивалась.

Город возник внезапно. Ощетинился частоколом панельных столбиков-двенадцатиэтажек, дыхнул перегаром смога и нехотя поглотил меня, одного из миллионов автокентавров. В бардачке осталось тысяча двести «зеленых». Для иных целое состояние, для других жалкая мелочишка.

Пора переодеваться. Кимоно на босу ногу в городе выглядит чересчур экстравагантно. Вы не пробовали покупать одежду в пять утра?

Я припарковался в стандартно-безликом дворе возле длиннющего жилого дома. Этакая Великая Китайская стена с окошками. Из домины-монстра нет-нет да и выходили один-два мрачных жителя. Ранние пташки спешат на работу.

Респектабельностью подобный народ не блещет. Трудящиеся побогаче еще нежатся в теплых постельках, а совсем уж преуспевающие, пожалуй, еще и не ложились.

Мимо моего микроавтобуса деловито дефилирует стайка мужичков. По всему видно, друг с дружкой незнакомых. Объединяет их лишь общий маршрут к станции метрополитена.

– Эй, мужики! – открываю дверцу. Голые пятки наружу, грудь нараспашку. – Мужики, на минуточку!

Стайка работяг замерла. Вид полуголого оболтуса в фордовском микроавтобусе того стоил.

– Мужики, тута такое дело, блин! Шофер я, блин! Приехал к бабе на хозяйской тачке, блин! Покатал ее, блин! Потом к ней, блин, пошли. Ейный мужик, блин, спортсмен, зараза! Она, сука, меня в евонные шмотки, блин, нарядила, а тута он, блин, вернулся, ну я, блин, еле успел смотаться, блин. Он, блин, каратист, блин!

Для собравшейся публики я пек блины достаточно складно. Поверили.

– Ну и че тебе надо? – спросил небритый детина с окурком сигареты, прилипшим к нижней губе.

– Мне ж, блин, к шефу нельзя ехать в таком виде! Уволит, блин! Во! – Я показал извлеченные из бардачка две сотенные бумажки. – Двести долларей, блин. Все, что есть, братки! Выручайте, продайте какую ни на есть одежонку поприличней, а, блин!

– Выручим! – На передний план выскочил маленький шустрый человечек. – У меня в дому шмотья немерено. Жди тута, ща принесу. Бабки давай!

– Не, принесешь, тогда дам.

– Догомонились! Жди…

Человечек шустро побежал к своей парадной. Остальные еще потоптались, покурили, да и пошли дальше, своим светлым путем.