Час бультерьера - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 42

Сгибаю колени, спину, плотнее прижимаю забинтованную руку к груди, переношу вес тела на здоровую, опорную ногу, вдох, шаг хромой ногой наискосок, по ходу поезда, толчок здоровой ногой, лечу...

Нога коснулась бревна, шибануло левым боком о древесину, рука поймала в кулак трос-фиксатор, инерция перевернула тело спиной к бревнам, вишу, уцепившись за трос клещом, трос мокрый, цепляться трудно, сползаю вниз, скользят, теряя опору, каблуки, вот уже ноги болтаются в пустоте... Стиснув зубы, расслабив все мышцы, кроме бицепсов, трицепсов и прочего левой руки, подтягиваюсь... Нахожу опору для ног. Вздыхаю с облегчением. Живой. И рюкзак со мной. Только фуражка выкатилась из-за пазухи, унесло серый блин с козырьком ветром под колеса. И единственная ладошка теплая от сукровицы. И с пальцев кожу содрал.

Видели шоферы грузовиков, вставших за головным, как я прыгал? Нет, однозначно. Мог кто-то заметить, как я болтался, уцепившись клещом за трос? Маловероятно, ибо еще достаточно темно и свет фар только сгущает мрак на периферии обзора. Кто-нибудь, обнаружив мои безобразия, обязательно выдвинет версию, мол, безобразник прополз по капоту, заполз под нижний бампер, пролез под машиной и ползком с асфальта в чисто поле и стрекача.

Стою, прижавшись спиной к бревнам, практически лежу на покатой бревенчатой горке, дышу. Отдышался, рывком крутанулся на каблуках, повернулся к бревнам пузом и карабкаюсь на верхушку горушки из спиленных древесных стволов. Вскарабкался, ползу к купейному, замыкающему состав, аккуратненькому вагончику. Мокрый весь, грязный, ладонь в крови, бинт цепляется за небрежно стесанные сучки.

Скоро, очень скоро замелькают по обеим сторонам железнодорожного полотна городские постройки. В принципе можно рискнуть и прикинуться серым бревнышком, однако, раз уж имеется в зоне досягаемости привилегированный купейный вагон начальника железной дороги, раз повезло, надо пользоваться, надо спешить в тепло и сухость купе.

То, что этот, прицепленный последним к товарному составу пассажирский вагон имеет честь катать начальника дороги, я понял сразу, едва его разглядел. И сразу, еще до прыжка с капота грузовика, вспомнил закадычного институтского друга Игоря Рыбкина. Мы с Игорьком учились в одном вузе, в одной группе, вместе пересдавали экзамены, злоупотребляли портвейном «Кавказ» по два рубля сорок две копейки за ноль семь, любили посидеть за кружечкой пива и во время, и вместо, и после учебы. Поддерживали мы отношения и после окончания вуза, получив дипломы инженеров. Из инженеров с окладом сто двадцать рэ начали превращаться в инженеров с перспективами, и тут СССР потерпел поражение в «холодной войне». Замаячили новые, в отличие от прежних весьма мрачные перспективы. Мне повезло устроиться инструктором рукопашного боя, Игорю повезло больше, Игорька по большому блату пристроили проводником вагона начальника дороги. Ох, как я ему завидовал! Черной завистью. Лафа, а не работа, честное слово! Стаж идет, пятнадцать суток в вагоне и сорок пять законных суток отдыхаешь. Зарплата порядка четырехсот у.е. в месяц, свободного времени навалом, мечта лентяя, право слово. Зимой, как правило, вагон на приколе, забота проводника его протапливать периодически, и всего делов. В теплое время года железнодорожные шишки отправляются кататься, вагон цепляют к товарняку, и вперед: весной за молодой картошкой, летом на море загорать, осенью за грибами. Дотянет товарняк привилегированный вагон до места назначения, загонят его в тупичок, и гуляй – не хочу, пей – не могу. Официально, конечно, все эти разъезды называются «инспекцией на местах». Сейчас, конечно, рановато отправляться с инспекцией за первой картошкой, однако Игорек, помню, рассказывал, дескать, случается и ради реальных служебных надобностей приходится отправляться в дорогу. Редко, но и такое бывает, правда.

Где-то сейчас Рыбкин Игорь, друг моей беспечной молодости? Остался в моей прежней жизни, в размеренном бытии малоприметного, законопослушного обывателя. Ползу по бревнам и вспоминаю Игорька. Как много можно вспомнить всего-то за полторы минуты. Как приятно вспоминать добрых друзей, даже ушибленный о бревна бок меньше болит...

Я ожидал, что придется взламывать дверь в торце сановного вагона. Я ошибся – дверь оказалась незапертой. Вхожу в тамбур и сочиняю, чего соврать коллеге Игоря Рыбкина и железнодорожным шишкам. Складная импровизация сочинилась на раз, за секунду. Совру, будто бы я сутки спал мертвецки пьяный в товарном вагоне, куда меня, только что выписавшегося из больницы, запихнул из лучших побуждений собутыльник, дабы я из областного центра на халяву в свою провинцию укатил, денег сэкономил. Плохо, что перегаром от меня не пахнет, ну, так и майору я врал про пьянство, и сошло без всяких достоверных запахов, авось и сейчас сойдет. Смещу акценты в рассказе на то, как я выбирался из товарного вагона и перебирался через четыре платформы с лесом. Только бы городишко, где я нынешней ночью набедокурил, состав прошел без остановки! Мне бы еще чуть-чуть везения, ну, пожалуйста!..

Вхожу в придуманный образ, захожу в тамбур, освещаемый подслеповатой лампочкой, и вижу справа, в уголке возле окна, курящую девушку. Молодая, личико кукольное, золотые волосы заплетены в тугую косу, худенькая, слегка субтильная, одета в свитер и джинсы, заправленные в хромовые сапоги, явно ей великоватые. Златокудрая наяда в сапогах стоит, прислонившись узким плечиком к стенке, взирает на меня голубыми детскими глазами, собрав пухлые губки бантиком. И меж тонких музыкальных пальцев красавицы тлеет пролетарская «беломорина».

– Не пугайся, дочка, – поворачиваюсь к девушке, которая, между прочим, вовсе не выглядит испуганной. – Я, дочка, в товарном вагоне, по соседству, так получилось, заснул вчера пьяный... – Только приступил к изложению своей легенды, как открывается дверь, за коей теплый коридорчик с чередой раздвижных дверей купе.

Умолкаю, поворачиваю голову и вижу в проеме открывшейся двери мясистого мужи... О, пардон! Вижу полную, мужеподобную даму. Кабы не кофта с юбкой да арбузы грудей, честное слово, любой бы спутал ее с мужчиной. Даме лет сорок, лицо... Нет, стесняюсь лицо рассматривать. Имея подобный фейс и капельку ума, дама должна обижаться, когда ее пристально рассматривают.

– Здравия желаю, – кивнул бабище, сопроводив кивок чуть виноватой полуулыбкой. – Прошу пардону, дама, за... Ой-й!!!

Извиниться за вторжение и беспокойство не успел – мысок хромового сапога златокудрой наяды ударил меня промеж ног.

Ой-й, как... Не-а, не больно. Это другое, совсем другое ощущение. Описать всю гамму ощущений после удара в промежность весьма затруднительно. Поддаются описанию лишь сопутствующие самопроизвольные телодвижения: колени мои подогнулись, задницу я отклячил, обе руки, и с ободранной ладошкой, и забинтованная, потянулись к пострадавшим гениталиям, все способное морщиться на лице сморщилось.

А молодая красавица вновь бьет сапогом и метит, садистка, по забинтованной руке. И бабища в дверях разворачивается ко мне боком, и я вижу ее руку, которая доселе пряталась за жирной спиной, вижу заточку в ее кулаке и татуировку на тыльной стороне кулака, голубые буквы на красноватой, пористой коже: «ВОРОНА».

Скованный неописуемыми ощущениями, я все-таки сумел подставить под удар сапога наяды прибинтованную к предплечью дощечку, а чтобы спастись от заточки, мне пришлось падать.

Как стоял, согнувшись, таким и падаю на лопатки. Лопаткам больно, зато самодельное холодное оружие проходит мимо. Бабища, дура, атаковала с подшагом, а я, шлепнувшись, поймал исцарапанной ладошкой ее щиколотку, дернул ее шагнувшую ногу вперед и вверх, и жирная туша грохнулась навзничь. И классно, доложу я вам, грохнулась! Приложилась филейной частью о порожек, забаррикадировала выход в тамбур новому персонажу, костлявой тетке с чем-то типа молотка, мне плохо видно, что за ударный инструмент в длинной руке подоспевшей к месту расправы новой ведьмы.

Я согнулся, получив сапогом в пах, и из внутреннего кармана кителя выпала ментовская ксива; я упал и потерял свой рюкзак. Вещмешок откатился прямо под ногу златокудрой красавицы, наяда по-футбольному, пыром, ткнула рюкзак сапогом, и он, пролетев метр, шмякнулся о мое сморщенное лицо.