Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Загоскин Михаил Николаевич - Страница 57

– Что, что?.. много будет? – сказал отец Еремей, приподнимаясь медленно с своего места.

– Посмотри-ка, боярин, – шепнул Алексей Юрию. – Господи боже мой!.. что это?.. экой чудо-богатырь!.. Да перед ним и Омляш показался бы малым ребенком!

– Ах вы крамольники! – продолжал отец Еремей. – Халдейцы проклятые! (14) Да знаете ли, что я вас к церковному порогу не подпущу! что вы все, как псы окаянные, передохнете без исповеди!

Ропот утих, но никто не трогался с места, чтоб выполнить приказание отца Еремея.

– Что вы дожидаетесь? – закричал он громовым голосом. – Иль хотите, чтоб я повесил его своими руками?.. Темрюк, Таврило, Матерой, возьмите его!.. Ну, что ж вы стали? – примолвил он, выступая несколько шагов вперед.

Виновного схватили и, несмотря на отчаянное сопротивление, потащили к виселице.

– Взмилуйся, батюшка! – сказал один из купцов. – Не прикажи его вешать, а вели только нам отдать то, что у нас отняли.

– Ваше добро не пропадет, а не в свое дело не мешайтесь, – отвечал хладнокровно отец Еремей.

– Преложи гнев на милость, батюшка! Бог с ним! мы ничего не ищем, – сказал купец.

– Нет, господа купцы! кто милует разбойников, того сам бог не помилует; да я уж давно заметил, что он нечист на руку… А разве, и то только для вас, дам ему время покаяться. Эй! постойте, ребята, отведите его в мирскую избу. Матерой! приставь к нему караул; да смотри, чтоб он был чем свет повешен, и если кто-нибудь хоть пикнет, то я завтра велю поставить другую виселицу. Ба, ба, ба! Кондратий… ты как здесь?.. – продолжал он, заметив одного из провожатых Юрия, который, поклонясь почтительно, подошел к нему вместе с своими товарищами под благословение. – Ну что, детушки, как вы справились с этими изменниками?

– Авось господь поможет! – отвечал Кондратий. – А шибко дерутся, собачьи дети! достанется и нашим на орехи.

– Как! – вскричал отец Еремей. – Так у вас на троицкой дороге еще дерутся, а вы здесь?..

– Не гневайся, батюшка! нас прислал к тебе Бычура вот с этим проезжим, который показался нам подозрительным, хоть он и называет себя Юрием Дмитричем Милославским.

– Милославским? – повторил священник, подойдя к Юрию. – Сыном Дмитрия Юрьевича?.. Милости просим, боярин! Ах ты мой сокол ясный!.. – промолвил он, благословляя Юрия. – Как ты схож с покойным твоим родителем: как две капли воды!.. Дай бог ему царство небесное! он не оставлял меня своею милостию. Батюшка твой изволил часто охотиться около нашего села, и хоть я был тогда простым дьячком, но он не гнушался моего дома и всегда изволил останавливаться у меня. Просим покорно, Юрий Дмитрич, ко мне в мою избенку! да чем бог послал!

Юрий и Алексей вошли вслед за священником в большую и светлую избу, построенную внутри церковного погоста.

– Жена, – сказал отец Еремей, войдя в избу, – накрывай стол, подай стклянку вишневки да смотри поворачивайся! что есть в печи, все на стол мечи!.. Знаешь ли, кто наш гость?

– Не знаю, батюшка! – отвечала попадья с низким поклоном.

– Сын боярина Милославского.

– Ой ли?.. Ох ты мой кормилец!.. Подлинно дорогой гость!.. Пожалуй, батюшка, изволь садиться! милости просим! а я мигом все спроворю.

– Куда изволишь ехать, боярин? – спросил отец Еремей.

– К князю Пожарскому под Москву.

– Биться с супостатами? Дело, Юрий Дмитрич! Да и как такому молодцу сидеть поджавши руки, когда вся Русь святая двинулась грудью к матушке Москве! Ну что, боярин, ты уж, чай, давно женат?.. и детки есть?

– Нет, батюшка, – отвечал со вздохом Юрий, – я не женат и век останусь холостым.

– Что так?

– Да, видно, уж мне так на роду написано.

– Не ручайся, Юрий Дмитрич! придет час воли божией…

– Да, – перервал Милославский, – и надеюсь, что час воли божией придет скоро; но только не так, как ты думаешь, отец Еремей!

– Что это, боярин? Уж не о смертном ли часе ты говоришь? Оно правда, мы все под богом ходим, и ты едешь не на свадебный пир; да господь милостив! и если загадывать вперед, так лучше думать, что не по тебе станут служить панихиду, а ты сам отпоешь благодарственный молебен в Успенском соборе; и верно, когда по всему Кремлю под колокольный звон раздастся: «Тебе, бога, хвалим», ты будешь смотреть веселее теперешнего… А!.. Наливайко! – вскричал отец Еремей, увидя входящего казака. – Ты с троицкой дороги? Ну что?

– Слава богу! справились с злодеями, – отвечал казак. – Я приехал передовым.

– Много побито наших?

– Да с полсорока больше своих не дочтемся! Изменники дрались не на живот, а на смерть: все легли до единого. Правда, было за что и постоять! сундуков-то с добром… серебряной посуды возов с пять, а казны на тройке не увезешь! Наши молодцы нашли в одной телеге бочонок романеи да так-то на радости натянулись, что насилу на конях сидят. Бычура с пятидесятью человеками едет за мной следом, а другие с повозками поотстали.

– А где ваш старшина?

– Кто? Федор Хомяк?.. Не спрашивай о нем, батюшка… изменник!

– Что ты говоришь?

– Бычура из своих рук застрелил этого предателя. Вот как было все дело: их оставалось всего человек двадцать, не больше; но с ними был их боярин, и нечего сказать – молодец! Стали поперек просеки, которая идет направо в лес, да, слышь ты, вот так наших в лоск и кладут. Мы глядь туда, сюда! где Федька Хомяк? Не тут-то было! Чем бы ему, как старшине, ни пяди от нас, он вздумал спасать дочь изменника боярина и уж совсем было выпроводил ее из лесу, да бог попутал. Бычура, который был позади в засаде и шел к нам на подмогу, повстречался с ним в овраге; его, как предателя, застрелил, а боярышню вместе с ее сенной девушкою поворотил назад.

– Напрасно; пустили б их на все четыре стороны! На что вам они?

– Как на что, отец Еремей? Ведь она дочь изменника.

– Да разве мы воюем с бабами?

– Вестимо, не с бабами! да наши молодцы не то говорят… А вот никак они въехали в село.

Юрий едва дышал в продолжение этого разговора, он не смел остановиться на мысли, от которой вся кровь застывала в его жилах; но, несмотря на то, сердце его невольно сжималось от ужасного предчувствия. Вдруг пронесся по улице громкий гул; конский топот, песни, дикие восклицания, буйный свист огласили окрестность; толпа пьяных всадников, при радостных криках всего селения, промчалась вихрем по улице, спешилась у церковного погоста и окружила дом священника. Через минуту Бычура, в провожании человек двадцати окровавленных и покрытых пылью товарищей, вошел в избу.

– Поздравляем, батька! – сказал он не слишком почтительным голосом. – Знатная добыча! Нечего сказать, поработали мы сегодня на матушку святую Русь!

– Спасибо, детушки! – отвечал отец Еремей. – Жаль только, что и наших легло довольно!

– Зато уж и мы натешили свои душеньки! и завтра можем позабавиться. Мы захватили дочь одного из изменников бояр; так как прикажешь, сегодня, что ль, ее на виселицу иль завтра?.. Да вот она налицо.

Два мужика внесли закутанную с ног до головы в богатую фату девицу; за нею шла, заливаясь слезами, молодая сенная девушка.

– Несчастная! она умерла от страха! – сказал Юрий.

– Нет! – отвечал Бычура. – Она только в забытьи; дорогою ее раз пять схватывало. Пройдет!

– Варвары! злодеи! кровопийцы! – кричала, всхлипывая, сенная девушка. – Добьюсь ли я от вас хоть каплю воды?

– На, голубушка! – сказала попадья, подавая ковш воды. – Спрысни ее! Бедная боярышня! – примолвила она жалобным голосом. – Неужли-то вы над нею не взмилуетесь?

– Молчи, жена! – шепнул священник. – Утро вечера мудренее… Хорошо, ребята! пусть она здесь переночует, а завтра увидим.

Невольно повинуясь какому-то непреодолимому влечению, Юрий подошел к скамье, на которой лежала несчастная девица; в ту самую минуту как горничная, стараясь привести ее в чувство, распахнула фату, в коей она была закутана, Милославский бросил быстрый взгляд на бледное лицо несчастной… обмер, зашатался, хотел что-то вымолвить, но вместо слов невнятный, раздирающий сердце вопль вырвался из груди его.