Золотая лихорадка - Задорнов Николай Павлович - Страница 6

Шутливо откозырял Егору, как заправский вояка.

– Честь имею служить! Иван Федосеич Тихомиров, матрос первой статьи в отставке!.. Как спал? – хлопнул он Егора по плечу… – А как же платят вам в экспедиции? Откуда знаешь здешние места? Это все больше гиляки водят всех в тайгу.

Егор, наслушавшийся вчера рассказов Кати про отца, смотрел на него с большим уважением. Мужчины разговорились.

Катя подала зажаренных карасей.

– Надо бы спрыснуть наше знакомство! Я живо сходил бы, а? – бойко спросил Федосеич и глянул на дверь. – Тут как раз за островом баркас ночует. Он у гиляцкой деревушки остановился… У них всего там!..

Егору не хотелось задерживаться. Теперь он понял, почему бакенщик так бледен. Егор промолчал, делая вид, что ничего не понимает. Бакенщик на своем не стал настаивать и про «спрыски» более не вспоминал. Егору жаль стало пропойного пьяницу и дочь его, закинутых судьбой на край земли.

– Сколько же отсюда считается верст до Уральского? – спросил он.

– А не ты хозяин «штанов»? – вдруг спросил матрос.

– Я.

Катя опять вытянула шею и просияла и опять поднялась на пальцы, словно собиралась танцевать от радости.

– Ну, диво! – сказал Федосеич. – Тут ведь трещеба, а ты вышел невредимый! Поживи у нас хоть денек! Мы с тобой отдохнем. Тяжелая моя работа… Простужаешься… В шторм приходится ходить на шлюпке… Поди, Катерина, занеси-ка рангоут в пакгауз. Седне – в увольнение!

Пакгаузом он называл маленькую будку, стоявшую особняком на гребне холма.

– Хорошая, а бог счастья не дает! – сказал вдруг старик с неподдельной горечью вслед вышедшей дочери.

Она умело вынесла из шлюпки мачту, укладывала паруса.

– Ну, спасибо тебе, хозяин, – сказал Егор. – Дозволь поблагодарить и просим простить. А мне надобно спешно домой, хлеб убирать.

– На «Егоровы штаны» торопишься? – добродушно спросил Иван Федосеич. Оп посмотрел на три рубля, которые Кузнецов положил на стол. – А что это?

– За ночлег в благодарность.

– Нет, я это не возьму. Как же можно брать за ночлег? Ты экспедицию вел за десять рублей, а я чуть не половину возьму себе… Один я не пью, ты не думай, что матрос… Мне человека надо, а это что… Начальство приезжало, и все кричали на меня… Жаль, Егор Кондратьевич… Эх ты, Амур! Слыхал про тебя… Ну, как хочешь. Я неволить не могу.

Матрос объяснил, как надо добраться до Утеса.

– Но если начнется ветер, то худо… Весла оставь, я пойду переметы погляжу! – крикнул старик дочери.

Видно было, что Федосеичу досадно, и он отпускает гостя скрепя сердце.

Егор подумал, что хозяин уступчив не по слабости и что, кажется, он – хороший товарищ. Откуда занесла его судьба с дочерью на этот песчаный мол после жарких-то стран, и чудо-птиц, и штормов в океанах… Туда-то и рвались дети Егора, теперь узнавшие, что океан рядом. Конечно, привык он на судне, в команде, к людям, мог выбрать себе товарищей. А здесь он одинок.

– Денег мне не надо. Лучше оставь дочери на счастье самородочек, – вдруг сказал Федосеич.

Егор спрятал деньги, развязал узелок и положил на стол золотой самородок.

– Когда-нибудь ей пригодится. На счастье тебе! – сказал отец, когда Катя вошла.

Она потупилась и, полуприкрывшись платком, с любопытством смотрела на стол. Потом она глянула на отца и на Егора быстро и с таким выражением, словно резанула их бритвой.

– Ты остерегайся, – сказал Егор, – меня на вашей речке стрелял какой-то человек. Кто – не знаю.

– Ну и что?

– А у тебя дочь остается одна!

– Так ведь стреляли-то в тайге! Так и должно быть. Не надо в тайгу ходить! То ли дело на корабле… Пушки такие стоят. Никаких пиратов не страшно. Мы видали пиратов разных: японских, малайских, китайских, невольничьи суда. Кого там только не видали.

Старик шутил, но, как показалось Егору, озаботился и поглядывал на дочь с недоумением.

– Ты уж побеспокойся! – сказал Егор.

– У меня же служба! Да и как не беспокоюсь! Я тут… Я тебя провожу! – вскочил матрос.

Он взял ружье и отнес в шлюпку.

– А то ты на бате не дойдешь. Да и зачем он тебе, этот бат. Брось его здесь.

Егор согласился.

За островом пристали к баркасу. Торговец, с грудью колесом, с кривыми ногами, белобрысый, с большими красными ушами, оказался старым знакомым Егора.

– А где же хозяин твой? Все в Благовещенске?

– Теперь я не у него, – отвечал ушастый, – теперь я сам хозяин!

– А Кешка у нас рыбу скупает!

– Да, у него свои пароходы. Слыхали, он мельницу какую поставил? Вальцовая у него своя! А начинал вот так же, на баркасе!

– Мы знаем, как он начинал!

На баркасе выпили вина. Матрос повеселел и всю дорогу потом рассказывал Егору разные морские истории. Женился он на Амуре, в Николаевске.

– А жена у меня померла! – сказал он. – А вот дочь… – Он вздохнул. – А я ловко у тебя про золото выведал? Ловко! Ловко! – сам себя похвалил матрос. – Видно же по штанам и по куртке, что весь в золотом песке. Катька и та догадалась. Ах, акулепок! Хоть отродясь золота не видала. Ты почистись перед деревней. Давай я тебе живо пошоркаю куртку, все счищу. А штаны надо с водой, успеет еще высохнуть. А то ведь у нас тут, кажись, разные люди живут… Я же вижу, я, брат, матрос кругосветного плавания. Теперь-то хромой!.. Человека с золотом всегда заметно… Оно насквозь светится у человека через глаза и даже через лапы!

– А открывать это золото людям или не надо? – спросил Егор.

Матрос почистил куртку Егора. Лодка шла под косым парусом вверх по течению. Егор держал в руке веревку.

– Если открывать, то может быть горе.

– А не открыть – грех! Зачем же тогда оно? Зачем я его нашел? Зачем-то оно лежит в земле?

– Надо открывать! Мы на службе всем делимся с товарищем. Но я мыть его не пойду. Я к службе привык… А сыновья твои пусть идут! Пусть! Мимо нас люди поедут! Гилякам и тем тоскливо живется, они радуются, что пришли поселенцы, говорят, с русскими стало веселей, только, мол, пусть не воруют и не обманывают. Пусть, мол, не обижают нас! Да, это ты верно сказал, каких только людей не бывает!.. Я ей запрещу! Разве можно звать в избу незнакомого человека!

– Вот именно!

– Она знает, я объяснял, куда и как бить при случае… Да в крайности есть у нее и оружие… Да она умеет… Она бывалая, Катька! Ты степенный человек, а ей всегда хочется поговорить… В мать, покойницу… Надевай!