Смутная пора - Задонский Николай Алексеевич - Страница 13

XV

Заключив с саксонским курфюрстом[22] и польским королем Августом союз против Карла XII, царь Петр начал военные действия в Прибалтике, освобождая захваченные шведами исконные русские земли. Но под Нарвой войска Петра потерпели поражение и откатились назад.

Шведский король Карл XII вторгся в Польшу. Коронный гетман польский Иероним Любомирский, изменив своему народу, перешел на сторону врага.

Любомирский искал союза с Палием, подбивая его выступить против русских войск. Несмотря на выгодность условий, предложенных коронным гетманом, казацкий батько воевать против русских наотрез отказался. Он обратился опять к гетману Мазепе со старой просьбой – принять его под державную царскую руку.

Палий правильно рассчитывал, что теперь русский царь не должен ответить ему отказом. Но он не ведал того, что отношение к нему Мазепы круто изменилось к худшему, что просьба его прочно застряла в гетманском столе, что гетман искал только случая погубить его.

Получив приглашение гетмана прибыть к нему для переговоров по важным делам, Семен Филиппович простился с женой и в тот же день отбыл в Бердичев, где стоял обоз Мазепы.

На глазах у всех гетман трижды облобызал батька Палия, под руку провел его к себе в шатер, где был приготовлен богатый обед.

За гетманом вошла вся генеральная старши?на и судья Василий Кочубей.

Семен Филиппович Палий был небольшого роста, коренастый, с пышными усами, голубоглазый. Он совсем не походил на «грозного» батька, был добродушен, любил жить с душой нараспашку и от чарки горилки никогда не отказывался.

А тут его самолично потчует друг, пан Мазепа, – как отказаться?

Выпил батько одну чарку, другую, третью. Захмелел. Сейчас бы соснуть казаку хорошенько, а нельзя.

Иван Степанович под локоток держит и тихим голосом дивные речи говорит:

– Очень мне удивительно, брат Семен, что ты ныне с панами задружил и гетману Любомирскому служишь…

– Брехня… Який я панам друг?.. Я казак…

– А почто с Любомирским тайну пересылку имеешь?

– Яку пересылку? Паны на свою сторону склоняют… пишут грамоты… а я що? Я под царскую руку всегда желаю…

– А почему по царской грамоте Белой Церкви нашим доброжелательным панам не сдаешь?

– Яки паны доброжелатели? Все паны одинаковы, и пользы от них царскому величеству не будет, – сказал Палий, не понимавший «тонкой политики».

– Вот ты ослушался и огорчил великого государя, – вздохнул гетман. – За это он тебя в свое подданство не примет…

– А не примет, бес с ним… Я сам не пропаду… Я сам себе гетман…

Батько, качаясь, встал, взмахнул руками, сделал два шага, упал на походную кровать гетмана, сразу захрапел.

– Пиши, – сказал Мазепа сидящему рядом писарю, – пиши, что Палий грамоты от изменника Любомирского получал, пересылку с ним имеет, его царскому величеству поношение чинил и гетманом сам себя называет… Все слышали, господа старши?на? – обратился он к генеральным.

– Слышать – слышали, пан гетман, – сказал Кочубей, – а не худо бы для верности свидетельские улики представить.

– Можно и свидетельские, – согласился Мазепа, посмотрел на спящего батьку и хлопнул в ладоши.

Вошел есаул Чечель с двумя сердюками.

– Привести попа Грицу Карасевича, – приказал гетман.

… Крепок казацкий хмельной сон.

Целое ведро ледяной воды вылили на голову батька – насилу глаза продрал.

А ни ухом чей-то голос сладкий:

– Не признаешь, Семен Филиппович, старого приятеля?

– Что за чертовщина? Який приятель?

Сел батько на кровать, видит, словно в тумане, – люди какие-то окружили… Ба! Да ведь это сам пан гетман. То старши?на казацкая… То сердюки… Ну, а дальше… дальше черт его разберет… поп какой-то, кажется, вертится…

«До чертей напивался, до попов впервые», – мелькнула у батька догадка.

– Доброго здоровья, пан Палий, – сказал Грица, робко выглядывая из-за спин старши?ны.

Батько протер глаза:

– Эге ж, да ведь это как будто поп Грица, собачий сын…

– Я, точно, пан Палий, – подтвердил поп.

– А за яким чертом? Иль мало я тебя в Фастове порол за грабительство? Иль опять батогов захотел, сатана косматая?

– Покайтесь, пан Палий, – скромно перебил батька поп Грица. – Вспомните, як меня к панам посылали…

– Що? – заревел батько. – Я тебя… пса вонючего… к панам посылал? Ах ты, свиной хвост! А ну держите его…

И быть бы попу битому, да удержал батька пан гетман.

– Негоже, Семен Филиппович, рукам волю давать, когда тебя в больших делах обличают… Языком ответствуй…

– Вины за собой никакой не ведаю, – с удивлением посмотрев на гетмана, отвечал Палий. – А поп Грица – известный плут и вор, жалею, что я его в Фастове не повесил…

– А вспомните, пан Палий, какие похвальные речи про изменника гетмана Любомирского сказывали? – опять перебил Грица. – Вспомните, как говорили народу, что в Польше нет знатнее и сильнее тех панов, что государь наш православный ненадежен и вас только Любомирский уберечь может… Покайтесь, пан Палий. Вспомните и покайтесь!

– Убью! – бешено рванулся батько к попу, но дюжие сердюки крепко схватили его за руки.

Поп сразу куда-то скрылся. Перед батькой стоял есаул Чечель.

– По указу государя я беру вас под караул, пан Палий…

– По указу? Меня? – задыхаясь и недоумевая, прохрипел Палий и широко раскрытыми глазами обвел смущенно молчавших гетмана и старши?ну. – А-а-а!.. – догадался наконец батько. – Продали, продали, вражьи дети! Заманили, як зверюшку в ловушку. Будьте вы прокляты, иуды! А ты… ты… пан Мазепа… помни… Вернется Палий – страшен будет. Помни!

Батька увели, старши?на разошлась.

«Пьяницу того, дурака и вора Палия, – доносил Мазепа в Москву, – уже отослал я за крепким караулом в Батурин…»[23]

Петр, веря гетману и присланным уликам, выслал Палия в Сибирь.

Через два дня неведомые люди удавили в овраге попа Грицу…

А через месяц верный Орлик доносил гетману, что в народе идет глухой ропот против расправы с Палием.

Гетман только рукой махнул:

– Москва сильна. Сибирь далека. Народ глуп. Пошумят – забудут…

Но народ не забыл.

– Мазепа за то сгубил Палия, що народ звал его казацким батьком, – говорили казаки.

– Батько Палий за нас страждет, батько Палий еще вернется, – шептались селяне…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Стояла глухая полночь, но Батуринский замок гетмана еще светился яркими огнями.

Пир был в разгаре.

Трубачи на хорах, обливаясь потом, только что закончили длинный менуэт, когда к ним подбежал распоряжавшийся танцами длинновязый шляхтич и что-то шепнул на ухо капельмейстеру.

Тот поднял руку. Веселые, волнующие звуки мазурки ворвались в притихший на минуту зал.

Из главных дверей, под руку с молоденькой черноволосой красивой девушкой вышел гетман Иван Степанович, в бархатном зеленом кунтуше, с орденской лентой через плечо. Он приветливо улыбнулся гостям, легко пристукнул каблуками и, позванивая серебряными шпорами, плавно повел свою даму.

– Бог мой, как он еще молод и хорош, – по-польски шепнула соседке пожилая нарядная пани. – Я понимаю его успех у дам…

– Он совсем не похож на этих диких москалей и казаков, – не сводя глаз с гетмана, ответила соседка.

– Что же вы хотите! Пан Мазепа прожил немало лет у нас в Польше… Но кто с ним в паре?

– О, говорят, это новое безумие гетмана, – сказала вторая пани и оглянулась. – Однако здесь ее родные, нас могут услышать… Поищем другой уголок…

Позади них, в креслах, сидели две женщины. Одной перешло далеко за сорок, но время еще не успело стереть с ее лица следов былой красоты, а несколько высоко поднятые брови, смелые серые глаза и тонкие, презрительно поджатые губы выдавали характер гордый и властный. Она была в аксамитовом, расшитом золотом наряде. Жемчужное, низко спускавшееся монисто и крупные бриллианты в браслетах показывали ее принадлежность к сановному казацкому панству.