Донская либерия - Задонский Николай Алексеевич - Страница 31

Как только войсковой писарь прочитал эти строки, казаки заволновались, закричали:

– Исполнить по грамоте! Взять своевольцев, отвезти в Валуйки. Не хотим за воровских атаманов ответ держать. Не хотим разорения. Взять своевольцев, взять!

Булавин попробовал крикунов утихомирить:

– Опомнитесь, браты! Где видно, чтоб своих выдавали? Не слушайте смутьянов!

Из круга перебили:

– Ты много говоришь, а с повинной к государю не посылаешь. Царские войска придут – все через тебя пропадем.

Булавин, гневным взглядом выискивая в кругу зачинщиков, пригрозил:

– А тех недругов, коими раздор на Дону чинится, давно кандалы ожидают и высылка.

Казацкая толпа на минуту затихла, потом вновь забурлила:

– Всех не перекуешь! Ныне нас в согласии много! Самого тебя в кругу поймать можем!

Кондратий Афанасьевич, сопровождаемый Зерщиковым и наиболее преданными старши?нами, возвратился с круга потрясенный. Не сдержавшись, скрипнул зубами:

– Поджечь бы проклятый Черкасск да на Кубань податься…

Зерщиков молча переглянулся со старши?нами, заметил:

– За что ж твоя немилость на всю нашу станицу-то? В семье не без урода, крикуны всюду водятся, а тут в единомыслии с тобой казаков множество…

– До сердца довели, не ожидал этакого, – признался со вздохом Булавин. – А тебе, Илья Григорьевич, нужно бы тех крикунов лучше сыскивать.

– Я о том и хотел с тобой гутарить, – спокойно произнес Зерщиков, доставая бумагу и протягивая ее Булавину. – В сильном подозрении у меня означенные казаки…

Булавин, просмотрев список, приказал всех отмеченных взять под караул. И тут же было-решено увеличить личную охрану войскового атамана до пятидесяти человек. Начальниками охраны поставлены есаулы Степан Ананьин и Карп Казанкин. Оба из рыковских надежных станичников.

А ночью в Черкасск приехали казаки с письмом Игната Некрасова, извещавшего подробно о взятии Царицына. Булавин приободрился. Станичным попам велел служить благодарственные молебны, кабацким сидельцам поить казаков вином безденежно, а пушкарям палить из пушек. Два больших приволжских города, Камышин и Царицын, стоят заедино с вольными донскими казаками. А коль будет счастье, и Астрахань вскоре соединится…

Однако не все радовало. Беседуя с гонцами, Булавин выяснил, что еще прежде их послан был Некрасовым из Царицына племянник Левка… Куда же он девался? Булавин любил Левку и сильно встревожился. Он послал во все стороны конных и пеших разведчиков, но все поиски оказались тщетными. Булавин терялся в мрачных догадках.

И лишь случайно спустя несколько дней из перехваченного казаками донесения азовского губернатора узнал о судьбе племянника. Толстой писал царю:

II

Булавин, вероятно, так никогда и не узнал, какой громовой отзвук по всей стране дало поднятое им восстание, с какой лютой злобой произносилось его имя боярами, царедворцами, помещиками и с какой любовью и надеждой шептали это же имя обездоленные люди.

Но до сих пор хранятся в архивах сотни пожелтевших от времени всяческих воеводских доношений, отписок и показаний, свидетельствующих о размахе булавинского движения в грозное лето тысяча семьсот восьмого года.

Заглянем же в эти бумаги…

Под Воронежем у помещика Веневитинова крестьяне самовольно рубят лес, а работать в поле и платить оброк отказываются. Веневитинов едет в Воронеж, слезно просит воеводу Колычева прислать в имение солдат и наказать ослушников, дабы «впредь никакой скверны и воровского поползновения не было». Воевода отпустил нескольких солдат. Веневитинов начинает расправу. Крестьян хватают, беспощадно порют, но они упорно повиниться не желают и угрожают:

– Будут-де скоро в здешних местах казаки от Булавина, всех вас мучителей жестокосердных переведут.

Как только солдаты из имения ушли, крестьяне подожгли господскую усадьбу. А четверо зачинщиков на другой день убежали неизвестно куда.

Под Тамбовом, как сообщает воевода, продолжается «всенародное возмущение и разорение здешнего края». Государевы лесные работы не производятся, ратные люди разбежались. Большая часть вотчин разгромлена. Близ самого города стоят воровские казаки и калмыки. В лесах и оврагах таятся шайки вольных гулящих людей. Дворянам и дьякам носа нельзя показать на больших дорогах. «Служилые из городов всяких чинов люди, укрываясь от службы и податей, и волостные, и монастырские, и помещичьи крестьяне, отбывая тягл и платежей и помещиков, живут самовластно». Провианта в городах нет. Сбор податей прекратился. Жалованье солдатам и чиновникам платить нечем.

Воевода Волконский не выдержал и в письмах к своему покровителю Меншикову запросился на военную службу:

А Мценский воевода жалобно повествует, как он сам чуть не погиб от врагов. Ездил он, воевода, «высылать дворян на Государеву службу против вора Кондрашки Булавина» и, возвращаясь домой по белевской дороге, наехал на большой крестьянский обоз, состоявший из многих подвод, а «на тех подводах женский пол со всей рухлядью».

Воевода полюбопытствовал: что-де за люди, куда и по какой надобности они направляются? Ему сказали: боярские крестьяне, а бегут-де они от непереносимой тяжелой жизни в украинские города.

Тогда он, воевода, «тех беглецов служилым людям велел взять в Мценск к приказной избе, для того, что не явили проездных писем, куда и зачем едут».

Служилые люди пригнали обоз с беглецами в Мценск. Там, у приказной избы, окружили их посадские люди во главе с бурмистром, начали спрашивать и открыто жалеть бедных мужиков и плачущих баб.

Когда подъехавший воевода строгим голосом приказал посадским людям расходиться, они его не послушались и закричали:

– Ты зачем, кровопийца, безвинных людей терзаешь?

После этого бурмистр с посадскими набросились на служилых, всех перевязали, посадили в подвал на цепь.

А беглецов отпустили. А его, воеводу, стащили с лошади и за бороду таскали и «били смертным боем». И он едва жив дополз до дома.

Особенно сильно огни мятежа разгорались на Волге. Слух о взятии булавинцами Камышина и Царицына всколыхнул волжскую голытьбу. По всей великой реке «дети вселукавого диавола», как называет булавинцев астраханский воевода, прекращают свободный проезд. В приволжских селах и деревнях появляются отряды повстанцев.

Жители Нижнего Новгорода, идя майским утром мимо Дмитриевских ворот, заметили сделанную мелом надпись: «Быть бунту». Подобные надписи были обнаружены в кремле, у стрелецкого головы на огородном заборе и во многих других местах. Вскоре под городом стали собираться ватажки вольных гулящих людей. Они численно увеличиваются и смелеют с каждым днем, Балахнинский земских дел бурмистр Ларион Гусельников доносит в приказ: