Князь ветра - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 29

– Подождите минуточку, попросил Сафронов. – Тут в тетради листы не разрезаны.

– Но вообще-то, – передавая ему нож, заметил Иван Дмитриевич, – в то утро у меня еще были сомнения насчет Зйльберфарба: не обул ли он нас всех в чертовы лапти?

– Как это? – не понял Мжельский.

– Ну, значит, соврал и не кашлянул.

В редакцию «Голоса» Иван Дмитриевич прихватил с собой агента помоложе и побойчее, с револьвером – на тот случай, если опять обнаружится «хвост», но, сколько он ни оглядывался на улице, так никого и не высмотрел.

По дороге Иван Дмитриевич изменил маршрут и сначала заехал на Почтамтскую, в контору Килина. Тот оказался на месте.

– Скажите, – без обиняков приступил Иван Дмитриевич. – Каменский не просил вас отложить выпуск своей последней книжки? Я говорю о «Загадке медного дьявола».

– Откуда вы знаете? – насторожился Килин.

– Не важно. Значит, было такое?

– Было, хотя немного не так, как вы сказали.

– А как?

– Николай Евгеньевич хотел совсем забрать у меня рукопись.

– И чем он это мотивировал?

– Да ничем! А книжка была уже набрана, деньги за работу выплачены вперед. С какой стати? Я потому и отказался исполнить его просьбу, что он упорно не желал ничего мне объяснять.

19

Только Иван Дмитриевич уехал, Константинов сел пить чай с писарями. Сахар у него был свой. Тут же дверь отворилась, Валетко пропустил в комнату того самого оборванца в солдатских штанах, который позавчера сообщил о несчастье с Ванечкой. Константинов прыгнул к нему, схватил его за грудки:

– Сука! В остроге сгною! Рад будешь на своих же кишках удавиться, падла!… Кто тебя подослал?

– Чего вы, ваше благородие? – удивился тот. – Отпустите, я же сам пришел! Хочу все по правде рассказать, как дело-то было.

– Ну! Живо!

– Сперва рубль пожалуйте.

– Чего-о?

– Рубль, говорю, извольте пожаловать. Желательно серебряный.

– А по морданции не хочешь? Рубль ему!…

– За обман вы мне ни копейки не дали, так ведь? А правда, она денег стоит.

– Ладно, – меняя тон, сказал Константинов, – но тогда уж давай, брат, по совести. Ты меня позавчера обманул, с тебя за то причитается. Сегодня правду скажешь– причитается с меня. Вот и будем в расчете – ни ты мне ничего не должен, ни я тебе.

Крыть было нечем, поэтому босяк оставил всякую философию и на все константиновские софизмы твердил одно:

– Задаром ничего не скажу, хоть ноздри рвите.

– И вырвем, – посулил наконец Константинов. – Дождешься, падла!

Он велел запереть эту скотину в подвале и подошел к окну.

Было солнечно и сухо, но дул холодный ветер, временами настолько сильный, что вздрагивало в раме треснутое стекло. Тучи пыли неслись по улице, как всегда бывает в первые майские дни, когда еще не распустилась листва на деревьях.

Из записок Солодовникова

В тот год в Урге стояла необычная для начала мая жара. Подъехав как-то раз к Толе напоить лошадь, я увидел Джамби-гелуна, одного из наших бригадных лам. Именно он незадолго перед тем рассказал мне о приближающейся великой войне монголов и Ригден-Джапо с неверными. После нее и должен сойти на землю будда Майдари, ныне пребывающий в чине бодисатвы на вершине горы Сумеру.

Судьба этого незаурядного человека любопытна и сама по себе, но в свете дальнейших событий – особенно. Поэтому изложу вкратце его биографию.

Джамби-гелун происходил из племени дербетов, мальчиком был отдан в Эрдени-Дзу, а оттуда в числе наиболее способных учеников его отправили в тибетскую обитель Дре-Пунья. Там он получил ученую степень гелуна, но ни отшельничество, ни упорные занятия буддийской метафизикой не заставили его ощутить себя всего лишь случайным соединением случайных элементов мироздания. Джамби-гелун остался сыном степей, в его жилах бурлила густая темная кровь баторов Чингисхана, разжижить которую не могла никакая наука. Однажды в пылу богословского диспута он с такой силой хватил по голове своего оппонента, что тот свалился замертво. Арестованный, Джамби-гелун бежал из монастырской тюрьмы, зиму скрывался в горах, потом двинулся на север и года через полтора добрался до Пекина.

Благодаря знанию языков он сумел занять место переводчика при ямыне, составлявшем правительственные календари для окраин империи, но спокойная жизнь скоро ему прискучила, Джамби-гелун бросил дом, жену-китаянку и растворился в необозримых просторах Центральной Азии. Ходили слухи, будто он побывал и в пещерах Шамбалы, и в подземном царстве мангысов, демонических противников буддизма. Согласно третьему, менее поэтичному варианту его биографии, эти годы он провел у калмыков на Волге, чередуя, а то и совмещая мирские занятия с духовными: промышлял астрологией и конокрадством, держал торговлю при Тюменевском хуруле, одно время сидел в астраханской тюрьме. Видимо, там он выучился говорить и даже читать по-русски.

Лет десять назад Джамби-гелун объявился в Халхе, жил в разных монастырях, но нигде не прижился по причине, как я подозреваю, скверного характера. Наезжая в Ургу, он сблизился с князем Вандан-бэйле и под его влиянием стал пламенным поборником идеи национальной независимости, причем окрасил ее в мистические, мессианские тона. У нас в бригаде Джамби-гелун был фигурой уважаемой. В немалой степени его авторитет покоился на рассказах о якобы личном знакомстве с агентами Ригден-Джапо, которые всюду, в том числе в Петербурге, действуют на благо Монголии. Их активности он, в частности, приписывал военные поставки из России.

В тот день, когда я увидел его на берегу Толы, он, постирав свою монашескую курму и расстелив ее на горячей гальке, сидел рядом в ожидании, пока она высохнет. Он был совершенно гол. С шеи у него свисало множество амулетов-гау на черных от пота кожаных шнурках. Среди них меня заинтересовала маленькая православная иконка с изображением архангела Михаила. «Это Майдари», – сказал Джамби-гелун. Я удивился, тогда он стал объяснять мне, что будда Майдари известен всем народам, просто все изображают и называют его по-разному. Дня русских он– Михаил, для китайцев– Милэ, что даже звучит почти одинаково. Он – владыка будущего, его почитатели есть везде, хотя нередко они остаются в лоне собственных религий. Они чтят Майдари, не зная его подлинного имени, и служат ему, не догадываясь, чьей воле подчиняются и к какой цели направлены их усилия. В нужный момент всем им откроют особый способ разделывания сухожилий в мясе некоторых животных, по этой примете монголы опознают их и оставят в живых как заслуживших право стать подданными Ригден-Джапо и войти в царство Майдари. «Возможно, и вы, – быстро взглянув на меня, закончил Джамби-гелун, – сами о том не зная, относитесь к их числу».

Мадам Блаватская могла бы обнять его как брата. Все им сказанное показалось мне специфически монгольским отзвуком типичного для современной Европы религиозного эклектизма, но скоро я убедился, что аналогичные воззрения бытуют и среди русских поселенцев. Я тогда носился с идеей навербовать из них часть артиллерийской прислуги и с этой целью прибыл в поселок Мандал в четырех верстах от Урги, населенный перебравшимися сюда из Забайкалья раскольниками. Они без энтузиазма встретили мое предложение отобрать несколько холостых парней для участия в походе на Барс-хото, но не посмели ответить прямым отказом из нежелания ссориться с монголами.

Пока они совещались, я попросил разрешения осмотреть их молельню. Чтобы лишний раз не вызывать мое недовольство, согласие было дано, мне выделили провожатого, который отвел меня в убогое бревенчатое строение, похожее на бурятский зимник, но увенчанное крестом. Внутри, едва глаза привыкли к полумраку, я увидел большую танку с изображением Майдари. Мой провожатый объяснил мне, что это архангел Михаил, а Майдари – его монгольское имя. Далее с кое-какими вариациями я услышал приблизительно то же самое, о чем говорил Джамби-гелун: при конце времен, чей срок уже близок, архангел Михаил во главе небесной рати и своих земных адептов из разных стран, поклоняющихся ему под различными именами, будет сражаться с воинством сатаны, а после победы и Страшного суда, на котором он же займет место председательствующего, станет своего рода регентом при Иисусе Христе в его будущем вселенском царстве.