Я отворил пред тобою дверь… - Юденич Марина - Страница 6

Тогда же и столь же удивительным образом к нему попали три старинные гравюры Глубокий, древний скорее старец, настоящий арбатский букинист, ( таких уж нет ныне, на смену им пришли, увы, как и в молодости, ловкие и лживые, но благообразно состарившиеся фарцовщики ), в пыльной лавчонке которого он проводил много времени, выискивая манускрипты интересующей его эпохи, позвонил ему поздно вечером и старческим своим, глуховатым голосом, слегка гнусавя, настойчиво просил приехать незамедлительно Заинтригованный, он помчался на такси, благо с Чистых прудов, на которых он тогда жил до арбатских переулков было рукой подать Старик разложил перед ним три пожелтевших, хрупких от времени листа Содержание оттиснутых на них картин с трудом можно было разобрать в свете тусклой лампы под тяжелым бронзовым абажуром — рисунок был исполнен линиями чрезвычайно тонкими, близко расположенными друг к другу, плотно покрывающими пространство бумаги.

Особенно это казалось тех фрагментов, где художник изображал толпу — головы, руки, ноги, туловища людей и коней переплелись в ней так тесно и причудливо, что сразу невозможно было определить, что и кому здесь принадлежит — все представлялось странным клубком чрезвычайно тонкого кружева Впрочем сюжет все же был ясен сразу: триптих являл взору картину средневековой казни — на первом картоне — повозка с распластавшимся на ней телом жертвы двигалась по узкой, запруженной толпой улочке, очевидно, направляясь к месту казни Вторая картина изображала саму казнь — средневековую площадь с неизменным готическим собором, в центре которой на костре пылало тело жертвы. Здесь было хорошо видно, что это женщина с пышной копной волос, возле костра изображены были несколько священнослужителей в длинных сутанах, поодаль высилась группа всадников, одетых в пышные вычурные одежды Третья гравюра показалась ему тогда самой странной, ощущение это не покидало его и потом, сколько бы не изучал он впоследствии загадочный рисунок — на нем неизвестный художник изобразил соборную площадь уже совершенно опустевшей, в том месте где только что пылал костер и возносился жуткий столб с пригвожденной к нему жертвой — теперь был заметен лишь небольшой холмик из пепла и обгоревших досок и тлеющих углей — стремилась в небо узкая струйка дыма А рядом в самом центре площади одиноко стоял человек Был он заметно худощав и как-то очень, неестественно, даже нарушая пропорции, высок, фигуру и лицо его скрывало одеяние отдаленно похожее на монашескую сутану, широкое, перехваченное в талии тонким поясом с длинными рукавами и большим капюшоном..

Гравюры эти даже по тем, советским, не знавшим еще истинных цен, временам, стоили баснословно дорого, но старый букинист первым позвал его, довольно известного, но совершенно небогатого аспиранта-историка.

Я знаю, сколько это стоит, молодой человек, — сказал ему старик своим глуховатым гнусавым голосом, — но я уже настолько стар, что имею право позволить себе роскошь Я думаю это именно то, что нужно вам, а вы именно тот, кто должен этим владеть Сейчас вы только из вежливости делаете вид, что понимаете мое старческое бормотанье, но поверьте на слово, а если Богу будет угодно, когда ни будь потом поймете — это очень редкое сочетание Так что забирайте, забирайте немедленно, пока корыстный бес не попутал меня и я не передумал Забирайте и уносите ноги Завтра принесете мне сто рублей, или сколько там наскребете по карманам. Все, теперь ступайте прочь, время позднее, мне спать пора!.

Конечно прямого указания на то, что неизвестный художник изобразил в своем творении именно казнь именно той женщины не было — ни точного времени создания этой работы, ни имени автора установить не удалось, но очень много приблизительных сходств и прямых совпадений позволяли смело предполагать это Бесконечно долгими часами, сложи которые воедино — вполне могли набежать годы — он изучал изображение на старинных гравюрах и уже мог различать в сплетенном клубке тел отдельных людей и всадников, различал выражение их лиц, понимал настроение и даже, как ему казалось — отношение каждого к происходящему Простолюдины не сочувствовали несчастной и это не удивляло его, а лишь подтверждало его версию — для казни великий герцог избрал город отдаленный от наследственных земель своей жертвы. В группе всадников он безошибочно узнал Великого герцога и несколько его вассалов — портреты их сохранились до наших дней и даже во множестве, ибо в те времена существовал обычай рассылать собственные портреты, как ныне — рождественские открытки и фотографии.

Портретов несчастной княгини тоже сохранилось немало — ей восхищались и за честь считали рисовать ее многие знаменитые мастера того времени, но это не помогло ему — лицо жертвы на гравюре было плотно закрыто растрепанными длинными волосами..

Можно сказать, что за эти годы он настолько изучил уникальные свои гравюры, что ни один самый сложный и запутанный фрагмент на древних листах картона не составлял для него тайны.

Исключение были три момента Только три.

Без труда узнав Великого Герцога в группе разряженных всадников на второй гравюре, он не сразу обратил внимание на странное выражение его лица Он хорошо знал это лицо Со всех портретов на него неизменно взирал богоподобный лик, наделенный всеми неизменными по тем временам чертами царственных особ и лишенный даже намека на какие то либо эмоции или чувства На странной гравюре лицо герцога изобразила гримаса боли и даже отчаяния, он был готов поклясться, что неведомый художник посягнул и на то, что бы запечатлеть Великого герцога плачущим Это долгое время и питало, так называемую, любовную версию Он полагал, что герцог таким страшным образом покарал свою бывшую возлюбленную за измену, храня тем не менее в своей не знающей жалости и милосердия душе, прежнюю к ней любовь.

Однако неопровержимые свидетельства безумной страсти герцога к своей юной жене инфанте Изабелле, и та искренняя скорбь и раскаяние, буквально преобразившие жизнь доселе не слишком богобоязненного и милосердного вельможи, после ее безвременной кончины, не оставляли «любовной» версии права на существование.

Тем необъяснимее были эти слезы. Слезы палача вершащего свое страшное и не правое дело.

Вторая загадка подстерегала его также на центральной гравюре триптихапристально сантиметр, за сантиметром изучая ее тонкую вязь, он обнаружил на площади фигуру, которую заметить было практически невозможно Собственно не фигуру даже, а тень, от человеческой фигуры, на ступенях величественного собора Сам человек скрывался за одной из массивных колонн и только носок сапога, да тень на ступенях намекали на его присутствие Кем был он? Наличие широкополой шляпы и плаща говорили о том, что он не был простолюдином, но и к группе вельмож не посмел или не пожелал он примкнуть Что заставило его скрываться? — Он мучительно и бесконечно искал ответ на эти вопросы и не находи их.

Смысл третьей гравюры был и вовсе ему непонятен Ясно, что главной фигурой здесь был тот, кто стоял, не склонив головы перед пепелищем в центре площади. Ему и была, собственно, посвящена она Но кто был он? Возлюбленный, родственник или друг несчастной, чей пепел дымился сейчас у его ног? Но почему не было скорби в его фигуре, расправлены плечи и скрытое широким капюшоном лицо, обращено к небу? Монах, возносящий последнюю молитву над прахом? Но разве посмел бы любой из слуг Ватикана и Папы нарушить волю святой инквизиции, вынесшей свой страшный вердикт — виновной не было места в Царствии Небесном и никому не позволено было сотворить над ее прахом поминальную молитву.

Здесь было еще нечто, что было необъяснимо и неотступно тревожило его Мастер, чьи работы чудом оказались в его власти, был, безусловно, профессионалом высочайшего класса, все линии его творения дышали гармонией, все пропорции были идеально соблюдены с учетом существовавших тогда канонов И только одинокая непонятная фигура на третьем картоне выбивалась из этой абсолютной гармонии рисунка — таинственный человек был неестественно высок, доведись ему вдруг шагнуть на ступени собора, голова его коснулась бы верхнего свода массивных его дверей И он готов был поклясться — это не было ошибкой художника.