Антиквар - Бушков Александр Александрович - Страница 20

В кабинете у него не должно быть ничего предосудительного – а потому Смолин, не колеблясь, повел Ингу именно туда, любезно придвинул кресло, поинтересовался:

– Коньячку хотите?

– Что, вы тоже начинаете? В «Раритете» мне водку предлагали из какой-то жуткой бутылки…

– Ну, у меня-то бутылки не жуткие, вполне гламурные…

– А потом? Куда позовете?

Смолин тяжко вздохнул – очень даже театрально, протяжно, старательно – и подошел к ее креслу:

– Бог ты мой, а вам не приходило в голову, милая Инга, что вы просто-напросто по-человечески понравились дурному, романтичному старику?

Ага, а ресницами-то затрепетала хоть и с некоторым смущением, но и с явным удовольствием – не родилась еще та красотка, что негодует, когда ее взглядом раздевают…

– Никакой вы не старик.

– Конечно, – сказал Смолин. – Значит, есть у меня шанс?

– Василий Яковлевич! – произнесла она чуть ли не умоляюще. – Если вы меня хотите оставить ни с чем, скажите сразу…

– Ну что вы, Инга, – сказал Смолин, усаживаясь. – Говорю же, вы мне нравитесь… в хорошем смысле. Я понимаю, у вас, так сказать, служебный долг… Вот только, уж простите, не могу я вам давать ни адресов, ни телефонов. Не принято это, знаете ли. В нашем мире свои законы. Очень даже суровые. Сегодня я вам дам сдуру телефончик, а завтра сшибет меня на людном перекрестке неопознанная машина или пальнет в спину какой-нибудь декадент из двуствольного обреза…

– Шутите?

– Ничуточки, – сказал веско Смолин, глядя на нее серьезно, строго, печально. – Чем хотите поклянусь – ничуточки… Вы себе и не представляете, что за народ – серьезные коллекционеры. Какие у них возможности, что это за персоны, что они могут… – он понизил голос, наклонился через стол. – Молчать умеете? Я вам говорю авторитетно: это самая настоящая мафия. Вот только получившие пулю в спину за длинный язык в газеты не попадают, тут испокон веков шито-крыто, не нами заведено, не на нас и кончится… И более того. Если вы сунетесь к серьезному коллекционеру с глупыми вопросами, он вас может принять за бандитскую наводчицу… И начнут вас спрашивать так, что потом ни за что нельзя будет отпускать на волю в таком виде, вот и придется… Вы хоть понимаете, во что лезете? Я к вам вполне по-дружески, говорю же, вы мне нравитесь – ну да, цинично, как нормальному мужику! – и мне думать не хочется, что с вами из-за вашей наивности может такое приключиться… Были печальные примерчики…

Он замолчал, закурил и откинулся на спинку кресла, украдкой наблюдая за собеседницей. Ухмыльнулся про себя: вся эта безжалостно навешанная на розовые ушки лапша достигла цели, девочка сидела поникшая, растерянная, словно пыльным мешком ударенная…

– Честное слово, я не шучу, – сказал он грубовато, закрепляя первый успех. – Всё так и обстоит. Иногда людей и не находят вовсе, чтоб вы знали. Серьезный антиквариат – это бешеные деньги, а где бешеные деньги… Понимаете, а?

– А вы и в самом деле, кажется, не шутите, у вас лицо стало… такое…

«А как же, милая, – ухмыльнулся про себя Смолин. – В нашем веселом ремесле талант лицедея необходим, числится на втором месте после чутья … И не таким мозги пудрили успешно…»

– Так вот почему не бывает репортажей…

– А вы как думали, Инга? – сказал Смолин устало, тоном заботливого дядюшки. – Потому-то и не бывает… Помните, несколько лет назад в Москве подорвали шустрого мальчишечку по фамилии Холодов? Я вам, конечно, ничего не говорил, а вы ничего не слышали, только мыто знаем, что там было на самом деле, и какая лажа – официальная версия. Мальчишечка сдуру сунулся в секреты столичной торговли антиквариатом, и не нашлось рядом человека, чтобы предупредил, как я вас сейчас…

– Что, правда? – спросила она с самым убитым видом, уже, без сомнения, поверив.

– Да я бы вам столько мог порассказать… – произнес Смолин. – Вот только спокойно жить хочется, да и вам, наверное, тоже? Ну как, Инга, убедил я вас?

– Да, конечно, – сказала она, понурясь. – Спасибо… Что же получается, совсем нельзя писать? Ничего?

– Ну что вы! – жизнерадостно возразил Смолин, улыбаясь открыто и честно. – Главное, забудьте вы напрочь про оружие, драгоценные металлы, вообще про все дорогое. Антиквариат, знаете ли, бывает и вполне обыденным. Вот, посмотрите-ка налево… Это, да будет вам известно, отнюдь не корова…

Обернувшись к стене – все еще с растерянным, убитым, придавленным видом, – очаровашка принялась рассматривать висевший под потолком череп с могучими рогами. Спросила, чуточку ожив:

– А это кто?

– А это древний бизон, – сказал Смолин охотно. – Который десять тысяч лет назад разгуливал примерно на том самом месте, где мы сейчас с вами сидим. Сейчас я вам покажу еще и натуральный каменный топор первобытного человека, и кое-что еще… Хотите сотрудничать, Инга? Я вам многое могу рассказать и показать, могу даже взять на какую-нибудь сделку из неопасных, и репортаж вы сочините не один… Вот только взамен вы мне твердо пообещаете, что без моего предварительного просмотра ни строчки в народ не выпустите… Годится вам такое?

– Еще как! – воскликнула она, отходя. – Притом что не было ни единой публикации вот уж сколько лет… Я согласна, конечно…

– Мы работаем, бывает, и в ночь-полночь, – сказал Смолин. – Предположим, я вас поздним вечером соберусь куда-нибудь выдернуть… Муж против не будет?

– А я не замужем.

– Бывают еще и… варианты.

– Нет у меня сейчас… вариантов, – она глянула чуточку настороженно. – А вы, правда, серьезно? О сотрудничестве?

– Не совсем, – сказал Смолин, ухмыляясь. – Я ж потаенный педофил, я блондинок регулярно в фундамент замуровываю…

«А ведь выгорит, пожалуй, – подумал он, раскладывая на столе, всевозможные дешевенькие, но весьма эффектные мелочи вроде подстаканника с дореволюционными чекухами, старинных ключей и наконечников стрел. – Если не спешить, не спугнуть, не тащить сразу в койку – смотришь, и выгорит…»

– Вот, почитайте для начала, – сказал он, подавая девушке купчую. – Это и в самом деле интересно. Если что-то непонятно, спрашивайте, я объясню…

…Смолин запер паджерик ключом (терпеть не мог сигнализации с их вечным мяуканьем-вспышками, обходился «секретками»). Вылез из машины, неторопливо огляделся. Две хрущевки классического вида, справа и слева – два длинных ряда гаражей, выстроенных лет тридцать назад, а между гаражами спускается по обрыву к неширокой грязной Каче бетонная лестница с покосившимися сварными перилами, составленная из двух бетонных маршей тех же хрущевок. Знакомый райончик, не таивший вроде бы никаких сюрпризов, а вот поди ж ты…

Подойдя к верхней ступеньке лестницы, Смолин встал чуть в стороне, чтобы не мешать прохожим, посмотрел вниз. Кое-где трудами городских властей Кача была облагорожена достаточно красивыми набережными, фонарями и скамейками – но здесь она оставалась в первозданности: полоса медленной серой воды шириной метров пятнадцать с усыпанными всевозможным мусором берегами.

Смолин заглянул в карту, где рукой Гонзица был старательно обведен чуточку неправильный квадрат, получившийся таковым не от дрожания нетвердой руки, а оттого, что таким участок и был некогда в плане. Привязаться к местности было несложно, ошибки при первом осмотре возможны, но мелкие, ни на что принципиально не влияющие…

Прилегающая к речке местность поросла жесткой невысокой травой. Как ни вглядывался Смолин, он не разглядел остатков флигелей, двухэтажного справного особняка и помянутых кирпичных мастерских. Разве что справа метров на пять протянулся совсем невысокий бугор, скорее уж угадывавшийся – ну да, жалкие остатки одного-единственного фундамента, черт его ведает, мастерской или жилого строения…

Прекрасно известно, почему именно здесь не осталось камня на камне – единственное местечко в Шантарске, где в девятнадцатом грохотал настоящий бой, а не просто ожесточенная уличная перестрелка. Вон с тех высоток рвался в низину, за Качу, полковник Лопашенко с остатками своего полка и четырьмя трехдюймовками – это для него была самая короткая и удобная дорога, чтобы прорваться на Сибирский тракт и уйти следом за отступающей армией «верховного правителя». Полковник, прекрасно понимавший, что через часок-другой в тыл к нему выйдут наседающие кутевановцы, пошел ва-банк – ну, а оборонявший со своими красными орлами этот берег горячий партизанский командир Кабарашвили тоже не собирался ни отступать, ни уступать.