Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи - Страница 50

– Какое унижение! – вырвалось у него.

Мусаси не хранил в памяти побежденных противников, даже убитых и покалеченных. Воспоминания о них уплывали, как пена по реке. Мусаси, однако, никогда не забывал тех, кто в чем-то превосходил его или обладал мощной внутренней силой. Они таились в его памяти, как привидения, и Мусаси терзался мыслью о том, как в один прекрасный день расправится с ними.

– Унизительно! – повторил Мусаси.

Схватив себя за волосы, он размышлял, как ему одолеть Никкана, как выдержать нечеловеческий взгляд монаха. Два дня его мучил этот вопрос. Мусаси не желал зла Никкану, а был раздосадован на себя.

«Выходит, я никчемный?» – сокрушался Мусаси. Самоучкой овладев фехтованием, он не имел возможности в полной мере оценить свои силы, поэтому неизбежно сомневался в своей способности когда-нибудь постичь силу, которую излучал старец.

Никкан сказал, что Мусаси слишком силен и ему надо поубавить силу. Мусаси в который раз возвращался к этим словам, пытаясь вникнуть в их смысл. Разве сила – не главное качество воина? Ведь она определяет превосходство одного воина над другим? Почему Никкан говорит о силе как о недостатке?

«Может быть, – думал Мусаси, – старый негодник смеялся надо мной? Сыграл на моей молодости, говоря загадками, чтобы сбить меня с толку и позабавиться? После моего ухода, верно, долго смеялся надо мной».

В такие минуты Мусаси сомневался, стоило ли ему читать книги в замке Химэдзи. До обращения к книгам он не затруднял себя размышлениями над непонятными явлениями, но теперь его ум привык добираться до сути каждого предмета. Прежде он действовал по наитию. Теперь ему необходимо было разобраться в мельчайших деталях. Так он подходил и к фехтованию, и к человеку, и к людям.

Прежний сорвиголова в Мусаси был укрощен. Никкан, однако, сказал, что он все еще «слишком силен». Мусаси предположил, что монах имел в виду не физическую силу, а свирепый боевой дух, которым Мусаси был наделен от рождения. Действительно ли старый монах уловил в нем этот дух или строил догадки?

«Книжные знания не нужны воину, – рассуждал Мусаси. – Если человек придает большое значение мнению и поступкам других, он всегда опаздывает с действием. Если Никкан на мгновение закроет глаза и сделает неверный шаг, то развалится на куски».

Размышления Мусаси прервали шаги по лестнице. Появилась служанка, а за ней дочерна загоревший Дзётаро. Вихры мальчишки густо припудрила дорожная пыль. Мусаси искренне обрадовался появлению маленького друга и встретил его с распростертыми объятиями. Дзётаро плюхнулся на татами и вытянул грязные ноги. – Очень устал! – вздохнул он.

– Долго искал?

– Весь город обегал! Думал, не найду.

– А в храме Ходзоин спрашивал?

– Там мне ответили, что ничего о вас не знают.

– Странно. – Глаза Мусаси сузились. – И это после того, как я попросил их направить тебя в окрестности пруда Сарусава! Рад, что ты отыскал меня.

– Вот ответ из школы Ёсиоки.

Мальчик протянул Мусаси бамбуковый пенал.

– Я не смог найти Хонъидэна Матахати, но попросил его домашних передать ему ваше послание.

– Прекрасно! А теперь марш отмываться! Тебя покормят внизу.

Мусаси вынул письмо из пенала. В письме сообщалось, что Сэйдзюро готов провести с ним «второй поединок». Если Мусаси не появится в означенный срок, его отсутствие будет означать малодушие. В этом случае Сэйдзюро позаботится о том, чтобы сделать Мусаси посмешищем на весь Киото.

Бахвальство было нацарапано неумелой рукой, писал, скорее всего, не Сэйдзюро, а кто-то из его подчиненных.

Мусаси разорвал и сжег письмо. Пепел полетел по комнате, как черные бабочки.

Сэйдзюро писал о поединке, но было очевидно, что подразумевается гораздо большее. Бой не на жизнь, а на смерть. Кто из соперников превратится на следующий год в прах по воле этого оскорбительного письма?

Для Мусаси было естественно, что воин живет одним днем, не зная утром, увидит ли вечернюю зарю. Мысль о возможной гибели, однако, тревожила его. Так много хотелось сделать. Прежде всего Мусаси жаждал стать великим мастером меча. К тому же он чувствовал, что не сделал многого, что положено обычному человеку в жизни. В нем горело молодое тщеславие – он мечтал иметь многочисленных слуг, которые вели бы его коня, несли бы ловчих птиц, как заведено у Бокудэна или Коидзуми, князя Исэ. Хотелось иметь хороший дом, любящую жену и верных слуг, быть заботливым хозяином, наслаждаться теплом и довольством семейной жизни. А до того, как он остепенится, ему в глубине души хотелось испытать страстную любовь. Мусаси, естественно, не знал женщин, поскольку был поглощен «Бусидо». Некоторое женщины, которых он видел на улицах Киото и Нары, волновали его воображение. Он не просто любовался их красотой, но и ощущал возбуждение плоти.

Мусаси вспомнил Оцу. Время отодвинуло ее далеко в прошлое, но он по-прежнему испытывал привязанность к ней. Мысли об Оцу скрашивали ему жизнь в минуты тоски и одиночества.

Мусаси взял себя в руки. Появился вымытый и сытый Дзётаро, гордый выполненным поручением. Мальчик уселся, скрестив маленькие ноги и положив руки на колени, и вскоре мерно засопел, сраженный усталостью. Мусаси отнес мальчика в постель.

На следующий день Дзётаро вскочил чуть свет. Мусаси тоже поднялся рано, собираясь в дорогу.

Он одевался, когда появилась вдова.

– Вы так спешите покинуть нас? – печально сказала она. Вдова держала в руках мужское одеяние.

– Сшила вам на прощанье кимоно и хаори. Не знаю, понравится ли вам мое рукоделие, но, надеюсь, они вам сгодятся в путешествии.

Мусаси смущенно взглянул на хозяйку дома. Одежда была слишком дорогой, чтобы дарить ее случайному постояльцу, прожившему в доме два дня. Мусаси пробовал отказаться, но вдова настаивала на своем.

– Вы должны принять мой подарок. Ничего особенного в нем нет. От мужа у меня осталось много кимоно и костюмов для спектаклей театра, но они мне не нужны. Я подумала, не подойдет ли вам кое-что. Пожалуйста, не стесняйтесь! Я подогнала одежду под ваш размер. Если вы не возьмете, они попусту пропадут.

Вдова помогла Мусаси надеть кимоно. Почувствовав прикосновение к телу дорогого шелка, он еще больше смутился. Хаори было роскошным, похоже, его привезли из Китая. Оторочка златотканая, подклад из шелкового крепа, а лайковые завязки пурпурного цвета.

– Сидит превосходно! – воскликнула вдова. Дзётаро, с завистью наблюдавший сцену, подал голос:

– А мне что вы подарите?

– Ты должен благодарить судьбу за то, что она послала тебе такого хозяина, – засмеялась вдова.

– Кому нужно старое кимоно! – пробормотал разочарованный Дзётаро.

– Что бы ты хотел?

Мальчик, подбежав к висевшей на стене маске театра Но, снял ее с крючка и крикнул:

– Вот это!

Маску он приметил еще накануне вечером и теперь крепко прижимал ее к лицу. Вкус мальчика удивил Мусаси, он и сам отметил редкое изящество маски. Имя автора не было известно, но ей было не менее трехсот лет. Мастерски вырезанная маска изображала лицо ведьмы, но в отличие от обычных масок этого персонажа, гротескно раскрашенных синими штрихами, эта изображала красивое девичье лицо. Несходство с ликом прелестной девушки заключалось в хищном изгибе губ, вздернутых с одной стороны рта. Несомненно, это был портрет реальной женщины – прекрасной, но одержимой нечистой силой.

– Она не предназначена для подарка, – твердо сказала вдова, отнимая маску у Дзётаро.

Мальчишка увернулся, нацепил маску на голову и пошел приплясывать по комнате, выкрикивая:

– Зачем она вам? Теперь маска моя. Я ее хозяин!

Мусаси, стыдясь выходки своего подопечного, попытался его поймать, но Дзётаро, спрятав маску за пазуху, кубарем скатился вниз по лестнице, преследуемый вдовой. Хозяйка дома смеялась и, казалось, не очень сердилась, но не хотела расставаться с маской.

Вскоре Дзётаро поднялся наверх. Мусаси ждал его, сидя лицом к двери, чтобы немедленно отчитать за скверное поведение. Мальчишка вынырнул из-за фусума, прикрыв лицо маской.