Десять меченосцев - Ёсикава Эйдзи - Страница 48

Мусаси не шевельнулся, по крайней мере, так казалось со стороны. Его стойка была обыкновенной – он держал меч обеими руками прямо перед собой. Рядом с могучим монахом Мусаси – менее рослый и мускулистый – казался обыкновенным человеком. Основное различие между соперниками заключалось в глазах. Глаза Мусаси были остры, как у птицы. Зрачки, налитые кровью, сверкали яркими кораллами.

Агон тряхнул головой, то ли смахивая кативший со лба пот, а может, освобождаясь от предостережений старика. Звучали ли они до сих пор в его ушах? Пытался ли он выбросить их из мыслей? Агон выглядел разъяренным. Он стремительно менял стойку, пытаясь спровоцировать Мусаси, но тот стоял недвижно.

Агон сделал выпад под душераздирающий вопль. В долю секунды Мусаси, отразив нападение, перешел в атаку.

– Что случилось? – раздалось в тишине зала.

Монахи бросились к Агону, обступив его черным кольцом. В суматохе кто-то споткнулся о копье и растянулся на полу. Склонившийся над Агоном монах закричал:

– Лекарство! Скорее! Лекаря! Руки и грудь монаха были в крови.

– Лекарство не поможет.

Эти слова произнес старик, появившийся у входа в зал. На лице его было ехидное выражение.

– Если бы я знал, что ему поможет лекарство, не стал бы отговаривать его от поединка. Безумец!

Никто не обращал внимания на Мусаси. Здесь ему делать было нечего, и он направился к выходу, где начал обуваться.

– Эй, ты! – окликнул его старик, шедший следом.

– Слушаю! – ответил через плечо Мусаси.

– Хочу с тобой поговорить. Иди за мной!

Старик провел Мусаси в комнату по соседству с додзё. Это была простая квадратная келья, в которой раздвигалась только одна створка фусума. Усадив Мусаси, старик сказал:

– Ты заслужил встречу с настоятелем, но он в отъезде и вернется дня через три. Хочу поздравить тебя от его имени.

– Я вам очень признателен, – ответил с поклоном Мусаси. – Я благодарен за хороший урок, преподанный у вас в храме, но я должен извиниться за печальный исход поединка.

– Никаких извинений! Обычный случай. Перед боем надо смириться с возможной смертью. Не беспокойся!

– Как чувствует себя Агон?

– Сражен наповал!

От слов старика на Мусаси повеяло ледяным холодом.

– Убит? – переспросил Мусаси, а про себя подумал, что стал виновником еще одной смерти. Его деревянный меч принес новую жертву. Мусаси, закрыв глаза, сердцем обратился к Будде, как он всегда делал в подобных случаях.

– Молодой человек!

– Слушаю вас.

– Твое имя Миямото Мусаси?

– Да.

– Кто учил тебя боевым искусствам?

– У меня не было учителя в обычном смысле слова. Отец в детстве учил меня обращаться с дубинкой. Потом я заимствовал различные приемы у самураев старшего поколения в разных провинциях. Я много путешествовал по стране, побывал в отдаленных краях. Учился я у рек и гор, которые тоже считаю своими наставниками.

– Ты правильно понимаешь дело. Но ты очень сильный. Чересчур!

Мусаси, приняв эти слова за похвалу, покраснел.

– Что вы! Я еще не совсем окреп. Всегда допускаю ошибки.

– Я о другом. Сила порой вредит тебе. Ты должен владеть собой, стать слабее.

– Что? – недоуменно спросил Мусаси.

– Помнишь, ты шел через огород, где я работал?

– Да.

– Ты отскочил в сторону, увидев меня.

– Да.

– Почему?

– Мне показалось, что вы можете мотыгой перебить мне ноги. Вы, казалось, были поглощены работой, но ваш взгляд сковал меня. В нем было что-то убийственное, словно вы нащупывали мое слабое место, чтобы поразить в него.

Старик засмеялся.

– Все наоборот! Когда ты был метрах в пятнадцати от меня, я ощутил приближение «чего-то убийственного». Это передалось мне через острие мотыги – с такой силой каждый твой шаг обнаруживает боевой дух и честолюбие. Я понял, что следует приготовиться к защите. Проходил бы мимо местный крестьянин, я остался бы обычным стариком, копающимся в грядках. Ты почувствовал во мне враждебность, но она была вызвана твоей агрессивностью.

Мусаси не ошибся, почувствовав в старике необыкновенного человека задолго до того, как они заговорили. Теперь Мусаси невольно воспринимал старика монаха как своего учителя. Мусаси испытывал к согбенному старцу глубокое почтение.

– Спасибо за ваш урок. Могу ли я узнать ваше имя и ваш пост в этом храме?

– Я не из храма Ходзоин. Я настоятель храма Одзоин. Зовут меня Никкан.

– Благодарю вас.

– Я старинный друг Инъэя. Когда он начал изучать копье, я присоединился к его занятиям. Позднее, многое переосмыслив, я не прикасаюсь к оружию.

– Инсун, теперешний настоятель храма Ходзоин, – ваш ученик?

– Можно и так считать. Священнослужители не должны прибегать к оружию. По-моему, прискорбно, что Ходзоин теперь знаменит своим боевым искусством, а не ревностным служением Будде. Многие, однако, считали забвение стиля Ходзоин большой утратой, поэтому я обучил Инсуна. И никого больше.

– Не позволите ли вы остаться в вашем храме до приезда Инсуна?

– Намерен вызвать его на поединок?

– Хотелось бы не упустить возможность увидеть, как владеет копьем самый посвященный мастер.

Никкан осуждающе покачал головой.

– Пустая трата времени. Здесь нечему учиться.

– Правда?

– Ты познакомился с техникой Ходзоина в поединке с Агоном. Чего же более? Если хочешь научиться чему-то, наблюдай за мной. Смотри мне в глаза!

Никкан, расправив плечи, слегка подался головой вперед и устремил взор в Мусаси. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Мусаси тоже пристально вглядывался в старца. Зрачки Никкана вспыхнули коралловым пламенем, которое сменилось темной лазурью. Горящий взор привел Мусаси в смятение. Он не выдержал взгляда старика. Негромкий смех Никкана прозвучал как треск пересохшего дерева.

Никкан умерил пронзительность взгляда лишь в тот момент, когда в комнату вошел молодой монах и что-то прошептал старику на ухо.

– Принеси сюда! – приказал Никкан.

Молодой монах вернулся с подносом, на котором была круглая деревянная коробка с рисом. Никкан положил рис в чашку и подал ее Мусаси.

– Рекомендую отядзукэ и соленья. В Ходзоине этим угощают всех, кто приходит на обучение, так что не думай, будто тебе оказывают особый прием. Монахи сами готовят соленья, которые так и называются – «соленья Ходзоин». Это огурцы, приправленные базиликом и красным перцем. Думаю, тебе понравится.

Мусаси взял палочки для еды и снова почувствовал на себе взгляд Никкана. Мусаси не понимал, исходил ли пронизывающий взгляд из существа Никкана или это был ответ настоятеля на силу, источаемую самим Мусаси. Мусаси надкусил огурец, и его вдруг охватило предчувствие, словно на него вот-вот обрушится кулак Такуана или стоявшее в углу копье полетит в его сторону.

Мусаси съел чашку отядзукэ и огурцы. Никкан спросил, не хочет ли гость добавки.

– Спасибо. Я сыт.

– Соленья понравились?

– Спасибо, очень вкусные.

Мусаси покинул храм, но жгучий привкус красного перца на языке долго напоминал ему о соленьях. Не один перец не давал ему покоя. Мусаси сознавал, что в каком-то смысле потерпел поражение.

– Проиграл, – ворчал Мусаси, бредя среди криптомерии. – Побит мастером более высокого класса.

По тропинке в сумрачной роще мелькнула быстрая тень – путь Мусаси перебежала стайка оленей, вспугнутых человеком.

– Я победил физической силой, но меня подавляет горечь поражения. Почему? Видимая победа и внутреннее поражение?

Мусаси внезапно вспомнил о Дзётаро и повернул к воротам Ходзоина. В храме еще мерцали огни. На голос Мусаси отозвался монах-сторож, выглянувший из калитки.

– Что случилось? Забыл что-нибудь? – невозмутимо поинтересовался он.

– Через день-другой меня здесь будут спрашивать. Передайте тому человеку, что я остановился неподалеку от пруда Сарусава. Пусть ищет на постоялых дворах.

– Хорошо.

Равнодушный тон монаха вынудил Мусаси добавить: