Заговор равнодушных - Ясенский Бруно - Страница 17

– Нет, Филипп Захарыч, это ты по Фламмариону. Устаревшая теория. Джине давно доказал, что звезда со звездой столкнуться не может. А если и бывают такие случаи, то, наверно, раз во много миллиардов лет. А тут в пределах одной нашей Галактики вспыхивает и взрывается не меньше шести звезд в год! Сейчас наука считает доказанным, что причины этого кроются внутри самой звезды.

– Ну, допустим, внутри. Тебе-то какая разница?

– А как же! По Джинсу выходит, каждая звезда-карлик через столько-то там миллиардов лет делается «Новой». А когда именно и отчего – никому не известно. Но ведь наше Солнце тоже звезда и тоже карлик!

– А ты откуда все это знаешь?

– Интересуюсь.

– Так, а дальше? Ну, ну?

– Значит, и Солнце наше может без предупреждения, не в этом году, так в следующем, сделаться «Новой».

– Вот как! – подавляя улыбку, понимающе кивает Ка-рабут.

– Читал же ты в газете: астрономы высчитали, что блеск этой звезды из созвездия Геркулеса возрос одним махом в восемьдесят тысяч раз! Значит, во столько раз увеличилась ее температура! А если такое случится с нашим Солнцем? Тогда ведь от нашей Земли и головешки не останется!

– Погоди, тут что-нибудь не так! Скажу тебе по правде, я этими вопросами специально никогда не занимался. Пока сам не почитаю, удовлетворительного ответа дать тебе не смогу. Но я уверен, это какая-нибудь новая поповская штучка. Раньше попы пугали верующих кометами. Теперь насчет комет наука доказала, что бояться их нечего. И про эти «Новые» звезды докажет.

– Не то докажет, не то нет. А как же жить-то пока? Вот мы строим, построим образцовое коммунистическое общество. И вдруг – пшик! – сгорело все, как от спички… Я так не могу! Пойми, Филипп Захарыч, я ведь не за себя боюсь. Может, при моей жизни этого и не будет. Может, это случится через сто, двести, через триста лет. Разве от этого легче? Ведь работа-то наша, возведено-то нашими руками?

– Погоди, Сема, рано разводить панику. Давай порассудим здраво. Нигде еще не сказано, что обязательно каждая звезда должна пройти через эту стадию. Шесть звезд в год – это, по-моему, очень незначительный процент. А если б даже так было в самом деле, то нужно еще доказать, что наше Солнце не претерпело уже этой катастрофы когда-то в прошлом. При его почтенном возрасте это вполне допустимо. Как ты думаешь?

– Филипп Захарыч, это догадки! Не может быть, чтобы нельзя было выяснить этого по-научному. Буду учиться на астронома. Выясню!

– Во куда загнул! Я тебе сразу сказал, только в глаза посмотрел: упорхнуть хочешь! На Земле всюду побывал, где мог, теперь на звезды потянуло. Погоди, Порхунок, успеешь. Сперва у нас поучись.

– Я учусь, Филипп Захарыч. Ты не знаешь, насчет науки я любитель. Я ведь этим делом давно увлекся. Эта самая «Новая» Геркулеса вроде как последняя капля. Только книжек у нас мало. Вот я вычитал, есть по этим вопросам книга немецкого профессора Эберхардта. Только на русский не переведена. Куда ни ткнись – без иностранного языка как без рук. Я и решил немецким подзаняться. Ты не смейся! Я уже со словарем сказки Гримма читаю. Выучусь – Эйнштейна буду читать. И этого Эберхардта выпишу. Я ведь не сейчас на учебу прошусь, с осени.

– До осени посмотрим: может, тебя к тому времени на биологию или на океанографию потянет?

– Не знаешь ты меня, Филипп Захарыч! У меня что в голову засело – гвоздь! Я своего добьюсь!

– Так и надо! Пока вот что я тебе могу обещать. Подзаймусь сам этими вопросами, подберу литературу. Спишусь с товарищами в Москве, попрошу их разыскать все, что вышло. Это раз. А потом, скоро у нас будут проходить курсы секретарей. Поговорю в крайкоме, чтобы выписали нам из Академии наук докладчика. Пусть прочтет лекцию о новых теориях в астрофизике. Всем будет интересно. И тебе такую лекцию послушать невредно.

– Вот это было бы здорово!

– А сейчас, дорогой Порхунок, жму твою руку и остаюсь с комприветом. Через полчаса у меня бюро крайкома. Придется малость подготовиться.

– Простите, Филипп Захарыч, ей-богу, простите! Что же вы меня не гнали-то! Я слыхал… у вас неприятности, а я тут со своими делами… Времени сколько отнял…

– Не кокетничай, Сема. Я с тобой поговорил с удовольствием и с пользой. Ты меня убедил, что надо заняться астрофизикой. Не зайди ты ко мне, я бы это, пожалуй, упустил из виду. Иной раз увлечешься заводом и забываешь, на какой он планете построен! А отсюда и все неприятности. Ну, приветствую тебя, Семка!

3

Народ на бюро крайкома собирается ровно в два. Такова традиция, воспитанная Адриановым: начинать без опоздания. Но сегодня уже четверть третьего, а самого Адрианова нет. Впрочем, всем известно: за Бумкомбинат Адрианову влетело на оргбюро; ничего удивительного, если он в комбинате и задержался.

Люди говорят вполголоса о своих повседневных делах, и все же в воздухе носится неуловимый аромат сенсации. Пожалуй, именно потому, что говорят непривычно тихо, даже в отсутствие Адрианова, и обо всем, о чем угодно, только не о втором пункте повестки. Вторым пунктом стоит вопрос Карабута.

А вот и сам Карабут входит в сопровождении Филиферова. Все здороваются с ним с подчеркнутой учтивостью. В рукопожатии иных чувствуется легкий намек на жалость. Филиферов часто моргает покрасневшими веками.

Карабут внешне спокоен. Небольшой, широкоплечий, он даже как будто тверже обычного стоит сегодня на своих коротковатых ногах, обутых в кавалерийские сапоги. Правда, он здорово исхудал, но все знают, что он болел тяжело и продолжительно и приехал, не успев поправиться. Все наперебой справляются о его здоровье, а длинный Сварзин – сегодняшний докладчик по второму вопросу – бросает шутку: «Зазорно тебе, Карабут, болеть такой детской болезнью, как скарлатина. В зрелом возрасте детские болезни особенно опасны».

Карабут отвечает, что есть болезни для зрелого возраста еще более опасные, например, старческое слабоумие. Все воспринимают это как намек на седые волосы Сварзи-на. Именно потому, что каждый считает Сварзина человеком недалеким, реплика Карабута кажется вдвойне неудобной. Все, как назло, умолкают, длинной паузой подчеркивая неуместную выходку Карабута. Дело спасает появление Релиха.

Релих с особой теплотой жмет руку Карабута и тут же рассказывает Сварзину свежий политический анекдот, вызывающий общее веселье.

Десять минут спустя, когда снизу долетает стук захлопнутой дверцы и кто-то от окна сообщает о приезде Адрианова, глаза всех украдкой бегут опять к Карабуту. Карабут с Релихом мирно беседуют, прислонившись к печке и церемонно угощая друг друга папиросами. Пущенный сегодня Товарновым каламбур «Капут Карабут!» припоминается почему-то всем одновременно.

Адрианов входит в зал заседаний, принеся с собой запах мороза и продолжительную тишину.

Первым пунктом повестки дня идет вопрос о недопустимой текучести состава председателей колхозов. Докладчик от крайзу говорит длинно и высокопарно. Подготовленный им проект решения, написанный на двух листах, переполнен благими пожеланиями.

Адрианов вносит предложение: «Запретить секретарям районов снимать председателей колхозов без особой на это санкции сельхозотдела крайкома. Обследовать все районы по составу предколхозов. Предоставить сельхозотделу право вносить вне очереди на бюро вопрос о неблагополучных районах». Точка.

Предложение проходит единогласно.

Бюро переходит ко второму вопросу. Докладывает Сварзин. Он пространно говорит о том, что только в самое последнее время люди, до сих пор усердно отстаиваемые Карабутом, исключены из партии по настоянию Релиха.

Релих с места:

– Это не совсем верно. Это можно сказать о Гаранине. За назначение Грамберга ответственность ложится не на Карабута, а на меня…

– Товарищ Релих, вы получите слово и тогда изложите свои соображения, – прерывает Адрианов. – Продолжайте, товарищ Сварзин.

Сварзин говорит о беспринципной драке, которую вел Карабут в течение года с заводоуправлением.