Возвращающий надежду - Ярмагаев Емельян - Страница 9

Первым под его скьявону подвернулся старший Оливье. На миланскую броню обрушился косой рубящий удар, и сьер Артур покатился с разбитым плечом по траве. Скорчился его любимый егерь, схватившись за проколотый живот. Сухо блеснув, сталь очертила над неподвижно лежавшим на носилках Робером свистящую восьмерку и опустилась безвредно для раненого. Слуги и двое Оливье побежали было прочь — секунды промедления оказалось достаточно, чтобы они опомнились. С бранью и проклятиями на одинокого бойца набросились с разных сторон и оттеснили его к стволу старого дерева.

Кипевшую в Бернаре ярость сменила сосредоточенность прирожденного бойца. Спину его защищал ствол раскидистого дуба, левой рукой он умело использовал чашку даги, прикрывая ею бока и грудь. Наскакивая толпой, враги мешали друг другу. К тому же они остерегались точных выпадов скьявоны.

По тихой рощице неслись, будоража ступенчатое эхо, отчетливые, резкие «клик-клак» встречающихся клинков.

Кусты зашевелились. Черноволосая девчонка, крадучись и озираясь, мелькнула меж ними и опрометью бросилась в чащу.

6

Трещал костер. Бернар приподнял голову: он все еще был в лесу, под тем же самым дубом. Но теперь вокруг костра не было и в помине челяди Оливье — тут сидели и лежали простоволосые мужики. Кто спал, кто жевал, кто строгал древко для пики. У ног Бернара валялись обломки его славной шпаги и каска с помятой тульей.

— Не узнаешь? — спросили его. — Лежи, лежи… Ну так я — Жак Бернье, арендатор твой. А это девчонка моя, Спири. А то Клод, ткач.

Ткач смотрел ему в лицо и улыбался.

— Это меня развязал ты в городе, помнишь? Вот и сквитались.

— Благодарю тебя, друг Клод.

— Долг платежом… А надежду вернуть нам не забыл? И свою-то, поди, растерял?

Бернар не ответил. Все перед ним мешалось: зеленый пахучий полумрак и черный блеск мелькающих клинков; неслышно чередуясь с тенью, ползли теплые овалы света, — и снова по листве катился грохочущий бред…

— Это опять ты? — спрашивал он, когда кто-то менял ему повязку на голове. — Не уходи! Маленькая… как зовут тебя?

— Эсперанса Бернье. А захотите, чтоб поскорей, так просто: Спири.

— Странное имя…

— Моя мама из Испании.

— Сколько ж тебе лет?

— Двенадцать.

Через неделю Бернар встал, опираясь на плечо Спири. Острым блеском сверкнул в глаза голубой просвет в листве, голова закружилась. Стояла чарующая лесная тишина.

— Кавалеры как топоры, — тоненьким голоском рассказывала девочка. — Им все равно, что рубить: дерево, человека… Я сказала отцу: «Нашего сеньора забьют». Тогда все стали бросать в них камни. И Оливье убежали.

— Кто все?

— Да наши мужики. Они в лесу прятались, когда пришли Оливье. А после прибежали сюда.

Бернару было непонятно, что же делал Рене. Но девочка не знала.

— Наверно, у них вместо плеч топорища, — продолжала она и засмеялась. — А у нас говорили: молодой Одиго — святой. Я и захотела увидеть святого. Иду. Прошлась так немного, знаете. До канала. Ну, села. — Она с живостью обезьянки изобразила то, что рассказывала. — Смотрю — вы идете с веслами. У вас волосы такие светлые… и лицо. Подумала: может, это все святое? И лодка святая? Я часто потом на вас смотрела…

Но он уже не видел ее и не слышал: вместо человеческих лиц из листвы смотрели скотоподобные хари; отовсюду, свиваясь и шипя, подползали змеи предательства. Бернар упал на землю и стал кататься по ней, выкрикивая страшные слова.

На следующий день он спросил у Жака Бернье про свою лошадь. Коричневое лицо арендатора сморщилось, глаза спрятались под брови.

— В лесу есть дичь, — сказал он. — Худой ты, кожа да кости. Охоться, толстей. Оливье бродят по дорогам. А конька твоего увели в Шамбор.

Бернар обратил внимание на то, что в лесу бродят чужие, по виду горожане, при нем они умолкали или говорили о пустяках.

Он собрался было уйти пешком — из-за сосен вышли четверо с дубинками: его охраняли как пленника.

В сумерках явился Клод, виновато поскреб в затылке:

— Что поделаешь, друг, ты заложник.

И Бернар услышал о том, что в городе восстание и деревня его поддерживает. Тут только он объединил в уме явления, между которыми раньше не видел связи.

— Но при чем здесь я, Клод? — спросил он с горечью. — Или всюду обман, всюду вражда да ловушки?

— Ты — Одиго! — выразительно сказал ткач и распространяться больше не стал. Бернар, как ни был прост, понял: Эсперанса — или никто.

Девочка сжалась, точно ее ударили. Села, охватив острые коленки руками.

— На берегу есть лодка, — сурово заговорила она, глядя в сторону. — Я вас проведу. По дороге опасно: всюду наши или люди Оливье. А оттуда легко морем до города. Там найдете своих друзей.

Ночью они углубились по тропинке в чащу. Вышли на берег. Раскидали хворост, которым была завалена лодка, и вдвоем столкнули ее в воду Блестки лунного света дробились у них под ногами, погруженными в воду. Она прижалась щекой к его щеке и немного поплакала, потом оттолкнула лодку.

— Ветер в корму, светло, — сказала она. — Отсюда пять миль. Не говорите, где были, что видели, что слышали…

Взявшись за весла, Бернар увидел на дне лодки плащ, а в нем кусок хлеба. Его тронул этот прощальный подарок: было известно, что в округе голод. Через три часа он причалил к пристани и сошел на землю.

В городе еще не просыпались. На первой же улице сапоги его ступили во что-то, напоминающее ковер, и это был действительно ковер из перьев: кругом валялись распоротые перины. Прямо над ним закачалась длинная тень. Он поднял руку и коснулся твердых босых ступней повешенного. Вокруг он увидел дома с настежь распахнутыми дверями и следами разгрома. Лязг шпор и грубый солдатский смех заставили его отступить за угол. Солдаты говорили о том, что жратвы мало, кони совсем отощали, что пора бы на постой в деревню.

Стало светлее. Он подошел к белому листу на стене. «Недостойные ваши сограждане, эти канальи, коих возмутительные, бесстыдные и безбожные поступки… « Он прочитал полный угроз приказ до конца, в нем говорилось о пытках, колесовании и иных мерах, и глаза его остановились на подписи:

«Генеральный наместник губернатора граф Огюстен Одиго де Шамбор де Лябр».

Рядом была приписка углем:

«Дождешься ты, граф Негодяй! Жак Босоногий».

Было еще очень рано, и Бернар позавтракал в харчевне «Берег надежды» в долг, потому что у него не было ни су. Хозяин молча прислуживал ему с таким лицом, точно его обязали хранить некую тайну. Но у трактирщиков всегда есть тайна, они много видят и слышат и ничему не удивляются. Бернар расспросил у него, как пройти к наместнику, и отправился к отцу, теперь уже графу де Шамбор.

В замке от него писем не получали: дороги были перехвачены заставами черни, и на гонцов часто нападали грабители, которым было раздолье в такие времена. Бернар постучал в двери нового дома рядом с ратушей, ему открыли. За служанкой он прошел в прихожую, где в кресле мирно спал Рене Норманн. Тот открыл глаза так, как будто закрыл их секунду назад, и голосом бодрствующего сказал:

— Граф давно ожидает вас, сьер. Мы хотели…

— Рене! — возмущенно перебил Бернар. — Я все ждал, что вы меня разыщете. Чем вас так отвлекли, что вы даже не вспомнили обо мне?

Рене потянулся и благодушно выдавил сквозь зевок:

— Разве плохо в лесу, сынок? На вашем месте я бы не жалел, что не попал в эту заваруху. Сколько я спал, по-вашему? За неделю едва ли сутки. Мятежом охвачена вся округа.

— Свои бросили меня, а мужики спасли! Как же вы не подумали, что я попал в руки Оливье?

— О вас мне рассказали арендаторы. Ну, а Оливье… Гм! Во всяком случае, один из них здесь. В этом доме.

Первой мыслью Бернара было поднять весь дом. Но в тоне оруженосца было что-то настораживающее.

— И вы спокойно сообщаете мне об этом! Что здесь делает Оливье?

Рене хладнокровно ответил: