Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин - Страница 73

Брейер даже не пытался его понять: «Как эта… Эта… Эта фантазия…»

«Это не просто фантазия, — настаивал Ницше, — это более реально, чем мыслительный эксперимент. Только вслушайтесь в мои слова! Не думайте ни о чем больше! Подумайте о бесконечности. Оглянитесь назад — представьте себе, что вы бесконечно далеко всматриваетесь в прошлое. Время тянется назад в вечность. А если время бесконечно далеко тянется назад, разве то, что может случиться, не происходило уже когда-то? Может, то, что сейчас происходит, уже происходило раньше? А если все уже происходило ранее в бесконечности времени, что вы, Йозеф, можете сказать об этом моменте, о нашем перешептывании под сводами деревьев? Разве и это не происходило раньше? И время, которое бесконечно далеко протягивается в прошлое, разве в будущее оно не должно протягиваться в бесконечность? Разве мы не должны возвращаться постоянно в это мгновение, в любое мгновение?»

Ницше замолчал, давая Брейеру время усвоить свои слова. Был полдень, но небо затянуло темными тучами. Начал падать слабый снег. Показался смутный силуэт Фишмана с фиакром.

На пути к клинике мужчины возобновили разговор. Ницше утверждал, что выдвинутая им гипотеза о вечном повторении всего сущего может получить научное подтверждение, хотя он и назвал ее мысленным экспериментом. Брейер скептически отнесся к предложенному Ницше доказательству, которое было основано на двух метафизических принципах: что время бесконечно, а запас силы (основного содержания космоса) ограничен. При условии наличия ограниченного количества потенциальных состояний мира и бесконечности прошедшего времени, утверждал Ницше, можно сделать вывод о том, что все возможные состояния уже имели место быть и что состояние настоящего момента должно быть повторением, так же, как и то, что породило его, и то, что стало его следствием, и все остальные состояния в прошлом и будущем.

Брейер еще больше растерялся: «Вы хотите сказать, что данный конкретный момент через цепь случайных событий должен был происходить и раньше?»

«Поймите, что время было всегда, время бесконечно далеко протягивается в прошлое. В этой бесконечности времени — неужели рекомбинации событий, составляющих мир, не повторялись бесконечное количество раз?»

«Как глобальная игра в кости?»

«Именно так! Глобальная экзистенциальная игра в кости!»

Сомнения Брейера относительно предложенного Ницше космологического доказательства вечного повторения не рассеивались. Но Ницше находил ответ на каждый его вопрос, так что в конце концов терпение Брейера иссякло и он сдался.

«Йозеф, вы снова и снова просите о конкретной помощи. Сколько раз вы просили меня заняться вами, предложить что-то, что сможет изменить вас? Сейчас я даю вам то, о чем вы просили, а вы не обращаете на это внимания, углубляясь в ненужное детализирование. Послушайте, друг мой, услышьте мои слова, — это самая важная вещь из всего, что я когда-либо скажу вам: позвольте этой мысли овладеть собой, и, я клянусь, вам никогда не стать прежним !»

Брейер остался бесстрастным: «Но как я могу поверить в это, не имея доказательств? Я не могу заставить себя верить. Разве мне не придется отказаться от одной религии только для того, чтобы принять другую?»

«Доказательство исключительно сложное. Оно до сих пор окончательно не разработано, на это потребуются годы работы. А теперь, после нашего разговора, я даже не уверен в том, что мне стоит тратить время на разработку доказательства на космологической базе, — возможно, остальные сочтут его безумием. Может, они, как и вы сейчас, будут придираться к чрезмерной сложности доказательства, что отвлечет их внимание от самого главного момента этой теории — психологических последствий вечного повторения».

Брейер промолчал. Он выглянул в окно фиакра и покачал головой.

«Давайте поставим вопрос иначе, — продолжал тем временем Ницше. — Разве не можете вы допустить, что вечное возвращение возможно ? Нет, подождите, мне не нужно даже это! Скажем просто, что оно возможно или только лишь возможно. Этого вполне достаточно. Несомненно, легче поверить в существование вечного повторения и доказать его, чем поверить в сказку о вечном проклятии! Что вы теряете, соглашаясь признать такую возможность? Сможете ли вы тогда думать об этом иначе как о «пари Ницше»?» Брейер кивнул.

«Тогда я настаиваю, чтобы вы подумали и о том, как вы можете использовать вечное возвращение в вашей собственной жизни — не абстрактно, но сегодня, сейчас, максимально конкретно!»

«Вы намекаете, — сказал Брейер, — что каждое мое действие, вся боль, которую я испытываю, — все это будет происходить со мной в бесконечности?»

«Да, вечное возвращение предполагает, что любое действие, которое вы выбираете, вы должны быть готовы избрать для себя на вечность. Это же утверждение справедливо и для любого несовершенного действия, для любой мертворожденной мысли, для любой не избранной вами альтернативы. И вся не прожитая вами жизнь останется наростом внутри вас — жизнь, которую вы никогда уже не сможете прожить. И не услышанный вами голос совести будет вечно взывать к вам».

Брейер был полностью сбит с толку; ему было трудно слушать. Он попытался сосредоточиться на массивных усах Ницше, ползущих вверх и вниз на каждом слове. Так как он не мог видеть рот и губы Ницше, он не мог предугадать, что скажет его собеседник. Иногда Брейер перехватывал взгляд Ницше, но, заглянув в эти колючие глаза, переходил на мясистый, мощный нос или вверх, на густые нависающие брови, которые были похожи на надглазные усы.

Наконец Брейер смог вставить вопрос: «То есть, как я понял, вечное возвращение обещает в некотором роде бессмертие?»

«Нет! — горячо возразил Ницше. — Я говорю о том, что жизнь нельзя изменить, нельзя оборвать ради некой перспективы жизни в будущем. Бессмертна именно эта жизнь, этот момент. Нет никакой жизни после смерти, никакой цели жизни, апокалиптического трибунала или Судного дня. Этот момент будет всегда, и вы, только вы сами, будете своим собственным слушателем».

Брейер вздрогнул. Когда он начал лучше понимать мрачные перспективы предложения Ницше, он прекратил сопротивление и весь превратился в сосредоточенное внимание.

«Йозеф, я еще раз повторяю, позвольте этой идее завладеть вами. И позвольте мне задать вам еще один вопрос: нравится ли вам эта идея ?Или нет?»

«Она мне не нравится !— Брейер почти перешел на крик. — Жить вечно, думая о том, что я не жил, не чувствовал аромата свободы, — эта идея вселяет в меня ужас».

« Тогда, — настаивал Ницше, — живите так, как вам нравится! »

«Все, что мне сейчас нравится, Фридрих, — это мысль о том, что я выполнил свой долг перед окружающими».

«Долг? Может ли долг взять верх над любовью к себе и вашим собственным поиском безусловной свободы? Пока вы не нашли себя, понятие «долг» остается всего лишь эвфемизмом для использования других людей для собственного роста».

Брейер собрался с силами для очередного возражения: «Такая вещь как долг перед окружающими существует, и я был предан этому долгу. В этом, по крайней мере, я имею смелость быть уверенным».

«Лучше, Йозеф, намного лучше иметь смелость менять свои убеждения. Долг и преданность — это обман, мистификация, занавес, за которым можно укрыться. Самоосвобождение — это священное нет, даже долгу». Брейер в страхе смотрел на Ницше. «Вы хотите обрести себя, — продолжал Ницше. — Как часто я слышал это от вас? Как часто вы жаловались, что так и не познали свободу? Ваше великодушие, ваш долг, ваша преданность — это стены вашей же тюрьмы. Вы не сможете выжить с такими вот мизерными достоинствами. Вы должны научиться осознавать собственную слабость. Свобода не может быть частичной: ваши инстинкты тоже изголодались по свободе; дикие собаки в вашем чулане заходятся лаем, они рвутся на свободу. Прислушайтесь, слушайте внимательно, — разве вы их не слышите?»