Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин - Страница 31

«А какими могут быть эти источники напряжения, доктор Брейер?»

«Помните, когда я спросил вас, не ведете ли вы дневник событий, которые случаются в промежутках между приступами, вы упомянули важные и волнующие события, из-за которых вы перестали вести дневник. Я могу предположить, что именно эти события, о которых вы абсолютно ничего не рассказали, и есть причина стресса, обсуждение которой может облегчить боль».

«Я уже решил этот вопрос, доктор Брейер», — сказал Ницше категорическим тоном.

Но Брейер не оступался. «Но есть и другие стрессы. Например, в среду вы упомянули некое предательство. Это предательство, вне всякого сомнения, вызвало стресс. Ни одно человеческое существо не лишено Angst[8], так что все мы испытываем боль, когда умирает дружба. Или боль одиночества. Честно говоря, профессор Ницше, меня как врача серьезно озаботил ваш рассказ о том, как вы проводите свои дни. Кто в состоянии выносить такое одиночество? До этого вы говорили о том, что у вас нет жены, нет детей, нет коллег, и утверждали, что именно этим вы устранили стресс из своей жизни. Но я не могу согласиться с вами: полная изоляция не искореняет стресс, но сама она является стрессом. Одиночество — благодатная почва для болезней».

Ницше решительно качал головой. «Позвольте мне не согласиться с вами, доктор Брейер. Великие мыслители всех времен предпочитали свое собственное общество, любили отдаваться собственным мыслям, не позволяя толпе тревожить себя. Вспомните Торо, Спинозу или, например, религиозных аскетов — святого Иеронима, святого Франциска или Будду».

«Я не знаю Торо, но что касается остальных — разве же они были образцами психического здоровья? Кроме того, — Брейер расплылся в широкой улыбке в надежде разрядить обстановку, — вы поставите ваш аргумент в довольно опасное положение, обратившись за поддержкой к религиозным старейшинам».

Но Ницше не оценил шутку. «Доктор Брейер, я благодарен вам за ваши попытки помочь мне, и эта консультация уже принесла мне много пользы: для меня очень важна та информация о мигрени, которую я получил от вас. Но мне нежелательно ложиться в клинику. Я подолгу оставался на водах, неделями жил в Сент-Морице, в Гексе, Стейнабаде — и все бесполезно».

Брейер был настойчив. «Вы должны понять, профессор Ницше, что лечение в клинике Лаузон не имеет ничего общего с лечением на европейских водах. Не надо было мне вообще упоминать воды из Баден-Бадена. Это всего лишь ничтожная часть того, что под моим руководством может вам предложить Лаузон».

«Доктор Брейер, если бы вы и ваша клиника находились где-нибудь в другом месте, я бы отнесся к вашему плану с максимальной серьезностью. Может, Тунис, Сицилия или даже Рапалло. Но зима в Вене — пытка для моей нервной системы. Не верю, что я выживу здесь».

Хотя Брейер знал по словам Лу Саломе, что Ницше не особенно возражал против ее предложения о проведении зимы в Вене с ним и с Полем Рэ, он, разумеется, не мог воспользоваться этой информацией. Но у него был готов ответ получше.

«Но, профессор Ницше, вы говорите о том же, что и я! Если бы мы поместили вас в клинику в Сардинии или в Тулузе, где мигрени не мучили бы вас в течение месяца, мы бы ничего не добились. Медицинское исследование не отличается в этом плане от философского: приходится идти на риск ! Под нашим наблюдением в Лаузоне начинающаяся мигрень будет не причиной для беспокойства, но благословением — кладезем бесценной информации о причинах и способах лечения вашей болезни. Уверяю, я приду на помощь в тот же момент и мгновенно устраню приступ при помощи экстракта спорыньи или нитроглицерина».

На этом Брейер остановился. Он знал, что это был сильный ход. Он едва удерживался от торжествующей улыбки.

Ницше сглотнул слюну, прежде чем ответить. «Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать, доктор Брейер. Однако я никак не могу принять ваше предложение. Я не согласен с вашим планом и формулировкой хода лечения, и несогласие это имеет под собой глубинные, фундаментальные основы. И это не говоря уже о приземленном, но, тем не менее, важном препятствии — деньгах! Даже при наилучшем раскладе месяц интенсивного медицинского наблюдения поставит меня в крайне ограниченное финансовое положение. На данный момент это невозможно».

«О, профессор Ницше, неужели вас не удивляет, что я задаю так много вопросов о самых интимных аспектах вашего тела и вашей жизни, однако, в отличие от большинства терапевтов, воздерживаюсь от вторжения в ваши финансовые дела?»

«Вы были излишне осторожны, доктор Брейер. Я совершенно спокойно говорю о деньгах. Деньги мало для меня значат, пока мне хватает на то, чтобы продолжать работать. Я живу скромно, и, за исключением нескольких книг, я трачу ровно столько, чтобы поддерживать в себе жизнь. Когда я уволился из Базеля несколько лет назад, университет назначил мне небольшую пенсию. Вот и все мои деньги! У меня нет никаких сбережений или средств к существованию — ни состояния, унаследованного от отца, ни жалованья от покровителей — могущественные враги позаботились об этом, — и, как я уже говорил, мои книги не принесли мне ни пенни. Два года назад Базельский университет немного повысил мне пенсию. Думаю, что первая премия предназначалась для того, чтобы я уехал, а вторая — чтобы я не возвращался».

Ницше засунул руку в карман пиджака и вытащил письмо. «Я всегда думал, что эта пенсия назначена пожизненно. Но сегодня утром Овербек переслал мне письмо от моей сестры: она подозревает, что моя пенсия в опасности».

«А что случилось, профессор Ницше?»

«Некто, кого очень не любит моя сестра, распускает обо мне слухи. Я пока не знаю наверняка, справедливы ли эти обвинения или же моя сестра преувеличивает — что с ней случается довольно часто. Но, как бы то ни было, суть в том, что на данный момент я не могу принять на себя финансовые обязательства».

Это возражение Ницше обрадовало Брейера, и он почувствовал облегчение. Это препятствие было легко преодолимо. «Профессор Ницше, мне кажется, что мы с вами одинаково относимся к деньгам. Я, как и вы, никогда не испытывал к ним особой эмоциональной привязанности. Однако, по чистой случайности, я оказался в ситуации, которая в корне отличается от вашей. Если бы ваш отец нажил состояние, у вас были бы деньги. Хотя мой отец, известный преподаватель древнееврейского языка, оставил мне лишь скромное наследство, он устроил мне брак с дочерью одной из богатейших еврейских семей в Вене. Обе семьи остались довольны: недурственное приданое в обмен на ученого-медика с хорошим потенциалом.

Все это я говорю к тому, что ваши финансовые затруднения — это не проблема вовсе. Семья моей жены, Олтманы, имеют в Лаузоне две бесплатные койки, которые я могу использовать по своему усмотрению. Так что вам не придется платить ни за клинику, ни за мои услуги. Я становлюсь богаче с каждой нашей беседой! Итак, хорошо! Все решено! Я должен сообщить в Лаузон. Мы отправим вас туда сегодня же?»