ЦРУ против СССР - Яковлев Николай Николаевич - Страница 70

Коль скоро речь пошла обо мне, то все же нужно уточнить. Статья «Предатели» отнюдь не написана в 1980 году, а является перепечаткой части моей статьи «Продавшийся и простак», появившейся в феврале 1974 года в издании Советского комитета по культурным связям с соотечественниками за рубежом «Голос Родины». Что касается второй упомянутой статьи «Цезарь не состоялся», то это перепечатка статьи, появившейся не в «Известиях», а в «Комсомольской правде». Она принадлежит перу советских журналистов А. Ефремова и А. Петрова.

Ни в моей статье, ни в статье этих авторов, разумеется, нет и намека на «клевету», а содержится разбор взглядов Сахарова и разъясняются цели и методы его подрывной работы против СССР. Впрочем, не будем рассуждать вообще, а посмотрим на обе статьи. (С большим удовлетворением я увидел, что нет необходимости менять и запятую в моем материале, написанном почти десять лет назад.) Итак, пусть читатель рассудит. Вот выдержка из статьи «Продавшийся и простак»:

«Отбросы научно-технического прогресса.

Наша эпоха научно-технической революции ставит перед человечеством и серьезные социальные задачи. Восторг перед возможностями науки и техники Запада зачастую переходит в глубокий пессимизм, когда начинают размышлять, какие беды могут сотворить чудеса XX века в руках людей нравственно ущербных. Как организовать общество, как интегрировать величайшие научно-технические свершения в жизнь человечества, не лишив его жизни? На этой почве расцветают различные теории «технократии», когда ставится знак равенства между знанием техники и способностью управлять обществом.

Безмерные претензии сторонников «технократии» – предмет исследования футурологов и объект постоянных насмешек подлинной научной фантастики. Один из основоположников этого жанра – итальянский писатель Лино Альдони – вложил в уста героя маленького рассказа «Абсолютная технократия» поучительные рассуждения:

«Стив предался размышлениям о технократии… Во время оно человеческое общество было крайне неорганизованно, на руководящие посты назначали самых неопытных, в то время как люди высокого интеллекта всю свою жизнь могли занимать весьма жалкое положение. Так во всяком случае было написано в учебниках. В двадцатом веке вес еще процветал варварский строй. У власти стояли не техники-специалисты, а политиканы; эта порода людей, страдающих манией величия и излишней горячностью, исчезла с наступлением эры технократии… Стив даже не понимал толком, что так ценно в этой абсолютной технократии. Он знал лишь одно – абсолютная технократия считается настоящим благом для всего человечества. Он рос в религиозном почитании социальных законов, принимая их с той же непосредственностью, с какой в детстве учатся говорить» [237].

Вымышленный человек будущего, Стив думает об этом в драматически-юмористической ситуации – при сдаче экзаменов, включающих неевклидову геометрию и теорию относительности, для занятия должности подметальщика улиц второго разряда. Альдони приглашает читателей своего рассказа посмеяться над эксцессами логического завершения теорий «технократии». Действительно смешно, хотя не очень весело.

Герои нашего рассказа – люди куда как серьезные в отличие от простака Стива, они точно знают, в чем состоят блага «технократии». Правда, математик по образованию Солженицын и физик Сахаров принимают свою неосведомленность за уровень развития гуманитарных наук. Не знают они и о другом – в свое время промышленная революция породила анархизм, а научно-техническая революция также имеет свои издержки – иные никак не могут подыскать себе подобающего, по их мнению, места в обществе. Но это их не смущает. В развязном письме на имя руководителей партии и правительства от 19 марта 1970 г. Сахаров, коснувшись сложнейших вопросов общественной жизни, пытается анализировать их, по его профессиональному выражению, «в первом приближении» или оговариваясь «важно, как говорят математики, доказать „теорему существования решения“. Видимо, тоже метил заявить о себе.

Вооруженные столь точным и уместным методом, они строят модель идеального общества. Первый приступ к решению многотрудной задачи Солженицын сделал еще в «Августе Четырнадцатого», заставив своих положительных героев пуститься в рассуждения, как облагодетельствовать человечество, внеся должный порядок в его неустроенность. Удачливый делец Архангородский веско изрекает революционерам: «Вас тысячи. И никто давно не работает. И спрашивать не принято. И вы – не эксплуататоры. А национальный продукт потребляете да потребляете. Мол, в революцию все окупится» (стр. 534). Сей муж, наделенный проницательностью необыкновенной, отрицает известные формы организации общества: «Не думайте, что республика – это пирог, объедение. Соберутся сто честолюбивых адвокатов – а кто ж еще говоруны? – и будут друг друга переговаривать. Сам собою народ управлять все равно никогда не будет» (стр. 536).

Начатки солженицынской азбуки, следовательно, состоят в том, что политика, политические партии – груз для человечества излишний. Промахнулись «сто честолюбивых адвокатов» (а столько их и заседает в сенате США!), явно промахнулись. Они, расточая средства налогоплательщиков на содержание подрывных радиостанций, засоряющих эфир злобным бредом Солженицына, не усмотрели, что он уже списал почтенных сенаторов со счетов как лиц, совершенно бесполезных. Но это их забота. Пойдем дальше.

Другой мудрец, любовно выписанный в книге и наделенный титулом инженера, добавляет: «Я считаю – Союз инженеров мог бы легко стать одной из ведущих сил России. И поважней и поплодотворней любой политической партии… Деловые умные люди не властвуют, а созидают и преображают, власть – это мертвая жаба. Но если власть будет мешать развитию страны, – ну, может, пришлось бы ее и занять» (стр. 527). Не пришлось – в России свершилась Октябрьская революция, и в «Архипелаге Гулаг» Солженицын возвращается к этим же планам, но уже от своего имени.

Грубо фальсифицируя историю, он утверждает, что диктатура пролетариата якобы направлена против технической интеллигенции. И тут же демагогия – сознательно смешивается политическое понятие диктатуры пролетариата и конкретное руководство экономикой. Октябрьская революция открыла широчайший простор для взлета научно-технической мысли, по Солженицыну, дело обстояло наоборот. «Как могли инженеры воспринять диктатуру рабочих – этих своих подсобников в промышленности, малоквалифицированных, не охватывающих ни физических, ни экономических законов производства, – но вот занявших главные столы, чтобы руководить инженерами?» (стр. 392). Где это видел Солженицын, разве в декларациях «рабочей оппозиции», бескомпромиссно осужденных партией? Все эти нелепости не заслуживали бы внимания, если бы они не проясняли сверхидею Солженицына – в обществе должна господствовать «технократия».

Уровень интеллектуального свершения Солженицына, достигнутого посильной ему умственной работой, можно сопоставить разве с приведенными рассуждениями героя рассказа итальянского фантаста, включая текстуальное совпадение. Итак, откровение Солженицына: «Почему инженерам не считать более естественным такое построение общества, когда его возглавляют те, кто может разумно направить его деятельность? (И обходя лишь нравственное руководство обществом, – разве не к этому ведет сегодня вся социальная кибернетика? Разве профессиональные политики – не чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками?) И почему инженерам не иметь политических взглядов? Ведь политика – это даже не род науки, это эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям» (стр. 392 – 393).

Вот и докопались до сути дела, которое, как мы видели, прекрасно уместилось в крошечном сатирическом рассказе фантаста. А тут то же вещается с напыщенным видом пророка, размазывается на полотне романа в многие сотни страниц.