Прикрой, атакую! В атаке — «Меч» - Якименко Антон Дмитриевич - Страница 76

Я поставил ноги на педали ножных рулей, взялся за ручку и, похлопав по плечу Борового, показал ему на крыло. Он попытался убрать обороты мотора, намереваясь, наверное, сесть прямо на поле, но я не дал ему этого сделать. Он понял меня, и мы продолжали полет. Нам повезло: мы точно вышли на аэродром, ветер был точно встречным, и мы приземлились с прямой.

Бывает же так, подумалось мне, попадешь в беду, но тебя выручает сама природа. И еще подумал о том, что надо быть спокойным и выдержанным, не ставить летное дело в зависимость от настроения, иначе, совершив около сотни воздушных боев, одержав немало побед, можно на пустяке сломать себе голову.

Вернувшись на площадку под Россошью, я получил приказ. Четко и коротко в нем говорилось о том, что наш истребительный полк переходит в распоряжение командира 4-го истребительного авиакорпуса и исключается из списков 1-го штурмового…

Я почувствовал себя в таком состоянии, будто мне угодили поддых.

Время обеденное. В столовой чисто, уютно, на столах полевые цветы. Девушки встречают нас доброй шуткой, улыбкой. Сажусь. Хорошо бы вот так, облокотившись на стол, просидеть часа полтора и не думать о том, что кто-то сейчас дежурит, кто— то взлетит по сигналу ракеты и ринется в бой, а меня позовут к телефону… Доживем ли мы до того времени, когда можно поесть не спеша, когда можно хотя бы на час отвлечься от боеготовности, процента введенных в строй самолетов, просидеть до утра, читая интересную книгу?

— Товарищ командир, что будете кушать?

Девушки знают, что командира полка надо кормить в первую очередь. Случалось не раз: даже не притронувшись к первому, приходилось бежать на капэ или стоянку, перехватив кусок черного хлеба. Ем, тороплюсь, слушая, как балагурят летчики.

— Манюня! — кричит капитан Голубенке, шагая от двери к столу. — Чем будешь кормить? Съем, если даже не вкусно.

— А у нас не бывает не вкусно, — улыбается Маша и, встав на пути капитана, кричит: — Назад! Почему руки не мыл? Сейчас же назад!

— Закусочка царская! — восторгается, потирая руки, Леонов. — Но к ней чего-то не хватает.

— Приказ есть приказ, — парирует Маша, — фронтовые сто граммов получите вечером.

«Ничего не попишешь, — думаю я, — молодость есть молодость». И мне очень приятно, что ребята и девушки рады друг другу. Приятно и немного завидно: мне и пошутить некогда, да вроде и неудобно — командир всегда вроде бы «старый», даже если и молод годами.

— Товарищ командир! — кричит от порога посыльный. — Зеленая ракета! Вылетает дежурная группа.

Хорошо, что успел пообедать. Говорю уже на ходу: «Летчики, на засиживайтесь. После обеда сразу в готовность номер один».

Группа пошла на взлет. Это эскадрилья Проскурина. Дружно взлетели, сразу встали на курс. Все хорошо, но то, что взлетела вся эскадрилья — двенадцать машин, — это, пожалуй, зря. Можно было и восемь. Впрочем, об этом рано пока судить. Бывает, поднимут пару, а там и десятки мало. Бывает наоборот.

Самолеты уходят, растворяются в небе. Как проведет свою встречу с противником Саша Проскурин, опытный, смелый летчик? Я знаю его с прошлого года: служили в одной дивизии. Он хорошо дрался с фашистами над Курской дугой, сбил семь— восемь машин.

Плохо, группа ушла, и все — больше ее не вижу. Нам бы локатор… Хорошая это машина. Шарит своими лучами, обозревает пространство. Находясь у экрана, можно видеть и самолеты противника, и своих истребителей, можно влиять на ход воздушного боя, подсказать летчикам в нужный момент, помочь. К сожалению, локаторов пока еще мало. В основном они сосредоточены в системе обороны крупных объектов. Но будут и у нас. Обязательно будут. А пока послушаю радио, хоть немного, но все же можно понять, что там творится.

Нет, пока понять ничего нельзя: летчики молчат, соблюдают радиомаскировку. В апреле сорок третьего года один из летчиков, подбитый в бою, выпрыгнул с парашютом и попал на немецкую батарею. Взяли его, повели на допрос, спрашивают: «Куда делся начальник штаба полка, почему его не слышно по радио?..» Тот изумился, а немцы ему говорят: «Отпираться бесполезно, мы знаем по голосу каждого вашего летчика. Знаем все. Вы потеряли связь со своим братом и думаете, что мы его сбили. Но он жив и здоров, летает и служит в полку, которым командует…»

Сбежав от немцев, Киреев рассказал обо всем своим летчикам, и все, конечно, это учли, до предела сократили разговоры по радио.

Начальник связи полка капитан Копков сидит у радиостанции, слушает. Спрашиваю: «Как там дела? Что нового?» Снял наушники, докладывает:

— Проскурина послали за линию фронта. Он понял и запросил воздушную обстановку. Ему сказали: «спокойно». С появлением наших Яков группа Ме-109, находившаяся в том районе, ушла со снижением. Теперь появились «Арадо».

«Арадо» — это истребитель Румынии, причем давно устаревший. Раньше на нем летали как на учебном, теперь используют как боевой. Отсюда вывод: румынам живется не сладко.

— «Арадо», увидев группу Проскурина, развернулись, со снижением ушли на свою территорию, — информирует меня капитан Копков. Послушав с минуту, говорит: — Проскурина вернули обратно.

В чем дело? Беру у Копкова наушники, слушаю, хочу понять обстановку. Слышу:

— Будьте внимательны! К вам приближаются «лавочкины». Идите на посадку, — передает наша радиостанция наведения.

— Вас понял, — отвечает Проскурин. — Иду на посадку.

Все ясно: противник летает мелкими группами, против него действуют наши пары и звенья. Врага, с которым могла бы сразиться эскадрилья Проскурина, просто не оказалось, и ей приказали вернуться. Летать, значит, будем, но малыми группами: звеном, парой. Не сидеть же без дела.

Над головой слышится гул — вернулась группа Проскурина.

Летим в составе звена: капитан Голубенке с лейтенантом Ефименковым, я — с лейтенантом Пьянковым! Евгений Пьянков — мой постоянный ведомый. Он мне понравился сразу, с первой же встречи. Среднего роста, плотный, стройный. Красивое волевое лицо, смелый, открытый взгляд. Я проверил его на двухместной машине, и он покорил меня своим мастерством, выдержкой, знанием самолета. «Хочешь со мной летать?» — спросил я после полета. «Посчитаю за честь», — ответил Пьянков. И этот не совсем обычный ответ прозвучал очень просто. Это говорило о культуре Пьянкова, воспитанности.