Помогите найти - Высоцкий Михаил Владимирович - Страница 21

А потому я предложил продолжать путь не на юг, а на юго-запад, отклоняясь в сторону Гор гномов и Демократической республики. Мое предложение было принято молчаливым согласием. 

Я молчал.

Мы молчали.

Мы встретили посланцев того, кого было принято называть Отщепенцем.

Мы выслушали их.

Мы уже не знали, чему верить.

Мы сошли на землю, чтоб узнать правду.

Мы не знали, что есть правда.

Мы ничему не верили.

Мы поняли, что слишком мало знали про наш мир.

Мы пошли за посланцем иных звезд.

Мы вспоминали…

Мы вспоминали то время, когда мы были еще людьми.

Вы вспоминали, как мы стали богами.

Мы сражались с теми, кто сражался с нами.

Мы убивали тех, кто хотел убить нас.

Мы ждали.

Мы шли на юг, и ждали, пока мы не поймем, что делать дальше.

Мы не знали, кто враг нашего мира, а кто его хочет спасти.

Мы уже ничего не понимали.

Мы ничего не говорили посланцу иных звезд – он и так все понял.

Мы знали, что он знал, что мы – боги.

Мы выполняли его приказы, потому что не знали, что нам делать.

Мы не знали, что случилось с Мраидшей и с Барилой.

Мы думали, что можем покинуть тело и обрести свою истинную сущность.

Мы решили, что делать этого не будем.

Мы все еще шли на юг, убивали эльфов и думали.

Мы ждали новых событий, которые помогли бы нам.

Мы хотели спасти мир, но не знали, от кого его спасать.

Мы шли.

Мы ждали.

Мы – это я, Хаддим, и я, Роккав.

Мы не понимаем, зачем сюда пришел брат наш, Баруш.

Ректор внимательно смотрел на халифа, халиф – на ректора. Стражи вокруг тоже смотрели на ректора, потому что на халифа им было запрещено смотреть.

– И что, хочешь ты сказать, что запрет древний нарушен быть должен, чтоб пустил тебя я книги читать? – подытожил халиф рассказ ректора. – Понимаешь ты, что запрет ты хочешь нарушить? Понимаешь ты, что незваным пришел сюда, что время украл мое? Понимаешь ты, что невозможного требуешь? Понимаешь ты, что жизни лишиться можешь тут ты?

– Понимаю, – признался ректор.

– И что ждешь ты, если это понимаешь ты?

– Жду, что Вы, ваша божественность, пустите меня в Древнюю Библиотеку.

– Почему пустить тебя должны мы? – скушав очередной персик, поинтересовался халиф.

– Вы, ваша божественность, ничего никому не должны. Это каждый знает. Только по Вашей доброй воле мне будет позволено нарушить древний запрет. Я это, ваша божественность, прекрасно понимаю, и жду, что Вы меня пустите в древнюю библиотеку, – продолжал стоять на своем ректор.

– Не молод ты, знаешь ты, что есть что и кто есть кто, и почему думаешь ты, что я пущу? Почему пришел ты, ведь понимаешь ты, что то, просишь что ты – невозможно? – вслед за персиком последовала слива.

– Я пришел, потому что я должен попасть туда. Никто не в силах попасть туда силой или хитростью, предки ваши, ваша божественность, постарались. Единственная возможность, подумал я, попасть в Древнюю Библиотеку – это испросить вашего позволения. Я понимаю, что в этом дворце я бессилен, я понимал это, но я не стоял перед выбором, что мне делать. Я должен попасть в библиотеку – я могу попасть только с вашего разрешения – я пришел к Вам за ним. Зачем мне туда попасть – я думаю, что я уже рассказал. Я слишком высокого мнения о Вас, ваша божественность, чтоб предположить, что Вы могли меня не расслышать или не понять. – Халиф молчал, а потому ректор продолжил. – Я знаю, что такое нарушить многотысячелетний запрет, и, если бы у меня был выбор, скорее всего я бы держался подальше от этого дворца. Я знаю, что Вы, ваша божественность, не любите чужеземцев, и как Вам, так и мне лучше бы было этой встречи избежать. Но выбора у меня не было, а потому я тут и сейчас, и говорю то, что говорю.

– Умен ты, понимаешь ты, что жизнь такое есть. – Халиф надкусил яблоко. – Скажем мы тебе следующее – не имеет права стопа мага преступать порог Библиотеки Древней. Но знаю я, что благородна цель твоя, и вот что я прикажу – ты будешь сидеть тут, мы будем сидеть тут, а слуги наши принесут что прикажешь тебе. Будешь читать ты, пожелаешь что, но не в библиотеки стенах, а тут. И не будет запрет древний нарушен. Согласен ты?

– Согласен, – облегченно кивнул ректор.

Готовясь к встрече с халифом он не думал, что сможет не то что добиться своего, а и просто выжить. Но другого выхода для себя ректор действительно не видел. И теперь он приготовился к долгой и утомительной работе – найти черную кошку в темной комнате. Причем есть ли она там – не знала даже сама кошка.

Хоть эльфийский совет заседал уже третьи сутки подряд, окончательного решения принять он пока еще не смог. Шок первых часов, когда стало известно сначала про появление черного корабля, а потом про гибель целой пограничной заставы, так и не прошел. И некоторые особо горячие головы, которые и среди эльфов встречались не реже, чем среди людей, продолжали настаивать на немедленном объявлении военного положения. Однако менее радикальные мужи совета понимали, что это приведет к катастрофическим последствием – Новую империю не будет волновать, по какой причине напали эльфы, и нынешнему императору нужен только повод для того, чтоб ввести в Эльфийский лес своих егерей.

Однако в том, что Враг должен быть уничтожен, не сомневался никто.

Сколько бы еще длился совет – неизвестно, но в один прекрасный момент в зал совета вошел Й-Эрц-Кантариватимэль, глава гильдии магов. Традиционно в эльфийском обществе совет представлял исключительно светскую часть общества, и появление в совете мага, да еще и не простого, а главного боевого мага южной пограничной армии, было событием из ряда вон выходящим.

И только некоторые эльфы совета знали, что параллельно с их заседанием маги проводили свое, и, видимо, пришли сообщить свое решение.

Й-Эрц-Кантариватимэль дождался, пока его все заметят, официально представят и дадут слово. Выйдя на трибуну, он произнес предельно лаконичную не только по меркам бессмертных эльфов, а и по меркам очень даже смертных людей, речь.

– Враг и его приспешники должны быть уничтожены. Мы не должны, пока не должны, начинать войну с людскими странами. Потому вслед за теми, кто убил наших сыновей и дочерей подлым ударом в спину, отправился Эрц-Дингасиратэлион, мой лучший ученик. Ему была дана сила наших магов и открыт один из секретов Книги. Мы считаем, что этого будет достаточно.

Поклонившись, Й-Эрц-Кантариватимэль покинул трибуну и удалился из здания совета. На этом обсуждение можно было считать завершенным, и хоть определенные формальности длились еще какое-то время, эльфы мысленно оставили на своих врагах крест. Магам была вера, если маги сказали, что этого хватит – значит этого хватит. Тем более Книга – сборник эльфийских заклятий, на которых в свое время был наложен запрет за излишнюю даже по эльфийским меркам негуманность.

Интересно, что такое «гуманное отношение к врагу»? Сколько живу, столько пытаюсь это понять. Если есть враг, то его нужно уничтожить любыми средствами. Врагов можно предавать, можно причинять им любую боль, если это, конечно, в твоих интересах. Например, для запугивания. Или для других целей. А вот заботиться о враге… Этого я не понимаю. Когда он стал на другую сторону – он тем самым автоматически подписал себе приговор. А я всего лишь его исполняю.

Хотя другие люди почему-то считают иначе. Не знаю. Ну например, почему Нашта и Жеша после битвы с эльфами так косо стали на меня смотреть? Хотя нет, тут как раз все понятно. Постоянно я удивляюсь женской натуре. Ну хорошо, допустим, Тарас действительно в первый раз так близко видел так много крови. Случай с монстрами не считается, тогда умирали не разумные существа, а монстры. Ну хорошо, допустим, Тарасу действительно стало плохо, особенно при виде одной эльфийки, действительно симпатичной, убитой мною прямо перед ним. Хотя, странно, если бы я дал ей выстрелить в Тараса, как она и собиралась, вряд ли он был бы более довольным. Ну хорошо, Тараса я понимаю, кровь – для таких как он слабаков это страшно. Но почему, почему Жеша и Нашта, которые и сами умели и не боялись убивать, так внимательно его слушали? Они что, не понимали, что произошло? Прекрасно понимали. Так зачем же слушать эти сопли и вопли, какой я плохой, жестокий, как я посмел, ну и так далее? Тарас даже не вспоминал о выпивке, а целыми сутками ныл и жаловался на меня. И вместо того, чтоб врезать ему как следует, принцессы его утешали, успокаивали, при этом бросая на меня косые взгляды. Это что, тот самый материнский инстинкт, который заставляет женщину заботится о слабом и беззащитном? Ну тогда извините – если Тарас – этот двадцатиоднолетний увалень – слабый и беззащитный, то тогда я православный патриарх.