Языки Пао - - Страница 16

— Ты так мало обо мне знаешь — и не хочешь узнавать?

Гитан Нецко уклончиво промолчала, и Беран почувствовал себя слегка уязвленным.

— Я — паонит, — сказал он. — Я родился в Эйльянре пятнадцать лет тому назад. Временно я живу на Брейкнессе, — он сделал паузу, ожидая, что девушка поинтересуется причиной, но она отвернулась, глядя на небо сквозь высокое узкое окно.

— Пока я учусь в Институте, — продолжал Беран. — До вчерашнего вечера я был в неуверенности — не знал, на чем буду специализироваться в дальнейшем. Теперь я это знаю. Я стану Магистром Лингвистики!

Гитан Нецко отвернулась от окна и поглядела на него. В ее глазах Беран не смог прочесть никаких чувств. Они были большими, зелеными как море, и ярко выделялись на бледном лице. Он знал, что она на год моложе его, но, встретив этот взгляд, почувствовал себя маленьким и глупым.

— О чем ты думаешь? — грустно спросил он.

Гитан пожала плечами:

— Почти ни о чем.

— Иди ко мне, — он наклонился над девушкой, целуя ее лоб, щеки, губы.

Она не сопротивлялась, но и не отвечала на поцелуи. Беран взволновался:

— Я не нравлюсь тебе? Я тебе неприятен?

— Нет, — мягко сказала Гитан, — как же это возможно? Ведь по условиям моего контракта с Брейкнессом мои чувства ничего не значат.

Беран резко вскочил:

— Но ведь я — не человек Брейкнесса! Я же говорил тебе! Я — паонит!

Гитан Нецко ничего не ответила и, казалось, целиком ушла в себя.

— Когда-нибудь я вернусь на Пао. Может быть, уже скоро — кто знает? И ты вернешься туда со мной.

Она снова не ответила. Беран начал выходить из себя.

— Ты мне не веришь?

— Если бы ты был настоящим паонитом, то понял бы, что верю, — глухо сказала она.

Беран умолк. Наконец ответил:

— Неважно, кто я, но я вижу, что ты не веришь мне.

И тут она взорвалась:

— Какая разница? С какой стати так гордиться тем, что ты паонит? Они

— беспозвоночные, червяки дождевые, они позволяют тирану Бустамонте разорять их жилища, убивать их — и пальцем не шевельнут, чтобы воспротивиться! Они спасаются, как овцы во время бури, поворачиваясь задницей к противнику! Некоторые убегают на другие континенты, другие, — она холодно оглядела Берана, — на другие планеты. И я не горжусь тем, что я — паонитка!

Беран мрачно поднялся, не глядя на девушку. Но вдруг увидел себя ее глазами и скривился: какое же он ничтожество! И ведь ему нечего сказать в свою защиту — ссылка на беспомощность и неведение была бы подобна овечьему блеянию, подлому и трусливому. Беран глубоко вздохнул и принялся одеваться. Вдруг он почувствовал прикосновение ее руки.

— Прости меня — я знаю, ты не хотел ничего дурного.

Беран покачал головой, вдруг ощутив себя тысячелетним старцем.

— Ты права — я не хотел ничего дурного. Но то, что ты сказала… В мире так много правд — и как выбрать одну?..

— Я ничего не знаю об этом множестве правд, — сказала девушка, — я знаю лишь то, что я чувствую, и еще знаю, что если бы я была в силах, я убила бы тирана Бустамонте!

Как только позволили Брейкнесские правила приличия, Беран появился в доме Палафокса. Один из сыновей хозяина, живущий в доме, приветствовал юношу, осведомился о его деле, но от обсуждения последнего Беран уклонился. В течение двух минут Беран, нервничая, ждал в строгой небольшой приемной в самом верхнем этаже дома.

Инстинкт велел ему быть осмотрительным и прощупать предварительно почву, но он знал — и от этого знания ощущал противную тошноту, — что ему явно недостаточно мастерства в области дискуссий. Наконец его вызвали и проводили вниз по эскалатору в отделанную панелями темного дерева комнату для утренних приемов, где сидел Палафокс в темно-синем платье и ел кусочки маринованных фруктов. При виде Берана выражение его лица не изменилось, он кивнул. Беран же со своей стороны сделал церемонный жест уважения и заговорил так серьезно, как только мог:

— Лорд Палафокс, я пришел к важному решению.

— Почему бы нет? Что в этом особенного? Ты достиг возраста, когда человек уже отвечает сам за себя, и ни одно твое решение не должно быть легкомысленным.

— Я хочу возвратиться на Пао, — сказал Беран резко.

Палафокс помешкал с ответом, но было уже ясно, что решение Берана не встретило в Палафоксе сочувствия. Затем он сказал крайне сухо:

— Я поражен отсутствием у тебя мудрости.

Снова недолгое молчание, и обмен тонкими подспудными токами. Но на решимость Берана это никак не повлияло.

— Я обдумал программу Бустамонте, и я обеспокоен. Да, она может принести очевидную выгоду, но во всем этом есть что-то ненормальное, неестественное.

Губы Палафокса скривились:

— Если допустить, что ты прав, что можешь ты противопоставить решимости Бустамонте?

— Я — истинный Панарх, не так ли? А Бустамонте — не более чем Старший Аюдор. Если я предстану перед ним, он обязан будет мне повиноваться.

— Теоретически — да, обязан. Но как ты докажешь, что ты — это ты? Ну предположим, что он объявит тебя сумасшедшим. Или самозванцем.

Беран молчал — вот этого-то он и не предусмотрел. А Палафокс продолжал безжалостно:

— Тебя уничтожат. Утопят. И чего ты достигнешь?

— Ну, допустим, я не обнаружу себя перед Бустамонте. Если бы я прибыл на один из островов — на Фераи или Виамне…

— Очень хорошо. Допустим, тебе удастся убедить некоторое количество людей в том, что ты — Панарх. Бустамонте будет продолжать сопротивляться. Ты можешь спровоцировать гражданскую войну. Если ты считаешь действия Бустамонте жестокими, то посмотри на свои собственные намерения в этом же свете.

Беран улыбнулся:

— Все-таки вы не знаете паонитов. Войны не будет. Бустамонте просто утратит всякую поддержку в народе.

Палафокс не удовлетворился объяснениями Берана.

— А если Бустамонте узнает о твоем прибытии, и корабль встретит отряд нейтралоидов, что тогда?

— Каким же образом он узнает?

Палафокс съел кусочек яблока и неторопливо сказал:

— Я сообщу ему об этом.

— Значит, вы пойдете против меня?

Палафокс улыбнулся своей неуловимой улыбкой:

— Никогда, если ты не будешь действовать вразрез с моими интересами, которые в данный момент совпадают с интересами Бустамонте.

— И каковы же ваши интересы? — закричал Беран. — Чего вы хотите добиться?

— На Брейкнессе — мягко сказал Палафокс, — не принято задавать такие вопросы.

С минуту Беран молчал. Затем отвернулся, воскликнув с горечью:

— Зачем вы привезли меня сюда? Зачем протежировали мне, помогли поступить в Институт?

Палафокс расслабился и сел поудобнее — причина конфликта прояснилась для него.

— В чем же тайна? Хороший стратег обеспечивает себя максимумом инструментов. Ты — козырная карта в игре против Бустамонте, если, конечно, возникнет надобность.

— И сейчас я больше вам не нужен?

Палафокс пожал плечами:

— Я не провидец — в будущем читать не в моей власти. Но мои планы относительно Пао…

— Ваши планы относительно Пао! — воскликнул Беран.

— …продвигаются гладко. И вот чего я достиг — ты больше не мой козырь, ибо теперь в тебе таится угроза успеху моего предприятия. В любом случае самое лучшее — это прояснить наши отношения. Я тебе никоим образом не враг, но наши интересы не совпадают. У тебя нет оснований для жалоб. Если бы не я, ты был бы уже мертв. Я обеспечил тебя пищей и кровом, дал прекрасную возможность для образования. И буду продолжать содействовать твоей карьере, если ты не предпримешь никаких действий против меня. Более мне нечего сказать.

Беран встал и отвесил церемонный поклон. Он собрался было выйти, но замялся и оглянулся. Встретив взгляд черных глаз, широко раскрытых и пылающих, он словно ощутил удар. Это был не тот предельно рационалистичный Магистр Палафокс — разумный, модифицированный, чей престиж уступал лишь авторитету Лорда Вампелльта — этот человек был незнаком Берану и совершенно непредсказуем, от него исходила такая сила, что все это противоречило всякому представлению о нормальности.