Троя - Вэнс Джек Холбрук - Страница 5

— Увы, Шатторак ничему не научил вашего Каткара, он также вызывающ и нагл, как и прежде. Он игнорирует доктрину ЖМС, и противопоставляет себя всем. На самом деле его сегодняшние советы вам — вздор, хуже чем вздор, просто таким образом он намерен воспользоваться вами, когда придет время.

Денцель просверлил Роби синими холодными глазами.

— Вы угрожаете мне?

Роби закашлялся.

— Конечно, нет! Но реальность такова, какова есть, и игнорировать ее невозможно, будь вы даже сэром Денцелем Аттабусом.

— Вы говорите о реальности — и это, разумеется, Каткар, который, по вашему мнению, обманывает меня, нацеливаясь в будущем на мои деньги… Хотел бы услышать более точные определения. Но не сейчас. — Денцель поклонился Тампу и Фаргэйнджеру и гордо удалился с террасы.

Роби Мавил устало обмяк в кресле, совершенно измотанный. Тамп смотрел на него без всякого выражения, а Фаргэйнджер всматривался в южные острова фьорда и сверкавшую зеленую воду.

Наконец, Роби заставил себя подняться.

— Ничто не продолжается вечно, и время перемен, кажется, наступило.

— Но летать никто из нас так все-таки и не может, — задумчиво произнес Тамп.

Роби печально кивнул.

— Этот урок хорошо выучили все, но я не знаю еще ни одного человека, которому бы он пошел впрок.

Лица Тампа и Фаргэйнджера остались по-прежнему непроницаемыми, и никто никогда не смог бы догадаться, о чем они думали в этот замечательный солнечный полдень.

За два дня до посещения Штромы Эгон Тамм связался с Варденом Боллиндером, сообщил о планах и попросил, чтобы к этому случаю приготовили зал Совета. Варден пообещал, что все будет сделано, как следует.

В назначенный день, ближе к полудню Эгон Тамм прибыл в терминал Штромы. Это был темноволосый человек, невысокий и с настолько незапоминающимися чертами и манерами, что его часто просто не замечали. Прибыл он вместе с Бодвином Вуком, Шардом Клаттуком, сыном Шарда — Глауеном (все трое являлись членами Бюро Б), Хильвой Оффау, верховным судьей юстиции Араминты, и свой дочерью Уэйнесс.

От Штромы их встречало несколько человек, включая трех Варденов, пары представителей общественности и трех студентов, не считая толпы бездельников и зевак. Все стояли на выезде из терминала вдоль дороги, и под порывами ветра их черные плащи хлопали словно детские хлопушки. Как только Эгон появился в воротах, навстречу ему выбежал тощий рыжебородый молодой человек. Эгон вежливо остановился, и молодой человек бодро прокричал:

— Зачем вы пожаловали, Эгон Тамм?

— Для того, чтобы поговорить с народом Штромы.

— В таком случае сообщите факты! — Правда являлась единственной опорой молодого человека, но даже если Хранитель и привез послание надежды, вряд ли он мог сообщить сейчас что-либо, кроме туманных намеков.

Эгон Тамм рассмеялся. Очень скоро его послание будет известно всем, а пока он может пожелать лишь соблюдения тишины и спокойствия.

Однако молодой человек задал следующий вопрос еще громче, перекрикивая ветер:

— Так это плохие новости или хорошие?

— Ни то, ни другое, — ответил Тамм. — Они всего лишь реальные.

— А! — взвизгнул рыжебородый. — Это-то и хуже всего! — И отступил, давая возможность Эгону и остальным пройти к лифту и спуститься на Штрому.

Через полчаса вся компания находилась уже в «Отдыхе Космонавта», второй таверне города. Бодвин Вук, Шард и Глауен вышли на террасу, Эгон и Хильва остались в гостиной. Уэйнесс же отправилась к знакомым, с которыми договорилась встретиться в старом доме, и сказала об этом отцу.

— Я буду говорить минут двадцать, в крайнем случае, полчаса, — предупредил отец.

— Вот и хорошо. Мы послушаем тебя на экране.

— Как хочешь.

И Уэйнесс ушла, добралась до второго уровня и села на камни лицом к востоку. Там вдалеке стоял высокий зеленый дом, где она провела детство. Тогда она считала это обиталище самым милым домом во всей Штроме, поскольку больше ни у одного дома не было такой окраски и таких украшений. Правда, остальные дома Штромы тоже были высокими, узкими, прилепленными один к другому, с подобными окнами и островерхими крышами. Все жилища, честно говоря, различались только цветом, который мог быть синим, малиновым, охристым, пепельным, черным или зеленым.

Дом, где выросла Уэйнесс, был темно-зеленым, украшенным белыми колоннами, и располагался в восточной части второго уровня — то есть в самой престижной части Штромы.

Уэйнесс была тогда тоненькой девочкой, задумчивой, но уже отлично собой владеющей. Темные кудри и бледно-оливковая кожа достались ей от прабабки, кантабриани со Старой Земли, но черты отличались правильностью, начиная с точеного лба и заканчиваясь широким нежным ртом. Она была дружелюбным и добрым ребенком, не завистливым и не агрессивным. Ум кипел любопытством, сдерживаемым логикой, потому она предпочитала не компанию сверстников, а ребят постарше, и пользовалась в округе меньшей популярностью, чем ее более общительные однолетки. Порой девочка испытывала приступы одиночества и даже некой заброшенности, происходивших неизвестно отчего. Однако скоро подошло время, когда окружающие мальчишки стали обращать на Уэйнесс Тамм даже слишком много внимания, и странные настроения пропали.

В те годы в компаниях спорили о Штроме мало, да и то скорее, чисто в философском смысле. В гостиных верили, что все их существование упорядочено, спокойно и хорошо; лишь некоторые высказывали серьезные социальные теории — впоследствии именно из них и выросли первые члены партии ЖМС — партии жизни, мира и свободы.

Будучи ребенком, Уэйнесс не обращала внимания на политические диспуты, доктрина Консервации являлась основополагающим фактом ее жизни, и планета Кадвол, управляемая Великой Хартией, была родным и надежным домом. Отец, Эгон Тамм принадлежал к мягким консерваторам, не любил споров и во всех диспутах, начинавших сотрясать Штрому и превращавших былых друзей во врагов, оставался всегда спокоен и ясен. Когда пришло время выбора нового Хранителя, выбор неизбежно пал на него как на человека честного, порядочного, разумного и… не особенно активного.

Когда Уэйнесс исполнилось пятнадцать, вся семья перебралась в Речной Домик на Станции Араминта, и старое зеленое жилище на втором уровне Штромы досталось старым дяде и тете.

Сейчас дом, должно быть, стоял пустой; тетка и дядя путешествовали за пределами Сферы. Уэйнесс прошла немного и, поднявшись на ступени старого крыльца, толкнула дверь. Незапертая, как большинство дверей на Штроме, она открылась, и девушка вошла в знакомую восьмиугольную прихожую, украшенную панелями из мореного дерева. На высоких полках по-прежнему пылились старинные оловянные тарелки и коллекция из шести гротесковых масок, изображавших никому уже неизвестно что.

Ничего не изменилось. Налево под арку шел проход в столовую, в глубине вилась резная лестница, за ней виднелся лифт, а налево открывалась гостиная. Уэйнесс заглянула в столовую и увидела круглый стол полированного дерева, вокруг которого так часто собиралась их дружная семья. А теперь Мило нет с ними. На глаза навернулись слезы, но девушка решительно вытерла их тыльной стороной ладони — сентиментальность нынче не в моде, да и ни к чему.

Уэйнесс вернулась в прихожую и перешла в гостиную, шагая медленно и тихо, словно для того, чтобы не потревожить призраков, которые, как верили все, непременно жили в любом старом доме. Но привидения их дома всегда были очень спокойными, если не сказать — равнодушными, и потому Уэйнесс не боялась их.

В гостиной все тоже оставалось по-прежнему, только сделалось будто чуть меньше, словно теперь Уэйнесс видела ее в обратную сторону бинокля. Из трех широких окон лился свет, было видно небо и еще две мили моря со скалой напротив. Вода внизу переливалась и сверкала. Солнце Сирена висело низко над скалами, посылая через окна темные медовые лучи. Второе же солнце, Песня, розоватое и мощное, вместе с неизменным компаньоном Лоркой, уже скрылось за горизонтом.