Дворец любви - - Страница 39

Глазам его открылось любопытное зрелище. Задняя стена комнаты была целиком выполнена из волнистого стекла. Слева в арочном проходе открывался пролет лестницы. Справа всю стену занимали пять экранов, на которых прокручивались цветные слайды, которые изображали Игрель Тинси на разных этапах существования. Или то были пять различных девушек? Вот эта, в короткой черной юбке, – Друзилла Уэллс. Джерсен узнал ее по выражению лица, сжатым губам, привычке склонять голову набок. Еще одна, в забавном клоунском костюме, улыбалась со сцены. Игрель Тинси тринадцати или четырнадцати лет, одетая в белоснежную тогу, медленно шла по берегу, усыпанному песком и галькой. Четвертая Игрель Тинси, на год или два моложе Друзиллы, красовалась в одной варварской юбочке из кожи и бронзовых нашлепок. Она стояла на террасе, сложенной из каменных глыб, и, казалось, исполняла религиозный ритуал. Пятая Игрель Тинси, на год или два старше Друзиллы, быстро шла по городской улице.

Это было все, что Джерсен успел рассмотреть, потому что за волнистым стеклом появился силуэт высокого худощавого человека.

Джерсен пересек фойе четырьмя долгими прыжками. Его рука надавила на кнопку, отпирающую дверь, но безуспешно. Джерсен напрягся, но не смог сдержать тяжкий вздох. Человек резко повернул голову. Джерсен различал лишь движение и общие контуры фигуры.

– Ретц? Опять вернулся? – Незнакомец внезапно вытянул шею вперед – очевидно, стекло с его стороны позволяло видеть все. – Да это же Лукас, Генри Лукас, журналист. – Его голос стал резким. – Нам нужно серьезно объясниться. Что вы тут делаете?

– Ответ очевиден, – нашелся Джерсен. – Я пришел сюда, чтобы взять у вас интервью. Другого способа не было.

– Как вы нашли мой офис?

– Отправился в горы, спрыгнул там, где тропа пересекает ущелье. Затем попал в проход.

– В самом деле? Вы что, человек-муха, что ползаете по стенкам?

– Не так-то это было трудно, – ответил Джерсен, – а другой возможности могло не представиться.

– Серьезное нарушение, – холодно заметил Виоль Фалюш. – Помните мои требования насчет тайны личности? Я вынужден настаивать на этом принципе.

– Ваши слова относились к гостям, – не смутился Джерсен, – а я тут выполняю задание.

– Род ваших занятий не извиняет нарушения закона, – сказал Виоль Фалюш мягким голосом. – Вы знали о моих пожеланиях, которые здесь, как и везде в Скоплении, являются законом. Я нахожу ваше вторжение не только бестактным, но и непростительным. Вы перешли грань обычной журналистской бестактности.

Мне всегда казалось…

Джерсен прервал его:

– Пожалуйста, не позволяйте вашему воображению взять верх над чувством пропорций. Я заинтересовался фотографиями в фойе. Они напоминают ту молодую леди, которая сопровождала нас в путешествии, воспитанницу Наварха.

– Именно, – подтвердил Виоль Фалюш. – Я принимаю большое участие в этой молодой женщине. Я доверил ее воспитание Наварху, но результаты оказались неутешительными: она своенравна.

– А где она сейчас? Я не видел ее по прибытии во Дворец.

– Она наслаждается путешествием, – отрезал Виоль Фалюш. – Но откуда такой интерес? Она для вас ничто.

– Я был дружен с ней и пытался выяснить некоторые вещи, которые она находила непонятными.

– Какие именно?

– Вы позволите мне быть откровенным?

– Почему нет? Вы вряд ли можете взбесить меня еще сильнее…

– Девушка боялась будущего. Она хотела жить нормальной жизнью, но предпочитала покориться неизбежному.

Голос Виоля Фалюша дрогнул:

– Вот так она и говорила обо мне? Только страх и долг?

– У нее не было причин говорить иначе.

– Вы храбрый человек, мистер Лукас. Конечно, вам известна моя репутация. Я разработал закон общего равенства действия и противодействия: каждый, кто оскорбляет меня, несет наказание.

– А как насчет Игрель Тинси? – поинтересовался Джерсен, надеясь отвлечь собеседника.

– Игрель Тинси, – выдохнул Виоль Фалюш, – милая Игрель, такая же упрямая и легкомысленная, как и та девица, с которой вы подружились.

Игрель так и не смогла отплатить за обиду, которую нанесла мне. О, эти утерянные годы! – Голос Виоля Фалюша дрожал от подступившей обиды. – Никогда не смогла она восполнить мои потери, хоть и сделала все, что могла.

– Она жива?

– Нет. – Настроение Виоля Фалюша снова сменилось. – А почему вы спрашиваете?

– Я журналист. Вы знаете, почему я здесь. Мне нужна фотография Игрель Тинси для статьи.

– В этом отношении мне не нужна гласность.

– Я поражен сходством между Игрель Тинси и Друзиллой. Вы можете объяснить его?

– Мог бы, – сказал Виоль Фалюш, – но предпочитаю не делать этого. Мы отклонились от темы: вы совершили проступок, и я требую возмещения. – И Виоль Фалюш небрежно облокотился на какой-то столик.

Джерсен с минуту поразмыслил. Ускользнуть не удастся. Нападение невозможно. Может быть, овладев ситуацией, заставить Виоля Фалюша изменить намерения?

– Возможно, я и нарушил букву ваших правил, но чего будет стоить статья о Дворце Любви без комментариев его создателя? Иначе связаться с вами я не мог: вы чураетесь гостей.

Виоль Фалюш прикинулся удивленным:

– Наварх знает код вызова. Слуги могли бы провести вас к телефону.

– Это не пришло мне в голову, – протянул Джерсен задумчиво. – Нет, о телефоне я не подумал. Говорите, Наварх знает код?

– Конечно. Он тот же, что и на Земле.

– Факт остается фактом, – не сдавался Джерсен. – Я здесь. Вы видели первую часть статьи, вторая и третья могут выйти еще более своеобразными.

Чтобы представить вашу точку зрения, нужно обсудить ее. Итак, откройте дверь и давайте поговорим.

– Нет, – усмехнулся Виоль Фалюш. – Я не откажусь от своего каприза.

Оставаясь анонимным, я могу забавляться, смешиваться с гостями… Ну ладно, – проворчал он. – Я проглочу обиду. Хотя вы мой должник. Возможно, я еще востребую долг. Пока можете считать себя свободным. – Он что-то тихо сказал – Джерсен не расслышал что – и дверь в фойе отворилась. – Входите, это моя библиотека. Я поговорю с вами здесь.

Джерсен вступил в длинную комнату, устланную темно-зеленым ковром.

Тяжелый стол в центре украшала пара антикварных светильников, рядом лежала подборка текущей периодики. Одну стену полностью скрывали полки с древними книгами. Здесь также был стандартный электронный секретарь и несколько мягких кресел.

Джерсен окинул комнату взглядом, в котором сквозила зависть: здесь царил разум, а не наслаждение – как во Дворце. Позади кресла, в котором сидел хозяин, засветился экран, его мерцание превратило Виоля Фалюша в темный силуэт, безликий, как и раньше.

– Ну хорошо, – произнес низкий голос, – на чем мы остановились?

Полагаю, вы фотографировали здесь?

– У меня есть несколько сот фотографий. Более, чем необходимо, чтобы отразить все великолепие Дворца – той его части, что вы предоставили гостям.

Виоль Фалюш, казалось, удивился:

– А вам интересно, что здесь еще происходит?

– Только как журналисту.

– Гм. А что вы, как человек, думаете о Дворце?

– Он очень приятен.

– И только-то?

– Чего-то не хватает. Возможно, дело в слугах. Им недостает глубины – бедняги кажутся нереальными.

– Понимаю, – кивнул Виоль Фалюш, – им не хватает традиций. Единственное лекарство – время.

– Они также лишены чувства ответственности. В конце концов, они всего лишь рабы.

– Не совсем, поскольку не осознают этого. Они полагают себя Счастливым Народом. Так оно и есть. Именно ощущение нереальности, колдовства я и пытался создать здесь.

– А когда истекает их срок… Что тогда? Что происходит со Счастливым Народом?

– Некоторые работают на фермах, в садах. Других отсылают еще куда-нибудь.

– В большой мир? Их продают как рабов?

– Все мы рабы в том или ином смысле.

– И вы тоже?

– Я жертва чудовищного наваждения. Я был чувствительным мальчиком, которого жестоко травили. Полагаю, Наварх изложил вам детали. Вместо того чтобы сломаться, я обрел силу, начал искать возмещения – ищу до сих пор. Я – одержимый. Общество считает меня своевольным сибаритом, эротоманом. Оно ошибается. Я – что скрывать – убежденный аскет. И останусь им, пока не избавлюсь от наваждения. Я – упорный человек. Однако вам не интересны мои личные проблемы, поскольку, естественно, это не тема для печати.