Костры амбиций - Вулф Том - Страница 151

Джин Лопвитц к своему рабочему столу посетителей не приглашал. Он их усаживал у камина в кресла с высокими спинками в стиле английского чиппендейла, кресел там хватало на всех, так же как и приставных столиков в стиле чиппендейла ирландского. Это чиппендейльное изобилие вкупе со всей прочей мебелью, отдельными группами расставленной в его просторном кабинете, было воплощением идей Рональда Вайна, декоратора. Но идея камина принадлежала самому Лопвитцу Камин был действующим. Уборщики операционного зала, похожие на состарившихся банковских охранников, могли развести в нем взаправдашний огонь, и это обстоятельство не одну неделю служило пищей остроумию доморощенных циников вроде Роли Торпа.

Вообще-то здание было современным небоскребом, предназначалось для контор и дымоходов не имело. Однако после года сногсшибательных финансовых побед Лопвитц решил непременно устроить у себя в кабинете действующий очаг с деревянной резной каминной доской. Зачем? А затем, чтобы утереть нос лорду Аплэйду, владельцу лондонской газеты «Дейли курьер». Этот суровый аристократ когда-то дал обед в честь Лопвитца в своем офисе, который размещался в величественном кирпичном старинном здании на Флит-стрит, причем целью было подвигнуть Лопвитца сбыть америкашкам "творчески структурированный пакет акций «Дейли курьера». Лопвитцу навсегда запомнилось, как время от времени входил дворецкий, чтобы подложить полешко в веселое и пряное пламя очага. Получалось очень… как бы это сказать?., феодально, что ли. Лопвитц чувствовал себя мальчишкой, которому повезло, что его пригласили в дом к великому человеку. Дом. Вот ключевое слово. Британцы, с их безошибочным классовым чутьем, понимают, что, если ты в бизнесе находишься на самом верху, у тебя не должно быть обыкновенной деловой конторы, которая придает человеку вид сменной детали громадного механизма. Нет, надо, чтобы твой офис, похожий на дом аристократа, как бы сам за тебя говорил: «Это я, именно я глава, создатель и господин всей огромной организации». В результате Лопвитц вхлам переругался с владельцами небоскреба, с компанией, которой они поручили его эксплуатацию, с городским отделом капитального строительства и пожарным управлением, прокладка дымоходов и вентиляции обошлась в 350 тысяч долларов, но в конце концов он своего добился, и Шерман Мак-Кой сидел теперь и глядел задумчиво в зев королевского камина, вознесенного на пятьдесят этажей вверх над Уолл-стрит и соседствующего с залом операций с ценными бумагами компании «Пирс-и-Пирс». Огня, правда, в очаге не было. Его уже давненько не зажигали.

В груди Шерман ощущал электрическую дерготню тахикардии. Они оба с Лопвитцем сидели в чудовищных чиппендейльских креслах с высоченными спинками и подголовниками, Лопвитц не был мастером болтовни даже и по самым радостным поводам, а уж это их свиданьице обещало оказаться мрачноватым. Этот камин… клещи какие-то… Гос-споди! Что ж, как бы то ни было, но не сидеть же просто так, с видом побитого пса! Поэтому Шерман выпрямился в кресле, поднял свой мощный подбородок и даже ухитрился бросить этакий как бы снисходительный взгляд на владельца и повелителя могучей организации.

— Шерман, — начал Джин Лопвитц, — я, знаете ли, не буду тут вокруг вас хороводы водить. Для этого я вас слишком уважаю.

О, эта электрическая дерготня в груди! Мысли в голове пробегали так же хаотично, как билось сердце, и Шерман, довольно, впрочем, равнодушно, задался вопросом, специально ли Лопвитц употребил такой нарочито фольклорный оборот как «хороводы водить». Наверно, не специально.

— В пятницу мы с Арнольдом довольно долго беседовали, — говорил в это время Лопвитц. — И вот что я собираюсь сказать: я хочу, чтобы одно, во всяком случае, вам было ясно — дело тут совсем не в деньгах, по крайней мере, не в тех деньгах, которые потеряла фирма. — Этот экскурс в область психологии покрыл уже начинающие обвисать щеки Лопвитца складками смущения. Он принадлежал к секте фанатиков бега трусцой, точнее, к той ее части, что предается упомянутому занятию исключительно в пять утра. У него был изможденный и замученный вид человека, кладущего жизнь на алтарь здоровья и ежедневно заглядывающего в костлявый зев великой богини Аэробики.

Затем он принялся говорить об Оскаре Сьюдере и облигациях «Юнайтед Фрэгранс»; к этой теме Шерману следовало относиться с сугубым вниманием. Облигации «Юнайтед Фрэгранс»… Оскар Сьюдер… а мысли все только о «Сити лайт». Что бы это могло значить: «близки к окончательному прорыву в деле Генри Лэмба»? Статья, написанная все тем же Фэллоу, была непроницаемо туманной, прямо говорилось лишь, что «прорыв» будет результатом того, что сработала статья в «Сити лайт», где сообщались данные о номере машины. Сработала! Вот ведь еще словечко-то подобрали! Это словцо как раз и запустило механизм тахикардии — еще тогда, когда Шерман читал, спрятавшись в кабинке туалета. Ни в одной из других газет подобных статей не было.

Теперь Лопвитц распространялся на тему о его самовольной отлучке в тот день, когда на рынке появился большой выпуск облигаций. Шерман вновь будто воочию увидел, как холеные пальцы Фредди Баттона поигрывают портсигаром. Губы Джина Лопвитца шевелились. Вдруг телефон, стоявший на столике ирландского чиппендейла рядом с высоким креслом Лопвитца, издал осторожный мурлыкающий зов. Лопвитц поднял трубку.

— Да?.. О'кей, хорошо. Он еще на проводе?

Теперь Лопвитц устремил на Шермана взгляд, непроизвольно сделавшийся лучистым, и проговорил:

— Это на секундочку. Я одолжил Бобби Шэфлетту самолет, чтобы ему успеть на свидание в Ванкувере. Сейчас они над Висконсином, или над Южной Дакотой, или черт его знает еще где.

Затем Лопвитц опустил взгляд, откинулся в кресле и заулыбался в предвкушении разговора со знаменитым Провинциальным Самородком, чья знаменитая жирная туша и знаменитый сладкий тенор в это время были заключены в оправу личного аэроплана Лопвитца — восьмиместного, с реактивными двигателями фирмы «Роллс-Ройс». Вообще-то говоря, самолет принадлежал компании «Пирс-и-Пирс», но фактически служил его персональной, феодальной собственностью. Лопвитц опустил голову, необычайное оживление охватило его лицо, и он сказал: