Воин тумана - Вулф Джин Родман - Страница 53

– Какое "такое"? Я мечтаю о заключении благородного мирного договора с Великим царем! Я мечтаю о величии Спарты, ибо она его заслужила, принеся стольких своих граждан в жертву! Что в этом плохого? Пусть девочка повторит мои слова любому!

– Ничего я повторять никому не буду, – сказала Ио. – Я вообще никогда ничего никому не пересказываю, разве что Латро, который сам ничего не помнит. Однако ты верно сказал, господин мой: интересы наших полисов совпадают!

– Повезло же твоему хозяину, девочка! Ну и рабыня у него! Умница! Я, собственно, давно это понял. Что же касается общих интересов, то сперва разберемся с этим Эвриклом, а потом уже вернемся к Фивам. Эврикл служит Великому царю, как он сам только что признался. Если точнее, он служит Артабазу. Он, естественно, мечтает получить вознаграждение за свою работу, как и любой другой человек. Великий царь хочет восстановить здесь былой престиж да еще и приумножить собственную славу. Так что мир и союзничество государств, возглавляемых благодарным ему правителем…

– Это именно то, о чем он мечтает, господин мой, – подсказал Эврикл. – Я знаю это совершенно точно. Хотя, естественно, следовало бы посоветоваться с кем-то из приближенных царя…

– Естественно. Ну а теперь о тебе, девочка. Твой город уже однажды заключил союз с Великим царем и, как справедливо говорил тебе твой друг Пиндар, был бы непременно разрушен Афинами, если бы не Спарта и не мои личные запреты. Разве тебе непонятно: все, что хорошо для твоих сильных союзников, хорошо и для тебя?

Ио покачала головой:

– Если честно, мне все равно, что будет с Фивами. Мне важна лишь судьба Латро.

– Который является воином Великого царя, – вставил я. – Ты считаешь меня идиотом, принц Павсаний, потому что я все забываю? Возможно, ты и прав, но я всегда помнил о том, чей я воин, даже когда собственного имени вспомнить не мог.

Глава 28

МИКАЛЕ[132]

Название этого места, о котором, по-моему, никто раньше и не слыхал, теперь у всех на устах. Там объединенный флот Афин и Спарты одержал над варварами очередную сокрушительную победу. Кое-кто утверждает, что это произошло в тот же день, что и битва при Саламине, во время которой я был ранен; другие полагают, что та битва состоялась значительно раньше, ибо вряд ли известиям о столь великой победе потребовался бы целый год, чтобы достигнуть самых отдаленных уголков Эллады. На это первые, правда, отвечают, что корабль из-за штормов мог задержаться в море сколь угодно долго, а кроме того, все сведения сначала достигают Афин, а уж потом только становятся всеобщим достоянием.

– Надеюсь, наш чернокожий в добром здравии, – вздохнула Ио. – Я знаю, ты его не помнишь, Латро, но он был твоим другом еще до того, как появились мы с Пиндаром. И когда тебя привели в храм, он тоже был с тобой.

– Как по-твоему, – спросил я, – он тоже участвовал в сражении при Микале?

– Надеюсь, что нет, но вполне возможно. Когда Гиперид продал тебя Каллеос, чернокожего он оставил себе и вновь собирался присоединиться к военному флоту.

– Что ж, тогда и я буду надеяться, что мой чернокожий друг цел и невредим, а этот Гиперид мертв.

– Не нужно так говорить, господин мой! Гиперид совсем не плох! Ведь это он вытащил нас из тюрьмы в Коринфе, причем исключительно благодаря собственному красноречию, и сразу же отпустил Пиндара и Гилаейру, как и следовало по закону.

Однако, прежде чем рассказывать дальше, попробую вспомнить более ранние события, которые скоро укроет от меня непроницаемый туман забвения. Итак, регент передал нас на попечение гонца, который отправил за нашими пожитками своих рабов и приказал им заодно перенести поближе палатку Басия. Он показал, где стоит его собственная палатка – рядом с шатром регента, – и велел нам ставить свою рядом. Не думаю, чтобы я сумел рассказать, как нужно ставить палатку, однако, как только ее разложили передо мной на земле, я сразу вспомнил, как это делается. Ио ползала под промасленным полотном и держала шесты; ей так это нравилось, что я провозился с палаткой в три раза дольше, чем следовало.

Меч, который, по утверждению Ио, принадлежит мне, лежал среди вещей Басия вместе с ножнами и поясом. Я опоясался мечом и сразу почувствовал себя уверенней, ибо мужчина без оружия – просто раб. Хотя Ио говорит, что Каллеос разрешала мне носить меч, когда я был ее рабом; возможно, именно поэтому у меня нет к этой Каллеос никакой неприязни, да и сама Ио клянется, что я всегда относился к Каллеос хорошо.

Тут наконец явились рабы Басия; они очень трусили, боялись, что их побьют. Оказывается, они собирали топливо для костра, когда рабы Пасикрата унесли палатку Басия вместе с вещами, и, вернувшись, лишь с большим трудом выяснили, куда делось имущество их хозяина. Я объяснил им, что Басий внезапно заболел, и велел приготовить для него такую пищу, какую дают больным.

Это было разумно, ибо вскоре Басия принесли на носилках, а следом пришел какой-то старик, который назвался Кихезиппом из Мессении[133], однако же говор у него был такой же, как у спартанцев и их рабов. Все плечо у Басия распухло и почернело; по-моему, он был в забытьи. Иногда, правда, он понимал, что мы ему говорили, а иногда оставался глух и вроде бы видел то, чего мы увидеть не могли. Возможно, и я кажусь таким же другим людям; не знаю.

– Ваш хозяин был укушен гадюкой, – сказал Кихезипп рабам Басия, – и весьма крупной, если судить по расстоянию между клыками и силе яда; я такой никогда прежде не видел. Я сделал надрез и выдавил яд, насколько это было возможно. Не вздумайте делать надрезы сами – теперь это совершенно бесполезно. Пусть отдохнет, а вы позаботьтесь, чтобы ему было тепло, да покормите, если захочет. Давать ему можно все – любую еду и питье. Если богиня будет к нему милостива, он, возможно, еще поправится. Хотя вполне может и умереть.

Ио спросила, не можем ли и мы что-нибудь сделать.

– Насколько я понимаю, – спросил Кихезипп, – ту гадюку так и не убили?

– Но мы ни одной даже не видели, господин! – ответила Ио. – Просто Басий немножко толкнул одного человека, а потом сказали, что у того человека в волосах была отравленная шпилька.

Кихезипп покачал головой:

– Сомневаюсь. Шпилька не могла бы так глубоко проткнуть кожу, от нее в лучшем случае осталась бы царапина. Я сейчас не стану снимать повязку, чтобы показать вам укусы, но их там два (я только подивился хитроумию Ио: ведь если бы она сказала, что слова насчет шпильки принадлежат Павсанию, этот Кихезипп никогда бы не стал противоречить своему хозяину). – Если бы гадюку удалось убить, – продолжал между тем лекарь, – больному сразу стало бы лучше, ибо, пока гадюка жива, она дает силу излитому ею яду подобно тому, как город дает силу посланному им войску. К тому же к ранке можно было бы приложить мясо убитой змеи – иногда это помогает. А больше, пожалуй, тут ничего не поделаешь.

– В таком случае, – спросила Ио, – не мог бы ты осмотреть моего хозяина? Возможно, ты уже слышал о нем от регента – ведь он сегодня столько времени беседовал с Латро! После ранения он ничего не может запомнить.

– Я уже обратил внимание на его шрам. Подойди сюда, юноша, я тебя осмотрю. Не опустишься ли ты на колени? В этом ведь нет ничего унизительного. И скажи, если будет больно.

Я встал на колени, чувствуя, как его ловкие пальцы скользят по виску, ощупывая шрам.

– А ты случайно не жрец Асклепия? – спросила у лекаря Ио. – Латро провел ночь у его алтаря, однако Асклепий сказал, что не может помочь ему.

– Боюсь, что и я тоже не могу, – ответил Кихезипп. – Следовало бы вскрыть рану, однако это может убить его. Можешь встать, юноша. А вещи ты не роняешь? Сам не падаешь? Головокружениями не страдаешь?

Я покачал головой.

– Тебе повезло – всего этого следовало ожидать при таком ранении. Может быть, на тебе был шлем?