Воин тумана - Вулф Джин Родман - Страница 11

– Дочь Энодии, богини мрака[44]. – Она подняла глаза к луне, что, сияя, покачивалась в кольце нежных женских рук.

– Это она держит в своих руках луну? – спросил я. – Я вижу ее, но никогда не сказал бы, что она мрачна.

– Сейчас она в обличье Охотницы, – прошипела женщина-змея, – и Селены.

Любуйся обеими сколько захочешь, пока не сошел в иной мир.

И она исчезла.

Я снова попытался уснуть, однако бог сновидений не осенял меня своими крылами, хоть я и видел, как он стоит, закрыв глаза, на самой границе светлого круга у костра. Мгновение – и он повернулся, исчезнув в царстве теней. Я подумал, что следовало бы записать все это в мой дневник, но слишком устал. Приблизив папирус к огню насколько возможно, я попытался немного почитать, но тут ко мне подошел Пиндар.

– Я вижу, и тебе тоже не спится, – сказал он. – Для рабов бессонница – сущее зло. Раб должен научиться спать при любой возможности.

– А что, разве мы рабы? – спросил я.

– Теперь да. Нет – еще хуже, ибо теперь мы рабы рабов Спарты. Вскоре они доставят нас своим хозяевам, и тогда, возможно, мы станем просто рабами. Пожалуй, это чуть получше, но я бы особенно радоваться не стал.

– Мы должны будем плести для них веревки? – спросил я, по-прежнему считая спартанцев изготовителями веревок и канатов.

– Вообще-то, – засмеялся Пиндар, – никаких веревок они не плетут. Во всяком случае, не больше, чем в любом другом городе. Если нам очень не повезет, нас отправят на каменоломни. Это самое худшее, что может выпасть на долю раба. – Я понял его и кивнул. – Но, надеюсь, со мной такого не случится. Афиняне, конечно, могут разрушить наш Светлый город и забрать все мое имущество – они ненавидят фиванцев! – однако у меня есть друзья даже в Афинах; есть и определенный талант.

– Стало быть, ты беспокоишься главным образом о девочке и обо мне?

– И о Гилаейре, и о нашем чернокожем приятеле. Если меня освободят, я постараюсь выкупить на свободу и всех вас. А еще нам могло бы помочь твое пение, особенно если ты споешь для спартанцев так же хорошо, как пел сегодня под аккомпанемент темнокожего бога. Они, правда, предпочитают хоровое пение и не слишком ценят солистов, однако перед твоим голосом никто устоять не смог бы. И никто не стал бы, разумеется, держать такого замечательного певца в рабстве. Ну как, сможешь спеть им?

Мне очень хотелось доставить ему удовольствие, и я даже попытался что-то напеть, однако не смог вспомнить слов той песни, не говоря уж о мелодии.

– Ну ничего, – утешил меня Пиндар. – Уж я как-нибудь да постараюсь всех освободить. Ведь в твоей памяти ничего не осталось – по глазам видно, ты и о чуде этом уже позабыл.

– Прости, – сказал я искренне.

– За что же? Ты ничем не обидел меня. – Он вздохнул. – И тебя, Латро, мне жаль больше всех остальных.

Я спросил, не помнит ли он слов той песни.

– Нет, – сказал он. – Почти ничего. Но я помню, как они звучали – словно могучий прибой, что бьется о скалы, и грозно вторит раскатам грома.

Так и должна звучать истинная поэзия!

Я кивнул, потому что он явно ждал этого от меня.

– Но мои стихи никогда не звучали так, увы! Впрочем, после твоего пения и я стал, по-моему, чуточку ближе к высотам истинной поэзии. Послушай-ка вот это:

– Ну, как тебе?

– Очень понравилось!

– Да? А мне не очень. Но, пожалуй, это получше, чем все, написанное мною прежде. В нашем замечательном городе есть – были, точнее! – несколько поэтов, действительно не раз державших в руках стиль. Так мы, поэты, говорим: "держать в руках стиль" на нашем языке значит работать, точно нет никакой разницы, какую именно работу делать – сочинять стихи или плести у очага циновки. Каждый месяц мы встречались и читали друг другу свои последние сочинения, притворяясь, будто не понимаем, что ни одна из этих строк никогда и никем более прочитана не будет. И если мои собственные стихи казались мне после такой пирушки самыми лучшими – ну как же, я ведь был главным в нашем маленьком кружке, чуть ли не гением (лишь в собственных глазах, разумеется) – то весь следующий месяц я был счастлив.

Как гордился я, например, своей маленькой одой в честь Пифийских игр![45].

– Я думаю, – промолвил я, – каждому в той или иной степени свойственно тщеславие. Я, например, безусловно тщеславен.

– Но ты безусловно и очень хорош собой, – пожал плечами Пиндар. – И безусловно очень силен, что доказал не далее как сегодня. Что же касается нас, тогдашних, то я понимаю теперь, что мы вели себя всего лишь как шумные самовлюбленные юнцы, тогда как давно пора было стать истинными мужами и научиться хранить хладнокровие. Но сегодня днем я услышал настоящего бога и надеюсь, что еще не все потеряно. Очень надеюсь! Латро, я бы никогда не стал хвастаться перед тобой – ведь это не что иное, как самое настоящее хвастовство, – если б не был уверен, что ты скоро позабудешь все, о чем я только что говорил.

– А я все это запишу, – сказал я.

– Ну вот, пожалуйста! – Пиндар негромко засмеялся. – Боги, как всегда, умеют отомстить хвастуну!

– Это мне тоже нравится, – сказал я.

– Сочинено специально для тебя сию минуту и подано, так сказать, с пылу с жару. Пожалуй, тут что-то есть… хотя, может, лучше: "Нужна нам ночь…"

– Пиндар, а что, действительно существует бог ночи?

– Их, по крайней мере, дюжина.

– А нет ли среди них богини с телом змеи и головой женщины? С буйными черными волосами, никогда не знавшими гребня?

Он некоторое время молча смотрел на меня, потом снова задумчиво поворошил угли.

– Ты ее видел, верно? Нет, то была не богиня – просто одно из ее чудовищ. Говорят, Геракл некогда избавил от них наш мир[46], но он вот уже четыреста лет как вознесся на Олимп, так что, наверно, они наползли снова. А сейчас ты ее видишь?

Я покачал головой.

– Это хорошо. Я все-таки надеюсь хоть немного поспать, пока эти рабы не начали суетиться. Если снова увидишь то чудовище, главное – не касайся его. Обещаешь?

– Обещаю. – Я чуть не сказал, что меня могут просто заставить его коснуться, но промолчал.

Пиндар встал и потянулся.

– Ладно, попробую уснуть. Хорошо бы обойтись без снов и кошмаров. Мне следовало бы, по твоему примеру, написать себе записку, запрещающую вести с тобой беседы по ночам. Увы, мне не хватает твоего прилежания. Еще раз спокойной ночи, Латро.

– Спокойной ночи, Пиндар.

Когда он ушел, детская ручонка обвила мою талию.

– А тебя я помню, – сказал я девочке. – Ты Ио. Я только что прочитал о тебе.

– Я принадлежу только тебе, – возмущенно сказала она. – И никто не имеет права делать со мной то, что сделали они. Только ты один!

– Что же они с тобой сделали? – спросил я, но она не ответила. Обняв ее за плечи, я заглянул ей в лицо и при свете костра увидел дорожки слез, избороздившие запыленные щеки девочки. – Не бойся. Если та женщина-змея снова придет, я скажу, что уж тебя-то она никогда не получит.

Ио покачала головой.

– Дело не в ней. Я убежала и теперь за это наказана.

– Убежала от меня? Я бы никогда не стал наказывать тебя, маленькая Ио, если б ты это сделала.

Она снова покачала головой.

– Я убежала от Светлого бога. И солгала, когда сказала, что он отдал меня тебе.

– Возможно, все-таки не совсем солгала, – возразил я. – Ведь ты принадлежишь мне, верно? – Прижимая ее к себе, я видел мелькавшие во тьме тени и надеялся, что получу какой-нибудь вещий знак, но знака не было. – К сожалению, боги совсем не похожи на нас, маленькая Ио.