Воин Арете - Вулф Джин Родман - Страница 23

Я никогда не забуду, с каким звуком захлопнулась дверь за тем стражником и как лязгнул снаружи тяжелый засов; не забуду я и острого лезвия – я тут же попробовал пальцем – принесенного мне кинжала.

– А как же Дельфийский оракул и его предсказание? – спросила Ио. – Ведь Губитель обещал – его устами, – что ты будешь в силах освободиться самостоятельно?

– О да, конечно! – Горькая улыбка скользнула по губам Эгесистрата. – Я этого не забывал, как и того, что меня часто предупреждали, чтобы я не ездил в Элиду, однако я продолжал утомлять богов своими вопросами и в итоге получил от них разрешение отправиться туда. Мы, смертные, всегда так глупо ведем себя, а потом еще удивляемся, почему боги над нами смеются! В ту ночь я наконец стал взрослым. И очень надеюсь, девочка, что твое взросление пройдет менее болезненно!

Итак, сперва я довольно долго просто сидел на полу, держа кинжал в руках и слушая, как обитатели дома отходят ко сну. Бог-разрушитель был, конечно, совершенно прав, как и почти всегда: лишь моя собственная рука могла освободить меня из неволи, и, надо сказать, весьма быстро. Нужно было одно: вонзить кинжал себе в грудь. Но как же это тяжко для настоящего мужчины – покончить с собой! Царь Клеомен, говорят, так и не смог нанести себе достаточно сильный удар кинжалом; он просто истек кровью от бесчисленных неглубоких и неуверенных порезов.

Я вспомнил о нем: ведь он сидел, как и я, закованный в колодки – возможно, в те же самые, – и без конца пытался смертельно ранить себя, лишь вздрагивая от боли и ударяя вновь и вновь… Тут мысли мои потекли по иному руслу, и я подумал: как много животных я принес в жертву за свою жизнь! Самых разных, от маленьких птичек до огромных быков – но никогда, ни разу не вздрагивал при этом. И еще я вспомнил, какой скользкой делалась рукоять ножа от жертвенной крови, особенно если приходилось убивать трех или четырех довольно крупных животных подряд, как это только что было в Элиде. Я наклонился и несколько раз провел острием кинжала по щиколоткам, пока они не стали скользкими от крови; затем, напрягая все силы, попытался вытащить ноги из колодок. Левую ногу удалось освободить почти сразу, а правая не вынималась. Возможно, она была чуть толще или отверстие в колодке было чуть уже, трудно сказать. Вы, наверное, догадались, что было потом? Да, я стал отсекать от своей правой ступни по кусочку, ударяя по ней острым кинжалом. Дважды я терял сознание. Но каждый раз, придя в себя, снова резал и резал, пока не смог вытащить из колодки то, что раньше было моей правой ногой. Я так часто совершал жертвоприношения и так много видел жертвенных животных, что хорошо представлял себе, как животное устроено; а ведь, несмотря на все наши похвальбы, человек – всего лишь двуногое животное. Если вы когда-нибудь видели освежеванную тушу медведя, то знаете, как она похожа на человеческое тело. Я перетянул самые крупные кровеносные сосуды, отсек те куски плоти, которые все равно должны были отмереть, и покрепче перевязал культю своим грязным хитоном.

– А ты не мог после этого выбраться через окно? – спросила Ио. – Или ты слишком сильно ослаб?

Эгесистрат покачал головой.

– Там не было окон. Однако стены были из сырцового кирпича, как и в большинстве спартанских домов. С помощью кинжала мне удалось извлечь несколько кирпичей. Сам город стеной не обнесен – спартанцы любят похваляться, что их гоплиты куда лучше любой стены. Была глубокая ночь, так что никто не помешал мне выбраться за город, хотя каждый шаг был для меня мучителен. Утром меня обнаружила девочка-рабыня, которая пришла доить коров. Она вместе с другими рабами спрятала меня в коровнике; когда моя культя немного поджила, я отправился в Тегею[25], а оттуда – домой.

Тут Эгесистрата прервали: в лагерь галопом влетели три знатных фракийца – все на великолепных конях с украшенной самоцветами упряжью, в сверкающих доспехах и с перстнями на пальцах. Фракийцы о чем-то заговорили с Эгесистратом, а он переводил их слова и свои ответы Иппофоде.

Потом фракийцы ускакали, а Иппофода созвала всех амазонок, а за мной и Ио пришла Элата. Когда мы все собрались, Эгесистрат сообщил, что за послание привезли фракийцы от своего царя.

Сперва, сказал он, они повторили заверения царя Котиса в его добронамеренности: он ведь не предал нас смерти, хотя в его распоряжении имелись тысячи воинов; разрешил нам разбить лагерь вблизи от столицы; позволил купить продукты и дрова – и так далее. Теперь, заявили они, настал наш черед продемонстрировать свою добрую волю. Нам следовало сдать своих лошадей и оружие, а потом нас отведут к царю, и он готов благосклонно выслушать все наши просьбы.

Затем Эгесистрат спросил у царских гонцов, сколько времени у нас есть на обсуждение этого предложения, и ему ответили, что, если мы к утру не сдадим оружие и лошадей, нас попросту убьют.

После Эгесистрата слово взял чернокожий, а Эгесистрат перевел его речь всем остальным – сперва на язык амазонок, потом на эллинский. "Если этот царь и в самом деле хочет быть нам другом, – сказал чернокожий, – то почему желает отнять у нас лошадей и оружие? Любой царь предпочитает видеть своих друзей вооруженными, а врагов – безоружными. Давайте сделаем так, – предложил чернокожий. – Постараемся уверить царя в нашей дружбе, как и он уверяет нас в своей, и поклянемся, что выполним любое его поручение – перебьем врагов, добудем то, чего он особенно желает, хоть на краю света – но и он должен пойти на уступки и разрешить нам оставить при себе лошадей и оружие. Тем более они нам потребуются для службы ему же. А еще он должен сообщить нам, где находится Эобаз, и разрешить увезти его в Афины, если он на его территории. И пусть этот фракийский царь даст амазонкам тех коней, ради которых они проделали столь долгий путь".

Я если и знал раньше, зачем амазонки прибыли во Фракию, то совсем об этом позабыл; но, по-моему, Ио тоже этого не знала, иначе не выглядела бы такой удивленной.

Затем заговорила Иппофода; амазонки дружно приветствовали ее, а Эгесистрат стал переводить для нас: "Я согласна со всем, что сказал Семь Львов, – начала она, – но хочу добавить вот что: мы, амазонки, дочери Бога войны; мы преданы ему и любим его, но он очень строг, и мы не осмеливаемся нарушать законы, им установленные. Один из них гласит: мы никогда не должны складывать оружие, иначе станем такими же, как дочери простых смертных. Мы можем заключать мир, но только с тем, кому можно доверять и кто верит нам; если же он не поверит нашей клятве и потребует, чтобы мы сломили свои луки, мы должны сражаться до последней капли крови. Никогда ни одна амазонка не нарушала этого закона, установленного не смертными, но богом, нашим великим отцом. Царь Котис должен непременно понять, что мы этот свой закон тоже не нарушим".

Глава 13

В ОЖИДАНИИ НАПАДЕНИЯ

Клетон вернулся, чтобы нас предупредить. На этот раз и я переговорил с ним, а не только Эгесистрат. Нужно все это записать – может понадобиться, если мы останемся живы. Но сперва о том, что случилось сразу после собрания.

Когда Иппофода завершила свою речь, Эгесистрат спросил, не хочет ли высказаться кто-нибудь еще, и я сказал, что нам вовсе нет необходимости спрашивать у царя Котиса, где Эобаз, потому что он находится в храме Плейстора, бога войны. И добавил, что поскольку амазонки считают этого бога своим отцом, то вполне могут попросить его отпустить Эобаза с нами.

Иппофода обещала мне это, а я рассказал, что видел и слышал в прошлую ночь. Эгесистрат подтвердил, что Клетон действительно приходил и расспрашивал его о Гипериде. Потом мы проголосовали и решили не сдаваться.

Потом Эгесистрат долго беседовал с Иппофодой и с чернокожим; а я между тем записывал все в свой дневник. Я отложил свиток, только когда Эгесистрат пришел, чтобы поговорить со мною.

– Мы обсуждали нашу тактику, – сказал он. – Утром мы пошлем царю новое послание и предложим ему заложника в качестве гарантии нашего мирного поведения. Это, по крайней мере, поможет отсрочить нападение фракийцев.