Пыточных дел мастер - Вулф Джин Родман - Страница 32

Глава 16

Лавка тряпичника

В то утро, на дремлющей нессусской улочке, столь часто навещающая меня печаль впервые сжала сердце мое изо всех сил. Пока я был заключен в темницу, ее приглушала чудовищность содеянного мною и чудовищность неизбежной и скорой, как мне казалось, расплаты в руках мастера Гурло. Накануне же новизна и острота ощущений вовсе прогнали ее прочь. А вот сейчас… казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме смерти Теклы. Любое черное пятнышко тени напоминало о ее волосах; любой проблеск белизны в солнечных лучах – о ее коже. Порой я готов был бежать обратно в Цитадель, чтобы посмотреть, не сидит ли она в своей камере, читая при свете серебряного светильника.

Мы отыскали кафе с расставленными снаружи, вдоль стены, столиками. Улица была еще почти пуста. На углу, прямо на мостовой, лежал мертвец (наверное, задушенный ламбрекеном – в городе было достаточно умельцев по этой части). Доктор Талое обшарил его карманы, но вернулся к нам с пустыми руками.

– Ну что ж, – сказал он, – подумаем. Нужно разработать план.

Официантка принесла нам по чашке мокко, и Балданяерс подвинул одну доктору. Тот рассеянно помешал в ней пальцем.

– Дружище Северьян! Пожалуй, мне следует разъяснить наше положение. Балдандерс – мой единственный пациент – и сам я пришли сюда с озера Диутурна. Дом наш сгорел, и мы решили попутешествовать, дабы заработать деньжат на его восстановление. Мой друг – человек удивительной силы. Я собираю публику и, пока он ломает несколько бревен и поднимает разом по десять человек, приторговываю целебными снадобьями. Казалось бы, немного. Но, скажу тебе больше, у меня есть пьеса и кое-какое оборудование. Если ситуация благоприятствует тому, мы представляем некоторые сцены, причем даже вовлекаем в действо кое-кого из публики. Ты, друг мой, идешь на север и, судя по тому, как вчера устроился на ночлег, стеснен в средствах. Могу ли я предложить тебе присоединиться к нашему предприятию?

Балдандерс, похоже, понявший лишь начало речи своего компаньона, медленно проговорил:

– Он не совсем сгорел. Стены-то – каменные, толстые. Кое-что сохранилось.

– Совершенно верно. Мы думаем восстановить наш добрый старый дом. Но, видишь ли, какая перед нами встала дилемма: мы уже на полпути обратно, а скопленных капиталов все еще недостаточно. Посему я предлагаю…

К нам вновь подошла официантка – хрупкая юная девушка – с миской овсянки для Балдандерса, хлебом и фруктами для меня и печеньем для доктора.

– Как привлекательна эта девушка! – заметил он. Девушка улыбнулась доктору.

– Не можешь ли ты присесть к нам? Других клиентов пока не видно!

Бросив взгляд в направлении кухни, она пожала плечами и принесла себе стул.

– Угощайся – я слишком занят разговором. Глотни и кофе, если тебе не претит пить после меня.

– Вы ведь думаете, он нас кормит бесплатно? – заговорила девушка. – Нет! Дерет с нас обычную цену!

– О! Значит, ты – не хозяйская дочь. И не супруга. Отчего же он не отщипнет лепесток от такого цветка?

– Я здесь меньше месяца. И зарабатываю только то, что оставляют на столах. Взять хоть вас троих – если вы ничего не дадите мне, выйдет, что я обслуживала вас задаром.

– Вот так-так! Но – что, если мы предложим тебе роскошный дар, а ты откажешься принять его?

С этими словами доктор Талое склонился поближе к девушке, и я внезапно увидел, что лицом он похож не просто на лисицу (это-то, благодаря его густым рыжим бровям и острому носу, приходило в голову немедленно), но – на лисицу-скульптуру. От всех, кому в силу ремесла своего приходится копать землю, я слышал, что нигде в мире нет клочка земли, где, копнув пару раз, не вытащишь на свет осколков прошлого. Где бы лопата ни вонзилась в почву, штык ее неизменно наткнется на булыжник разрушенной мостовой либо изъеденный коррозией металл. Ученые пишут, будто тот особый песок, называемый художниками полихромным (из-за того, что среди его белизны попадаются все возможные цвета и оттенки), на самом деле вовсе не песок, но древнее стекло, истертое в порошок многими зонами времени и безжалостным морским прибоем. И если реальность столь же многослойна, как и попираемая нашими ногами история, то на некоем глубинном ее уровне лицо доктора Талоса было лисьей маской на стене, и теперь я дивился тому, как маска эта поворачивается и склоняется к девушке, а тени от носа и бровей изумительным образом придают ей выражение – осмысленное и живое.

– Итак, ты не откажешься от нашего дара? – спросил доктор.

Я вздрогнул, словно до этого спал и был неожиданно разбужен.

– Какого дара? Один из вас – казнедей. Может, ты говоришь о даре смерти? Наш Автарх, чья мудрость блеском своим затмевает и звезды, защищает жизнь своих подданных!

– Дар смерти? О, нет! – засмеялся доктор. – Нет, дорогая моя, этот дар ты получила еще при рождении. равно как и он. Зачем же дарить тебе то, что у тебя есть и без нас? Я предлагаю одарить тебя красотой – красотой, влекущей за собою богатство и славу.

– Если вы что-то продаете, денег у меня все равно нет.

– Продаем? Вовсе нет! Напротив, мы предлагаем тебе новую работу. Я – тауматург, чудотворец, а эти оптиматы – актеры. Неужели тебе никогда не хотелось выйти на сцену?

– А вы – забавные!

– Место инженю в труппе сейчас вакантно. Если пожелаешь, можешь занять его. Но тогда тебе придется отправиться с нами прямо сейчас – мы не можем ждать и сюда больше не вернемся.

– Но я не стану красивее, сделавшись актрисой!

– Я сделаю тебя прекрасной, поскольку ты нужна нам как актриса. Я, среди прочего, властен и над этим. – Он поднялся. – Сейчас или никогда! Идешь с нами?

Официантка тоже встала со стула, не отрывая глаз от лица доктора.

– Мне нужно сходить к себе в комнату…

– Тщета! Я должен наложить заклятье и за день обучить тебя роли! Нет, я не могу ждать!

– Тогда заплатите за завтрак, а я скажу хозяину, что ухожу.

– Вздор! Как член труппы ты обязана способствовать сбережению средств, которые, кстати, потребуются на твои костюмы. Не говоря уж о том, что это ты съела мое печенье. Плати за него сама!

Какое-то мгновенье девушка колебалась.

– Можешь ему поверить, – сказал Балдандерс. – Доктор, конечно, видит мир по-своему, но лжет куда меньше, чем кажется.

Слова, неспешно произнесенные глубоким, уверенным голосом, убедили ее.

– Хорошо. Я иду.

Вскоре мы вчетвером были уже в нескольких кварталах от кафе и шли мимо лавок, большей частью еще закрытых. Через некоторое время доктор Талое объявил:

– Теперь, друзья мои, нам придется разделиться. Я посвящу свое время просвещению сей сильфиды. Балдандерс! Ты заберешь наш ветхий помост и прочие пожитки из гостиницы, где вы с Северьяном провели ночь – я полагаю, трудностей с этим не предвидится. Северьян! Скорее всего, мы будем представлять у Ктесифонского перекрестка. Знаешь, где это?

Я кивнул, хоть и не имел понятия, где этот Ктесифонский перекресток. Честно говоря, я вовсе не собирался возвращаться к ним.

После того как доктор Талое быстро удалился, сопровождаемый рысившей за ним официанткой, я остался наедине с Балдандерсом посреди пустынной улицы. Желая, чтобы и он ушел поскорее, я спросил, чем он намерен заняться. Разговаривать с ним было – все равно что с каменной статуей.

– Тут у реки есть парк, где можно поспать днем, хотя ночью и запрещают. Как начнет темнеть, я проснусь и пойду за нашими вещами.

– Боюсь, мне-то спать не хочется… Поброжу по городу, полюбуюсь окрестностями.

– Значит, встретимся у Ктесифонского перекрестка. Отчего-то я был уверен, будто Балдандерс знает, что у меня на уме. Глаза его потускнели, точно у быка.

– Да, – сказал я. – Конечно.

Балдандерс побрел в сторону Гьолла, а я, поскольку его парк лежал на востоке, а доктор Талое увел официантку на запад, снова повернул на север, продолжив свой путь в Траке, Град Без Окон.

Но пока что вокруг простирался Нессус, Несокрушимый Град, который я, прожив в нем всю жизнь, знал весьма плохо. Я шел вдоль широкой улицы и не имел (впрочем, и не желал иметь) представления, что это за улица – боковая или же главная в квартале. По обеим сторонам мостовой тянулись пешеходные дорожки, а еще одна, третья, отделявшая северное направление от южного, была устроена в центре.