И явилось новое солнце - Вулф Джин Родман - Страница 80

– Я – фантом? Призрак? – Я поглядел на свои руки в надежде, что их осязаемость успокоит меня. Руки мои тряслись, и, чтобы умерить дрожь, я зажал их между коленями.

– То, что ты называешь фантомами, – вовсе не призраки, – сказал Барбатус, – а существа, жизнь которых поддерживает какой-то внешний источник энергии. То, что ты называешь материей, в действительности есть лишь связанная энергия. Единственная разница в том, что отдельные вещи поддерживают» материальную форму благодаря собственной энергии.

В тот миг единственным и самым сильным желанием в моей жизни было желание расплакаться.

– Действительность? Так ты думаешь, что на самом деле существует какая-то действительность?

Слезы облегчения обернулись бы для меня блаженством; но суровое воспитание брало свое, и эти слезы так и не были пролиты. Мелькнула вдруг безумная мысль: а могут ли вообще фантомы плакать?

– Ты говоришь о том, что реально, Северьян; значит, ты все еще хватаешься за реальность. А ведь мы только что говорили о создателе. В вашем народе простецы называют его Богом, а ты, грамотей, зовешь его Предвечным. Чем ты был всегда, как не его фантомом?

– А кто сейчас поддерживает мое существование? Оссипаго? Можешь отдохнуть, Оссипаго!

– Я не подчиняюсь твоим приказам, Северьян, – проворчал Оссипаго в ответ. – Тебе давно это известно.

– Наверное, даже если бы я наложил на себя руки, Оссипаго мог бы вернуть меня к жизни.

Барбатус покачал головой, хотя и не так, как это сделал бы человек.

– Нет смысла – ведь ты мог бы убить себя снова. Если ты вправду хочешь умереть – валяй. Здесь полно подручных средств – вот, например, каменные ножи. Оссипаго принесет тебе один из них.

Я почувствовал себя реальнее, чем когда бы то ни было, и, порывшись в своей памяти, как прежде, нашел там Валерию, Теклу, Старого Автарха и мальчика Северьяна, который был просто Северьяном.

– Нет, – сказал я. – Мы будем жить.

– Так я и думал, – улыбнулся Барбатус. – Мы знаем тебя половину нашей жизни, Северьян, и ты из той травы, что лучше растет, когда ее топчешь.

Оссипаго будто прокашлялся:

– Если вы хотите беседовать дальше, я перенесу нас во время получше. У меня есть связь с устройством на нашем судне.

Фамулимус покачала благородной головой, а Барбатус посмотрел на меня.

– Я бы предпочел, чтобы мы поговорили здесь, – сказал я. – Барбатус, когда мы были на корабле, я свалился в колодец. Падение там замедлено, я знаю; но я летел довольно долго, должно быть, к самому центру. Я сильно разбился, и Цадкиэль ухаживал за мной. – Я помолчал, припоминая все подробности.

– Продолжай, – попросил Барбатус. – Мы не знаем, что ты собираешься рассказать нам.

– Там я нашел мертвеца со шрамом на щеке, как у меня. Нога его много лет назад была повреждена в точности, как моя. Он лежал, спрятанный между двумя машинами.

– Хочешь сказать, его припрятали для тебя, Северьян? – спросила Фамулимус.

– Может быть. Я знал, что это сделал Зак. А Зак был Цадкиэлем или частью Цадкиэля; но тогда я этого не понимал.

– Теперь понимаешь. Самое время объясниться.

Я не знал, что еще сказать, и сбивчиво закруглился:

– Лицо того мертвеца было разбито, но оно очень походило на мое. Я сказал себе, что не могу умереть там и не умру, поскольку я был уверен, что меня положат в мавзолее в нашем некрополе. Я говорил вам об этом.

– И не раз, – проворчал Оссипаго.

– Посмертная бронзовая маска очень похожа на меня, похожа на то, как я выгляжу сейчас. Потом был Апу-Пунхау. Когда он появился… Кумеана, она была иеродулом, как вы. Отец Инир говорил мне.

Фамулимус и Барбатус кивнули.

– Когда появился Апу-Пунхау, он был мной. Я знал это, но не понимал.

– Мы – тоже, – сказал Барбатус, – когда ты рассказывал об этом. Но, кажется, теперь я понимаю.

– Так объясни мне! Он указал на труп.

– Вот Апу-Пунхау.

– Ну да, я давно это понял. Они называли меня этим именем, и я присутствовал при строительстве этого здания. Его отвели под храм, Храм Дня, Старого Солнца. Но я – и Северьян, и Апу-Пунхау, Глава Дня. Как могло мое тело восстать из мертвых? Как я вообще мог здесь умереть? Кумеана сказала, что это не гробница, а ее дом. – При этих словах мне показалось, что я вижу ее, мудрую змею в обличье старухи.

– Она говорила тебе также, что не знает той эпохи, – пропела Фамулимус. Я кивнул. – Как могло умереть теплое солнце, которое восходило каждый день? И как мог умереть ты, который был этим солнцем? Твой народ оставил тебя здесь с торжественными песнопениями. И замуровал твою дверь, чтобы ты жил вечно.

– Мы знаем, что когда-нибудь ты принесешь Новое Солнце, Северьян, – сказал Барбатус. – Мы прошли сквозь это время, как и сквозь многие другие, вплоть до встречи с тобой в замке великана, которую мы считали нашей последней встречей. Но знаешь ли ты, когда было создано Новое Солнце? Солнце, которое ты привел в эту систему, чтобы исцелить ее старое светило?

– Я приземлился на Урсе в эпоху Тифона, когда придали облик первой великой горе. Но до того я был на корабле Цадкиэля.

– А он порою плывет быстрее, чем ветры, которые несут его, – проворчал Барбатус. – Выходит, ты ничего не знаешь.

– Если хочешь получить от нас совет, – пропела Фамулимус, – расскажи все подробно. Из нас не выйдет хороших проводников, если мы сами будем передвигаться вслепую.

И, начав с убийства моего стюарда, я пересказал все, что случилось со мной с того времени и до последнего мгновения, которое я помнил перед тем, как очнулся в Доме Апу-Пунхау. Я никогда не умел отделять важные подробности от прочих (что тебе, мой читатель, должно быть хорошо известно), отчасти потому, что мне все подробности кажутся важными. Еще хуже мне это удалось в тот раз, когда я был вынужден работать языком, а не пером; я рассказал им очень многое из того, что не занес в эту рукопись.

Пока я говорил, через какую-то щель пробился солнечный лучик; так я понял, что вернулся к жизни ночью, а теперь начался новый день.

И я по-прежнему говорил, когда заскрипели гончарные круги и мы услышали болтовню женщин, спешивших к реке, которая покинет их город, стоит лишь остыть солнцу.

Наконец я сказал:

– Вот и все, что я знаю, а теперь знаете и вы. Можете вы теперь, выслушав меня, разгадать тайну Апу-Пунхау?

Барбатус кивнул:

– Думаю, нам это по силам. Ты уже знаешь, что, когда корабль на всем ходу проносится меж звезд, мгновения и дни на его борту могут обернуться годами и столетиями на Урсе.

– Так и должно быть, – согласился я, – если время изначально мерилось по приходу и уходу света.

– Поэтому твоя звезда, Белый Фонтан, родилась раньше и наверняка задолго до правления Тифона. Полагаю, это время уже не за горами.

Фамулимус, казалось, улыбнулась – возможно, это и была обыкновенная улыбка:

– Разумеется, это так, Барбатус, раз его забросила сюда собственная сила звезды. Покидая свое время, он бежит, пока не вынужден остановиться, а останавливается здесь, поскольку не может бежать дальше.

Если Барбатусу и не понравилось, что его перебили, то он никак не выказал недовольства.

– Быть может, твоя сила вернется, когда свет твоей звезды впервые упадет на Урс. В таком случае со временем Апу-Пунхау проснется, если только ему захочется покинуть то место, где он обнаружил себя.

– Пробудиться к смерти в жизни? – переспросил я. – Ужасно!

– Скажи лучше «прекрасно», Северьян, – не согласилась Фамулимус. – От смерти к жизни, чтобы помочь людям, которые любили его.

Некоторое время я размышлял над этим, пока вся троица терпеливо ожидала рядом. Наконец я сказал:

– Должно быть, смерть ужасает нас лишь тем, что пролегает между кошмаром и чудом жизни. Мы видим лишь кошмар, который остается позади.

– Мы надеемся на это, Северьян, – прогудел Оссипаго, – не меньше твоего.

– Но если Апу-Пунхау – это я, то чье же тело я нашел на корабле Цадкиэля?

Почти шепотом Фамулимус пропела: