Это у них по мужской линии... - Белов Руслан - Страница 1

Руслан Белов

Это у них по мужской линии...

...В одном из своих путешествий, пребывая в небольшом карпатском городке, я познакомился в летнем кафе с молодым господином, назвавшимся фон Каттенвингсом. Он был любезен и прост, и мы душевно разговорились, причем беседу, конечно же, поддерживал (и огранял) услужливый кувшин прекрасного румынского вина.

Когда новый знакомый рассказывал о своем родовом замке в Трансильвании, национальном достоянии, который правительство под угрозой конфискации требовало немедленно отремонтировать, за наш столик, поздоровавшись со мной вежливым кивком и назвав имя: – Ксавье, подсел человек, сразу же приковавший внимание всех посетителей кафе, в том числе, и мое. Обычного роста, он был странно плечист, и голова его сидела не посередине, но заметно тяготела к правому плечу. Ко всему этому левое его ухо практически отсутствовало – мне еще подумалось, что без крыс тут не обошлось.

Минуту этот человек поведывал фон Каттенвингсу о текущих ценах на цемент, кирпич и гвозди. Получив разрешение одно купить, а с другим повременить до оглашения состояния рынка недвижимости в США, Ксавье, простился со мной вежливым кивком и ушел.

– Он двоюродный брат моей тещи, – сказал Каттенвингс, когда мои глаза, с трудом отклеившись от плеч удалявшегося урода, посмотрели на него вопросительно.

– А что это с ним?!

– А! Наследственное... – бросил фон Каттенвингс и, приподняв бокал вина, предложил выпить.

– И теща у вас?.. – чуточку захмелев, я не смог удержать в уме естественный вопрос.

– Такая? Да нет. Это у... у них по мужской линии.

– Что это?

– Двухголовость, – смущенно и в то же время испытующе посмотрел он прямо мне в глаза.

Отяготившись знанием, подбородок мой отдался силе земного тяготения. Я понял, что физическая конституция Ксавье обусловлена хирургическим вмешательством, то есть ампутацией второй головы.

– И много у вас таких по мужской линии?.. – естественно, я задал этот нетактичный вопрос только лишь потому, что был охвачен крайним замешательством.

– На моей жизни двое... Пока двое, – улыбка фон Каттенвингса стала горькой. А сколько их было всего – не знаю, говорят – много.

– Отчего это? – задумчиво спросил я, решив спустить на тормозах тему, омрачившую чудесный день.

– По семейному преданию пра-пра... в общем двадцать три поколения назад прямого предка тещи, молодую графиню Терезию Катерину Шанценгази, передали Сикельносу, местному дракону в качестве компонента ежегодной дани. И через десять месяцев она вернулась в семью живой и здоровой, но с двухголовым мальчиком... Давайте выпьем?

Мы выпили. Я поник, глубоко сочувствуя собеседнику. Он был молод, недавно женился, его жена могла быть на сносях. Перед моими глазами стала картинка: супруга фон Каттенвингса лежит на кушетке в кабинете УЗИ, живот огромен, изнутри его что-то двойное сотрясает, а сам фон полными слез глазами смотрит из-за спины врача на монитор компьютера... Смотрит, раскрыв рот, на двухголового своего сыночка.

– Не огорчайтесь так, не все так грустно, мой друг, – погладил мне руку Каттенвин. – Хотите, я расскажу вам о старшем брате Ксавье? Вы посмеетесь.

И, не дожидаясь ответа, принялся с подъемом повествовать:

– Его Дракошей огнедышащим звали. Какой это был человек, единственный, можно сказать в своем роде! Вы обязательно посмотрите, в «Британской энциклопедии» о нем пространная статья с множеством фотографий, схем и рисунков... И простой был – ведь детство и юность в деревне глухой провел, родители прятали бедного мальчика...

– А почему его огнедышащим звали? – поинтересовался я.

– Да он с утра выпивал триста грамм спирта, по сто пятьдесят на каждую голову, луком-чесноком закусывал, и ходил кругом, ходил, духом всех встречных с ног сшибая. А если еще зажигалкой в кураже перед пастями своими чиркал – то вообще чистейшей воды дракон, плюс пожар высокой категории. Вы не знаете, какие он фокусы показывал! Брал два стакана фиолетового денатурата – старик любил все фиолетовое – шло оно к его носу, ну, к носам, – в общем, брал два стакана денатурата и одновременно их выпивал, предварительно, конечно чокнувшись сам с собой. А это не очень легко было пить два стакана, хоть голов и две – они ведь не совсем симметрично располагались – одна, как полагается, анфас, а другая набок свернута, то есть почти в профиль. Но у Дракоши все равно классно получалось, даже с локтей, как офицеры, пил. А потом закусывал луковицами, естественно, фиолетовыми. Хрум-хрум-хрум – и готова луковица. Но особо чесночок высокоэфирный уважал. Любил по-деревенски посыпать горбушку солью, натереть погуще – пара головок на ломоть уходила, потом маслицем растительным оросить...

Да-с... А курил как! Одним ртом затягивался, другим колечки пускал. А что женщины его рассказывали! – скабрезно подмигнул мне фон Каттенвингс, пьяневший на глазах. – О комплексном его куннилунгуссе... Да с такими глазами рассказывали, что у него отбою от любительниц острых ощущений не было. А как пел! В два голоса – один высокий, певучий бас, другой низкий, глубокий. И пел все по системе Станиславского, с общением, взаимодействием и внутренней связью голов между собой. Бывало, как споет:

Высоким басом гудит фугас –

В подарок фонтан огня,

А боцман Бэби пустился в пляс —

Какое мне дело до всех до вас,

А вам до меня...

так мороз по коже. Правда, с приемом пищи у них постоянный был конфликт – желудок то один! Но потом они с этим договорились – стали по очереди есть, – один ложкой машет, другой газетку читает или вообще спит, чтобы слюнками не обливаться. Да, с едой они договорились, а вот с храпом война была. Гражданская война с самыми что ни на есть телесными повреждениями. Представьте, когда левая голова первый раз захрапела в три голоса благим матом, так правая как врежет ей кулаком по яйцам! – фон Каттенвингс раскатисто расхохотался, и я понял, что и он воспитывался в деревне. – Но потом и с этим образовалось, более-менее образовалось – уши они друг другу стали кусать: как захрапит одна голова дальше некуда, так другая хвать ближайший лопух от души! Так смежных ушей у них и не стало. Но особо они не переживали, да-с... И прожили до глубокой старости, и умерли, как говорится, в один час.

А Ксавье, младшему его брату, меньше с головами повезло... – помолчав, невесело вздохнул фон Каттенвингс. – У старшего брата-то они, в общем, ладили, а у Ксавье, как еврей с арабом, горла друг другу грызли, глаза выдавливали, плевались, лбами с размаху стукались...

– Почему это?..

– Да потому что одна любила выпить, другая спиртное на дух не переносила, одна была католичкой, другая – свидетелем Иеговы, одна ничего кроме мяса не ела, другую от него воротило, одна на женщин была падка, другая никого кроме мужчин видеть не хотела. Ну и в общем, после очередного осле матча «Челси» – «Манчестер» бабушка позвонила хирургу, и тот, посмеявшись: – Две головы хорошо, а одна лучше?! – согласился на ампутацию...

– А почему левую отрезали?

– Догадайтесь с трех раз.

– Да ладно, не томите – не люблю угадывать ибо всегда ошибаюсь.

– Да очень просто – она болела за «Челси», а хирург за «Манчестер».

Мы посидели с полчаса, прежде чем разойтись. Отойдя немного, я безотчетно обернулся. Фон Каттенвингс нетвердо шел прочь. Что-то в его фигуре показалось мне странным. Вглядевшись, понял, что.

Лопатки.

Они как-то странно выдавались, топорщили куртку.

– Вот откуда фамилия фон Каттенвингс, пусть придуманная! – воскликнул я, сомкнув факты-звенья в одну цепь. – Обрезанные крылья! Ему обрезали, ампутировали крылья!

По дороге в гостиницу мне взгрустнулось – представил юношу-Каттенвингса с белыми ангельскими крыльями. Уже подходя к месту, пришел к мысли, что крылья точно были не ангельскими. Они были противно-костисто-перепончатыми. С такими – ни в храм, ни в кабак. Вот и отрезали.