Тысяча благодарностей, Дживс - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 12

Насмотревшись на меня, она заговорила медоточивым голосом:

- О Берти, как я рада вас видеть. Как поживаете?

- Хорошо. А как ваши дела?

- Хорошо.

- Приятно слышать. А как ваш папа?

- Хорошо.

Ее слова огорчили меня. Мои отношения с сэром Уоткином Бассетом были таковы, что я скорее порадовался бы, узнав, что он заразился бубонной чумой и дни его сочтены.

- Слышал о вашем приезде, - сказал я.

- Да, я здесь гощу.

- Слышал об этом. Хорошо выглядите.

- О, у меня все очень-очень хорошо, и я так счастлива.

- Рад за вас.

- Просыпаясь каждое утро, я начинаю новый день с мыслью, что такого хорошего дня еще никогда не было. Сегодня перед завтраком я танцевала на лужайке, а потом пошла по саду, чтобы пожелать цветочкам доброго утра. На одной клумбе спала прелестная черная кошечка. Я взяла ее на руки и стала танцевать.

Я ничего не сказал Мадлен, но она вела себя крайне бестактно. Чего Огастус - так зовут кота, о котором она говорила - терпеть не может, так это когда нарушают его сон. Должно быть, он вовсю чертыхался, но спросонья был не в голосе, и она подумала, что он мурлычет.

Она замолчала, видимо, ожидая моей реакции на рассказ о ее дурачествах, поэтому я сказал:

- Эйфория.

- Эй - что?

- Дживс говорит, что так называется это состояние.

- А, тогда понятно. Я называю это состояние просто - счастье, счастье, счастье.

Сказав это, она вздрогнула, затряслась и поднесла руку к лицу, как будто проходила кинопробу и ей велели показать угрызения совести.

- Ах, Берти!

- Да-да?

- Простите меня.

- А?

- Так нечутко с моей стороны рассказывать вам о своем счастье. Я должна была помнить, что вам-то совсем несладко. Войдя, я увидела, что ваше лицо перекошено от боли, и вы представить себе не можете, как для меня огорчительно быть причиной ваших страданий. Жизнь ведь нелегкая штука?

- Не слишком.

- Даже тяжелая.

- Местами.

- Нельзя терять мужество.

- Вроде того.

- Не падайте духом. Кто знает? Может, ваше счастье где-то ждет вас. Однажды вы встретите ту, чья любовь заставит вас забыть о вашей любви ко мне. Нет, вы не совсем забудете. Я навсегда останусь сладостным воспоминанием, которое будет жить в вашей душе и являться вам нежным и хрупким видением в часы заката летними вечерами, когда пташки поют свои прелестные песенки, отходя ко сну.

- Это было бы на вас похоже, - сказал я, потому что промолчать было бы невежливо. - Вы, кажется, промокли, - добавил я, меняя тему. - Гуляли под дождем?

- Он только моросил, и потом, я не боюсь дождя. Я желала цветочкам доброй ночи.

- Вы им и доброй ночи желаете?

- А как же. Иначе бедняжечки обиделись бы.

- Хорошо, что вы вернулись в дом. А то, чего доброго, наживете прострел.

- Я вернулась не из-за этого. Я увидела вас в окне и решила задать вам один вопрос. Очень-очень серьезный.

- Вот как?

- Вот только ума не приложу, как его сформулировать. Наверно, попробую спросить, как в книжках. Ну, вы знаете, как в книжках говорят.

- Кто и что говорит в книжках?

- Ну, сыщики всякие. Берти, вы встали на честный путь?

- В смысле?

- Вы знаете, о чем я. Вы больше не воруете?

Я весело рассмеялся.

- Ни-ни.

- Вы уже не чувствуете позывов к воровству? Вы побороли в себе эту страсть? Я говорила папуле, что это своего рода болезнь и вы ничего не можете с собой поделать.

Я вспомнил, как она развивала перед ним эту теорию - я тогда в очередной раз прятался за диваном, не по собственному желанию, а в силу обстоятельств, - и сэр Уоткин сделал вульгарное замечание на мой счет - мол, виной всему моя дурная привычка тащить все, что попадается под руку.

Любая другая девушка не стала бы приставать с расспросами - любая другая, но не Мадлен. Ее разобрало любопытство.

- Вы победили свой недуг с помощью психиатра? Или просто усилием воли?

- Просто усилием воли.

- Как это замечательно. Я горжусь вами. Должно быть, вы выстояли в страшной борьбе?

- Борьба как борьба, ничего особенного.

- Я обязательно напишу папуле... Не договорив, она приложила руку к левому глазу, и столь проницательному человеку, как я, не составило труда догадаться, что произошло. Застекленная дверь была открыта, и мошкара залетала в гостиную и вилась вокруг нас роем. Находясь в сельской Англии, всегда нужно быть готовым к встрече с ней. В Америке пользуются москитными сетками, налетев на которые крылатые насекомые в замешательстве ретируются, но эти сетки никак не привьются в Англии, где на мошкару нет никакой управы. Мошки носятся как угорелые и время от времени попадают кому-нибудь в глаз. Очевидно, сейчас одна из них попала в глаз Мадлен.

Я первый скажу, что возможности Бертрама Вустера ограниченны, но в одной области приложения человеческих сил я достиг вершины. Я никому не уступлю первенства по части вытаскивания посторонних предметов из глаз. Я знаю, что сказать и что делать.

Посоветовав Мадлен не тереть глаз, я приблизился к ней с носовым платком в руке.

Я помню, как мы обсуждали техническую сторону этой операции с Гасси Финк-Ноттлом в Тотли после того, как он вытащил мошку из глаза Стефани Бинг, ныне миссис Свинкер-Пинкер. Мы были единодушны в том, что успеха можно достичь, только если для большей устойчивости придерживать рукой подбородок пациента. Стоит забыть об этом предварительном условии, и ваши усилия будут тщетными. Поэтому я поспешил его выполнить, и Спод, как можно было от него ожидать, выбрал для своего появления именно тот момент, когда мы с Мадлен находились, что называется, в непосредственном контакте.

Не скрою, в моей жизни бывали минуты, когда я чувствовал себя раскованней. Вдобавок к тому, что Спод - живой слепок с очень большой гориллы, он наделен нравом вспыльчивого тигра джунглей и грязным воображением, из-за которого он легко становится жертвой того, что Дживс, я слышал, называет "зеленоглазой ведьмой, которая смеется над добычей" [Шекспир, "Отелло" (акт III. сцена 3), пер. Б. Пастернака], иными словами ревности. Если такой человек застанет вас придерживающим подбородок его любимой девушки, он, безусловно, попробует выпустить вам кишки, и, чтобы предотвратить кровопролитие, я поздоровался с ним так беспечно, как только мог в тот момент.

- Привет, старина Спод, я хотел сказать - старина лорд Сидкап. Вот мы все и встретились. Дживс сказал мне, что вы здесь, и тетя Далия говорит, что ваши выступления в поддержку консерваторов переворачивают души избирателей вверх тормашками. Как, должно быть, это замечательно - владеть словом. Это, конечно, дар божий. Тут либо дано, либо нет. Я не смог бы выступить на митинге даже ради умирающей бабушки. Я бы стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба. А вам нужно только откашляться, и золотые слова польются из ваших уст, как елей. Я ужасно вами восхищаюсь.

Умиротворяюще, не правда ли? Казалось, осыпанный с ног до головы льстивыми похвалами, он должен был самодовольно ухмыльнуться, шаркнуть ножкой и пробормотать что-то вроде: "Мне очень приятно слышать ваши слова". Но вместо этого он только и сделал, что издал какой-то гортанный звук, как оперный бас, подавившийся рыбной костью, и мне пришлось нести разговор на своих плечах.

- Я сейчас вытаскивал мошку из глаза Мадлен.

- Хм.

- Беда с этими мошками! С ними надо умеючи.

- Хм.

- Сейчас, по-моему, все в порядке.

- Да, огромное вам спасибо, Берти.

Это уже сказала Мадлен, а не Спод. Он все так же мрачно смотрел на меня в упор. Но Мадлен продолжала талдычить свое:

- Берти такой молодец.

- Хм.

- Не знаю, что бы я без него делала.

- Хм.

- Он выказал удивительное присутствие духа.

- Хм.

- Но мне очень жалко бедную мошечку.

- Она сама виновата, - твердо сказал я. - Мы только приняли ответные меры.

- Да, я согласна, но...

Тут ее прояснившийся после удаления мошки взор привлекли часы на каминной полке, и она всполошилась.