Экстремальный секс - Белов Руслан - Страница 4

– То, что произошло в постели, не шло ни в какое сравнение с тем, что вы испытали в разбитой машине?

Я вспомнил Наташу. Наверное, потому что все, что я испытал с другими женщинами, не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытал за те часы, что она была рядом. Господи, когда же я ее увижу? Увижу ли вовсе? Ее завораживающее личико? Ее манящее существо? Услышу ли ее голос, плавящий сердце? Нет, не увижу и не услышу... Это невозможно, как невозможно небесное счастье. И все из-за этого идиотского замка... Так завязнуть в нем! Странно, что я вообще ее вспомнил. Да была ли она? Есть ли на свете?

Сухой голос Надежды вмиг рассеял мои мысли.

– Да. То, что было в постели с Аликом, не шло ни в какое сравнение с тем, что было с Мишей, – сказала она отстраненно, видимо, воскрешая в памяти образы своей второй первой брачной ночи. – Я говорила, что после Миши у меня никого не было, и потому не было возможности опуститься на землю к чувствам обычной силы... Да и добрачная романтика с пыланьем щек, дрожаньем рук и признательных слов лишь навредила нам – вожделение всегда богаче и приятнее своих физических плодов.

– Понимаю. То, что вы испытали с Аликом, было похоже на оргазм в машине, как вспышка истощившейся трехрублевой зажигалки похожа на вспышку молнии.

Надя подняла сузившиеся глаза: – Не было оргазма, хотя по определенному параметру Алик превосходил Мишу, по меньшей мере, на дюйм.

Я засмеялся.

– Вы чему смеетесь?

– Да теперь понятно, почему Миша нуждался в ледниковых трещинах. Все в мире объясняется просто.

– Может, вы и правы... – посмотрела она внимательно и я, поняв, что девушка вспомнила мои параметры, решил вернуть ее мысли в прежнее русло: – Так вы и в самом деле распрощались с Аликом после первой брачной ночи?

– Нет, конечно. Вечером он позвонил и сказал, что покончит с собой, определенно покончит, если мы не встретимся для объяснений. Мы поехали в тихий загородный ресторан, и я ему все рассказала. Я сказала, что не смогу с ним жить только лишь для того, чтобы было с кем появляться на свет, вести хозяйство, ездить на курорты, рожать детей. Все это необходимо, этого требуют стереотипы и физиология, но зачем все это, если нет чувственной любви, если нет к ней искреннего стремления?

Олег меня понял. А может, и не понял, а просто необыкновенно любил. Он сказал, что без меня ему все равно не жить, и потому готов хоть сейчас ехать в Азию, в Антарктиду, к самым большим в мире ледникам с самыми глубокими в мире ледниковыми трещинами.

Я почувствовала, что он говорит искренне, и влюбилась сильнее прежнего. Да, сильнее, потому что поняла, что этот человек готов отдать жизнь за мои глаза, полные любви, за мои руки, источающие нежность...

– Психиатры это назвали бы это синдромом Клеопатры, – покивал я. – Хотите, я угадаю, чем закончился тот вечер?

– Чем? – посмотрела револьверным глазком.

– Сексом в телефонной будке на Красной площади. И последующим приводом в отделение милиции, в котором вы откупились за 200 долларов.

– На Красной площади нет телефонных будок...

– Это вы тогда выяснили?

– Да, – сказала иронично, с превосходством знатока. – А вы делали это в телефонной будке? В телефонной будке днем и в людном месте?

– Нет, конечно.

– Как-нибудь сходим. Вы с ума сойдете от ощущений. Представьте, я вас целую, упав на колени – губы мои тонки, теплы, эластичны, а мимо имярек со звереющими глазами упорно тащится с тяжелыми сумками, за одну тянет сзади дочь, тянет, пища противно сквозь слезы: "Мама, купи, купи, купи, купи!" Вы видите это сквозь стекло боковым зрением, и кажетесь себе богом, а движения стоящей на коленях полубогини, мои движения – ступеньками, которые возносят вас все выше и выше. Представьте, вы входите в меня раз за разом, восторженно входите, резкими толчками, я постанываю от вожделения того, что, может быть, следующий удар разорвет мое влагалище, разорвет матку, разорвет всю, разорвет чудовищным взрывом удовольствия, разорвет плеву жизни, а по дороге мчится скорая помощь, и в ней лежит имярек в кислородной маске, весь в боли, весь в крови, весь исколотый капельницами, весь жалкий, весь лишний, весь презираемый женой, сидящей в ногах...

Мне показалось, что Надежда вовсе не говорит, а дует в гипнотическую дудочку, дует, желая затащить меня если не в телефонную будку, то хотя бы в экстремальную кровать на трех ножках и с торчащими пружинами. Тотчас я скривил лицо неприятием скабрезности и перебил: – Ну и сколько он протянул?

– Кто? – хлоп-хлоп ресницами, удлиненными тушью на 23 процента.

– Алик. Второй муж. Всех красивее, всех сильнее, всех умнее и обаятельнее. Который смотрел на тебя, как на единственную женщину. И которого ты бросила. Потому что оргазм, испытанный тобой в первую вашу брачную ночь был похож на оргазм с Мишей, оргазм в машине, зависшей над пропастью, как вспышка истощившейся трехрублевой зажигалки похожа на вспышку молнии. Напомню, что Миша был майор, настоящий мужчина. Воевал в Приднестровье, в Югославии, на стороне сербов. Как и я, написал несколько книжек. И покорил несколько семитысячников на Северном полюсе и восьмитысячник на Срединно-атлантическом хребте.

– Ты мне не веришь... – покивала Надежда.

– Почему не верю? Верю, – наверное, я не лукавил. – Так сколько протянул Алик?

– Долго. Полгода. Мы делали это под пулями талибов в Афганистане... Целый роман можно написать, о том, как мы туда добирались, как все устроили с помощью американцев, и как они, эти дикие пуштуны, эти сексуально не раскрепощенные дикари, бесновались, видя в бинокли наши раскрепощенные голые задницы, как стреляли из гранатометов и станкового пулемета...

– Класс! Расскажи подробнее, мне интересно, я бывал в Афгане, – что-то во мне, располагавшееся ниже пояса, хотело вновь услышать звуки гипнотической дудочки. Однако Надежда, затянутая вязким прошлым, продолжала говорить, не услышав вопроса: – Потом мы делали это на Средней Амазонке, в стае пираний – помнишь шрам у меня на ягодице? Ну, той, которая чуть меньше?

Я покивал, хотя шрама в упор не помнил. Ведь до второго раза – с обстоятельной прелюдией, с тотальными ласками и повсеместными путешествиями по закоулкам тел, у нас дело не дошло. Покивал, думая: "Пираньи, конечно, это пошло, очень пошло. Для байки пошло. А сунься к ним натурально? Продерут ощущения до хребта. Видимо, правду говорит – попади я в среду "сексуальных экстремалов", да с их диагнозом, точно бы мимо пираний не проплыл".

– Рана была глубокой – рыбы лезли в нее одна за другой, и мне было больно, пока Алик туда случайно не попал ... – застенчиво улыбнулась рассказчица. – О!!! Это было нечто невообразимое!

Ничего не скажешь, гипнотическая ее дудочка выдала ту еще сюиту. Видел в одном элитарном кинофильме, как герой использовал для этой самой цели только что отваренные макароны, а вот в рану на ягодице видеть не доводилось. Хотя, что они такое, эти макароны, эти ягодицы? Я пожил, вдоль и поперек жизни пожил, и потому знаю, что нет ничего лучше тривиального секса с привычно любимой женщиной. А все остальное – это так, для перебивки. Это чтобы в очередной раз понять, что самый лучший секс – это секс по-людски. То есть обычный секс, может быть, вооруженный передовыми знаниями физиологии человека и некоторыми передовыми техническими приспособлениями. А что? Ведь в XXI веке живем, не в каменном, в котором и без них обходились, потому что в каменном веке все было каменным, вы понимаете, о чем я говорю. Легко в нем обходились, просто по буквам. Ведь продолжительность жизни была лет двадцать пять-двадцать семь – только-только вождь умер, женщин своих тебе оставив, только-только до хижины последней супруги добрался, только-только во вкус вошел, чтобы, значит, по второму кругу, а уже саблезубый тигр или браток младшенький (которого ты по законам того времени женщин лишил), уже ест тебя или отпевает своим языческим способом.